Очерки японской литературы - Николай Конрад

В произведениях этой группы писателей можно наме­тить одну, очень отчетливую сюжетную линию, стоящую несколько особняком: немало внимания уделяется жизни и быту японской богемы, всем этим писателям, журнали­стам, газетным репортерам, художникам всяких видов искусства, работникам новых театров и т. п. Это не тот актерский люд, представители малых жанров искусства, которые обслуживают вышеназванные кадры японской городской обывательской массы, но именно интеллигент­ская богема, в высокой степени европеизироваиная, следя­щая за всеми новинками Европы и Америки. Именно среди них и появляются японские дадаисты, японские Ма­тиссы, японские Станиславские и т. д. Мпогие из них — особенно художники — прошли через художественные сту­дии Парижа, Мюнхена, соприкоснувшись и в значительной мере сроднившись с европейской богемой, н характе­ризуются во многом теми же чертами, что и эта послед­няя. Очень часто именно здесь мы сталкиваемся с различ­ными революционными течениями в искусстве н общест­венной мысли, означающими, строго говоря, лишь прояв­ления левого либерализма и радикализма. Персонажи из этого мирка — частые герои японских романов и пьес для новых театров; однако отношение к ним мас­сового зрителя и читателя приблизительно то же, что и у нас: чрезвычайный интерес, но не без примеси экзо­тики.

Далее идет ряд писателей, ищущих сюжетов в послед­нем общественном слое, который заполняет японские горо­да,— в пролетариате. Нечего и говорить, что этот класс в связи с эволюцией капиталистического хозяйства растет и численно и политически. Даже в условиях современной буржуазной государственности он смог уже проявить себя достаточно явственно; существуют так называемые проле­тарские партии, стремящиеся,— правда, в рамках буржуаз­ной легальности и японского конституционализма,— до­биться права известного участия в руководстве судьбами страны. Блок этих партий в последних (февраль­ских, 1927 г.) выборах в парламент, происходивших, как извест­но, на основе чрезвычайно расширенного избирательного права, именуемого в Японии «всеобщим», пытался даже воевать с буржуазными партиями за места в нижней пала­те. Правда, это не привело к очень заметным результатам, по как проявление возможности активно конкурировать с буржуазией это очень характерно.

При всем различном отношении к сущности и програм­мам этих партий, называющих себя,— не всегда, впрочем, с нашей точки зрения, по праву,— пролетарскими, уже одно их существование, равно как и существование очень большого числа профсоюзов, свидетельствует о наличии кадров организованного пролетариата, не говоря уже о широких пролетарских массах. Существование этих масс в последние годы дает себя чувствовать все больше и больше, причем иногда достаточно ощутительным образом.

По своему составу этот пролетариат слагается из трех довольно резко различающихся друг от друга слоев. Основ­ной слой — это широкие рабочие массы, слабо организо­ванные в профсоюзы. Этот слой находится еще в сильней­шем плену идеологии японского мещанства и теснейшим образом связан с ним в бытовом отношении. Вторую сту­пень составляют рабочие, организованные в профсоюзы Этот слой отличается уже гораздо большей классовой со­знательностью, проявляет себя активно и по профессио­нальной линии, и по линии политической. И, наконец, третий слой — наиболее передовые слои рабочего класса, вожди рабочего движения, активные организаторы масс.

Ко всем этим трем основным слоям пролетариата, в частности к его верхушке, примыкает значительный кадр «выходцев» из другого класса: из буржуазной интеллиген­ции, экономически достаточно пролетаризованной, но при­шедшей к пролетариату так или иначе извне. Любопытно отметить, что именно эти группы левой интеллигенции и играют роль первых вождей пролетариата; именно они воз­главили на первых порах рабочее движение и способство­вали оформлению его классового характера.

На всем этом фоне вырастает японская пролетарская литература. Течение это не только уже определившееся, но уже играющее заметную роль в японской литературной общественности. Поскольку же оно зародилось в политиче­ских Зиновиях, не так уж благоприятствующих такого рода явлениям, оно может считаться чрезвычайно жизнен­ным и по праву претендовать на большое внимание. Наи­более отчетливое свое бытие эта пролетарская литература получила в последние годы, главным образом после вели­кого японского землетрясения 1923 года. С тех пор она идет вперед, развивается очень быстрыми шагами и числит в своем составе ряд очень крупных писателей. Однако само понятие «нролетарская литература» все же не совсем выдержано и отличается некоторой расплывчатостью в своем содержании. Под понятие «пролетарская литерату­ра» одинаково подводится и любое произведение с сюже­том из жизни и быта пролетариата, и произведение, на­писанное автором-пролетарием. Нечего и говорить, что первая группа произведений — наиболее многочисленна и наиболее художественно значительна, но, с другой сторо­ны, в высшей степени характерно то, что наиболее под­линное пролетарское литературное произведение создали писатели из рабочего класса, не порвавшие, ради писа­тельства, с производством. Таков, например, известный ра­бочий-текстильщик Хосои, создатель любопытнейшей литературной формы: производственного романа. Его пер­вое произведение, сразу обратившее на него всеобщее вни­мание — «Печальная история работницы» («Дзёко айси»), не только может считаться новым явлением в японской литературе по своему содержанию (оно посвящено описа­нию условий жизни и работы японских текстильщиц), но и по форме. Хосои дает, в сущности, не более как подроб­ный отчет о жизни на фабрике, с приведением правил, ин­струкций, описаний устройства, оборудования производ­ства, с сообщением статистических сводок в виде таблиц, диаграмм и т. д. И этот как будто бы сухой отчет, благода­ря исключительной значительности многих данных, благодаря искусному построению его на базе живых человеческих жизней, составляющих подоплеку всех этих цифр и выкладок, приобретает характер потрясающего художественного произведения.

За пролетарскими писателями идут те авторы, которые свое творчество посвящают следующему слою японского общества, наиболее многочисленному — крестьянству. Кре­стьянские писатели — следующая очень заметная группа в японском литературном мире.

Нужно сказать, что в Японии принято и этих писателей относить к пролетарским, подобно тому как под понятие пролетарских партий подводится и японская крестьянская партия.

Все это, конечно, понятно и обусловлено современной конфигурацией социальных сил: объединенному блоку раз­личных группировок буржуазии, естественно, противопо­ставляется объединенный же блок пролетариата, передово­го крестьянства и радикальной интеллигенции. К тому же многие создатели как чисто пролетарских, так и крестьян­ских произведений — тоже интеллигенты. Поэтому все эти элементы пока и рассматриваются под одним углом зре­ния. Впрочем, иногда попадается особый термин, обозна­чающий именно эту струю в литературе, термин — «лите­ратура земли». Чуть ли не первым представителем этого жанра, давшим ему наименование, был роман «Земля» Иагацука, сделавший тогда молодого автора сразу извест­ным. С тех пор романы и повести из крестьянской жизни не переводятся. Предо мною даже целая «Антология кре­стьянских рассказов», собравшая лучшее, что есть в этой области, и объединившая не более не менее, как около двух десятков авторов. Правда, сюда попали и авторы, не­сомненно, буржуазно-интеллигентского тина — вроде Кй- кути Кан, но это только доказывает распространенность и привлекательность для японских писателей крестьянских сюжетов и тем.

Разумеется, эти крестьянские сюжеты очень многораз­личны, как многолика, в сущности, и японская деревни: тут и крестьянин-собственник, тут и крестьянин-аренда­тор — крупный или мелкий, тут н батрак. Взаимоотноше­ния в японской деревне очень сложны и своеобразны, конфликты, рождающиеся там, многообразны н часты; с другой стороны, все, что делается в деревне, находит очень ощутительные отзвуки в городе. Все это как нельзя лучше подогревает интерес к «литературе земли» и обеспе­чивает ее дальнейшее развитие.

Как же подходят все эти авторы к своим сюжетам? Что они хотят от них? И что они стремятся предъявить своим читателям? Иными словами, какова целевая установка авторов с точки зрения социологической?

Подобно тому, как это наблюдается и по исторической линии японской художественной литературы, и здесь ряд авторов особенными целями не задаются; они доволь­ствуются лишь рассказом о том, как «оно было», лишь до­бросовестным описанием. Это течение порождает главным образом реалистический роман или пьесу, конечно, разной художественной ценности. При этом одни гонятся за зани­мательностью сюжета, другие довольствуются заниматель­ностью самого привлеченного материала; третьи вообще о занимательности не думают, считая художественное вы­явление всякого материала ценным и важным. Иначе го­воря, здесь мы встречаем и отзвуки авантюрного романа, и сентиментальные новеллы, и лирическую повесть; тут же рядом и натуралистическую беллетристику.