Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но самое важное – у меня появилось ДЕЛО, и мне удалось убедить самого себя в том, что оно нужное. За лето 92-го года я написал основную часть той книги, для названия которой взял строчку из удивительного стихотворения Георгия Иванова: «Как далеко до завтрашнего дня».
О М. С. Горбачеве и иже с ним
Однаджы в начале осени 1992 года мне позвонили от имени Горбачева и попросили приехать на Ленинградский проспект в помещение Фонда Горбачева. Михаил Сергеевич меня встретил очень любезно, все-таки знакомы мы были уже почти 20 лет! И состоялся спокойный, содержательный и мне интересный разговор.
Речь шла о Международном Зеленом Кресте (МЗК), организации, которая должна быть создана по решению Международного экологического конгресса. Этот знаменитый конгресс проходил летом 1992 года в Рио-де-Жанейро на уровне глав государств. В Фонде Горбачева создавалась группа, которой предстояло выработать научную концепцию новой международной организации. Предполагалось, что президентом МЗК будет избран М. С. Горбачев, что и состоялось через несколько месяцев в самом конце 1992 года. Эта группа должна была помочь будущему президенту подготовить доклад на международном конгрессе, посвященном организации МЗК, который должен был состояться в Киото, предположительно в конце 92-го года. Мне было предложено войти в состав этой группы.
Я с удовольствием принял такое предложение. Оно не только соответствовало моим научным интересам, но и обещало определенные деньги, которых тогда так недоставало.
В течение осени 92-го года я написал довольно большую работу об особенностях и проблемах современного взаимоотношения Природы и общества, откуда следовали и основные задачи новой международной организации. К сожалению, текст работы не сохранился – при переходе на новый компьютер я, по небрежности, его не переписал. Но именно в этом докладе М. С. Горбачеву я сформулировал в более или менее законченной форме ту систему взглядов, которая легла в основу всей моей последующей методологической деятельности в области взаимоотношений Природы и общества.
Окончательная редакция подготовительного текста доклада Горбачева была сделана А. С. Ципко. У него была трудная задача адаптации идей, выработанных рабочей группой, состоящей из профессионалов, к аудитории и докладчику. Мне было приятно увидеть, что один из центральных выводов, который я сделал в своем тексте, – утверждение о том, что МЗК должен не столько заниматься отдельными частными программами (для этого существует множество других экологических организаций, начиная с «Гринпис»), сколько программами новой цивилизации XXI века и стратегией перехода общества в эпоху неосферы, – может быть, в несколько упрощенном виде нашел свое место в докладе Горбачева. И в последующей деятельности МЗК.
За эту работу я получил 1000 долларов, что и решило мои финансовые проблемы зимы 1992–1993 года.
Но М. С. Горбачев сделал для меня нечто гораздо большее, чем просто сняв своим предложением основную финансовую проблему той зимы или, точнее, отодвинув ее на некоторое время. Я ему действительно обязан, хотя и не только ему одному. И вряд ли он сам знает, как было важно его участие и что он для меня сделал в 1993 году. Но обо всем по порядку.
У меня было несколько урологических операций и два противоречивых диагноза. О последнем знала только моя жена. Весной 1993 года мне предстояла еще одна операция, и моя жена настаивала, чтобы ее сделали за границей, хотя у нас резать умели не хуже. Только потом я узнал, что был необходим некоторый третейский судья для решения вопроса о диагнозе. Таким третейским судьей мог бы быть крупнейший французский онкологический уролог, профессор Ле Дюк, работавший в госпитале Св. Людовика в Париже. Но поездка в Париж и операция во французском госпитале лежали за пределами моих любых мыслимых возможностей. Попытка получить какую-либо финансовую поддержку в Президиуме Академии наук была отвергнута с ходу – со мной даже не захотели разговаривать на эту тему. И ситуация казалось безвыходной. Но, оказывается, я ошибался: мир не без добрых людей. Как всегда, помощь пришла совершенно неожиданно и с той стороны, откуда я меньше всего ожидал ее получить.
Однажды я приехал на какой-то семинар в Горбачев-фонд и встретил Михаила Сергеевича. Он спросил меня о том, как я живу, и я поведал ему о своих медицинских горестях. Он отреагировал мгновенно: «Я сейчас позвоню Миттерану». И уже через несколько часов сказал мне о том, что Президент Франции отдал распоряжение, чтобы мое пребывание и операция в госпитале Св. Людовика были оплачены французским правительством.
После расстрела
В новогоднюю ночь 1993 года я поднял первый бокал и произнес достаточно лаконичный текст: чтобы в нашей стране не случилось 93-го года. В этот момент я вспомнил роман Гюго, и мне казалось, что самым главным пожеланием в это смутное время должно быть пожелание о том, чтобы в нашей истории не было ничего похожего на 1893 год во Франции!
Но, к сожалению, я оказался плохим оракулом.
У истории есть своя логика. И, вероятно, представляя себе эту логику, можно было бы заранее, задолго до октября 1993 года, предсказать ход дальнейших событий. Во всяком случае, задним числом мы видим эту логику. Я тоже ее видел, но надеялся, что мы сможем избежать кровавых событий.
Теперь я думаю, что расстрела парламента или некого заведомо небескровного развития событий не могло не произойти. Ситуация ожесточилась, и ощущение надвигающейся трагедии с каждым днем становилось отчетливее. Не могли люди, разрушившие Россию, точнее, Великий Советский Союз лишь во имя «гордыни своей», допустить существование властного, правящего и ответственного парламента. И вообще с кем-либо делиться властью и деньгами. Какой бы ни был наш Верховный Совет – я не склонен о нем и его председателе говорить что-либо лестное, – но тем не менее это был орган, представляющий нацию. И к нему следовало относиться как к верховной власти. Надо было уважать себя, свой народ, конституцию, наконец! Не позорить понятие демократии, ради которой однажды люди уже стояли у стен Белого дома. И не случайно все те, кого я знаю, к кому я относился с уважением, с кем я разговаривал в те трагические дни, воспринимали случившееся как катастрофу. После Октября 93-го мы стали действительно жить уже в новой стране.
А «победители» на самом деле оказались побежденными, побежденными презрением нации.
