Так было - Константин Лагунов

Комсомольская агитбригада уже целый месяц колесила по деревням района. Сегодня она выступала в клубе Рачевской МТС. После концерта, как всегда, начались танцы.

Едва баянист заиграл вальс, как к Зое подошел молодой, бравый артиллерийский капитан с черной щеточкой усов над белозубым ртом и с поклоном пригласил ее танцевать. Потом артиллерист уже не отходил от девушки. Видимо, капитан был неглупым парнем. Зоя охотно слушала его болтовню, весело смеялась над его шутками.

Степан все время наблюдал за ними. То он вдруг замечал, что они кружатся в дальнем и темном углу, а то ему сослепу казалось, будто золотоволосая Зоина голова покоится на капитановом плече.

Степан раз десять выбегал из клуба покурить. Наконец он не выдержал и направился было к танцующей Зое, да тут на его пути встала знакомая девушка — лучшая трактористка Рачевской МТС.

— Пойдем, Степа, потанцуем.

Отказаться было неудобно, и Степан пошел танцевать.

— Что ты такой невеселый? — полюбопытствовала трактористка.

— Устал.

— Тоже мне, комсомол. «Устал». Иди тогда отдохни. А то как бы к тебе какая хвороба не прицепилась. — Вывернулась из его рук, выбежала на середину круга, крикнула:

— Давай шестеру, гармонист!

Усатый капитан будто только и ждал этого возгласа. Схватил за руки девушку и Зою и встал, горделиво вскинув голову, притопывая каблуком.

— Эх! — выкрикнул кто-то, и началась лихая шестера. Степан и не подозревал, что Зоя станет плясать, и все более распалялся, глядя, как ее кружит капитан. Выждав перерыв в танцах, Степан подошел к ней.

— Можно тебя на минуточку?

— Сейчас, — откликнулась она и снова повернулась к капитану.

Степан вышел на крыльцо. Темнело. На лужайке с криком и смехом играли ребятишки. Он облокотился на перила и закурил. Шли минуты. Зоя не появлялась. Но вот хлопнула дверь, послышались шаги. Он выплюнул окурок, повернулся к ней.

— В чем дело? — спросила она.

— Не догадываешься?

— Нет.

— Ну-ну, — мрачно прогудел он.

— И все? — В ее голосе веселая насмешка.

— Пойдем погуляем, — угрюмо предложил он.

— Я еще потанцую.

— С капитаном?

— С капитаном. Он великолепно танцует. Не то, что ты.

— Ты не пойдешь больше танцевать! — Степан схватил ее за руку.

— Это почему?

— Потому что я не хочу. — Он понимал, что говорит глупость, но уже не мог удержаться: — Я не хочу смотреть, как он обнимает тебя, а ты жмешься к нему, и все прячетесь по углам… Не могу!

— Если бы ты был моим мужем, я и тогда не позволила бы так разговаривать со мной и так думать обо мне. Но, к счастью, ты не муж. Пойди прогуляйся, освежись. А я потанцую. — Она отняла свою руку. — Я не твоя собственность и никогда ею не буду. Я принадлежу только себе.

В грудь Степана будто сунули горящую головню. Проводив Зою невидящим взглядом, он пошел прочь, спотыкаясь на ровном месте. Дошел до околицы, привалился спиной к сучковатой изгороди и долго стоял, терзая себя воображаемыми картинами Зоиной измены. Даже зубами скрипел от злости и душевной боли.

В центре села запела гармоника, послышались девичьи голоса. «Кончилось веселье», — решил он, и от этого ему стало еще хуже. Теперь капитан пойдет ее провожать…

Давно стихли голоса молодежи, а Степан все стоял у околицы.

Вдруг он сорвался с места и побежал к дому, где ночевали агитбригадовцы. Он не ошибся — Зои там не было. Степан постоял у порога, посмотрел на спящих ребят. Увидел баян, подхватил его и вышел. Выбрался за деревню. Свернул с дороги, набрел на тропу. Прошел по ней сотню шагов и очутился на обрывистом крутом берегу реки.

Присел на траву, поставил на колени баян, уперся в него подбородком, прислушался. Чуткое ухо сразу уловило множество звуков, и ему вспомнился разговор с Зоей в березовой роще. «Идет, гудет Зеленый шум…» И с чего это он взбеленился сегодня? Сам танцует, как медведь, и с другими потанцевать не дает. Такую девушку силой не удержишь. Она, как Нунча.

Степан жадно глотнул прохладный, пропахший рекой и травой воздух, вслушался в неясные голоса ночи. Уже не было ни обиды, ни раскаяния, только тихая и сладкая грусть. Парень расстегнул меха баяна, надел ремни, пробежал пальцами по пуговкам ладов. Короткий многоголосый аккорд, похожий на глубокий вздох, не спугнул ночной тишины, не нарушил покоя дремлющей природы. Степан выдержал долгую паузу и кинул в ночь еще один аккорд. Эхо подхватило его, в момент умчало за реку, в невидимую, задернутую серым мраком даль. Прошло еще несколько мгновений, и вот над сонной рекой, над тихими травами, над безмолвной деревней поплыла любимая Зоина песня — «Позарастали стежки-дорожки». Сначала он вел мелодию на низких голосах, потом сразу, без перехода, на самых высоких и звонких. Он прикрыл глаза, и ему почудилось, будто баян выговаривает:

Позарастали стежки-дорожки.Где проходили милого ножки.Позарастали мохом, травою.Где проходили, милый, с тобою…

Услышал за спиной шаги. Редкие, легкие, осторожные. Это была Зоя. С большим трудом удержал себя на месте. Даже не пошевелился. Зоя подошла, присела рядом.

Долго молча слушала его игру. Потом сказала с ласковым упреком:

— И чего тебе не спится? Всю деревню взбаламутил.

Он стиснул меха баяна, повернулся к ней.

— Пришла?

— Угу..

— Моя?

Она покачала головой.

— Ничья.

— Значит, не моя?

Она приложила ладошку к его губам и насмешливо прошептала:

— Собственник.

Над землей уже занимался рассвет. Прозрачная синь окутала окрестности.

— Ой, какая роса! — воскликнула Зоя, вскакивая.

— Это пот земли.

— Пот земли, — задумчиво повторила она. — Хорошо.

— Это смешно, наверное, но я считаю землю живым существом. Добрым, могучим и мудрым.

— Ты обожествляешь землю, Степа.

— Пускай. Иногда я даже разговариваю с ней. Лягу на траву, прижмусь к земле щекой и спрошу: «Ну как живешь, матушка?» А она вздохнет глубоко-глубоко так и ответит: «Хорошо, сынок». Мне кажется, тот, кто не любит землю, никогда не будет по-настоящему счастлив.

— Это в тебе говорит крестьянская кровь. Рабочий наверняка то же думает о металле, рыбак — о море.

— Но ведь все это на земле и из земли.

— Ты, оказывается, еще и философ, — улыбнулась Зоя.

— Искупаемся? — неожиданно предложил он.

— Давай.

Река была узенькая, медленная, неглубокая. У берегов поросла ряской да кувшинками. Степан на бегу разделся, стряхнул с ног башмаки и с ходу ухнул в воду. «Ах!» Широкой размашистой саженкой поплыл к тому берегу. При каждом взмахе рук его худое, мускулистое тело почти до пояса вылетало из воды.