Пленница - Виктория Холт

Саймон».

Тристан и Мирабель отправились на вокзал встречать его поезд. Мирабель предложила мне составить им компанию, но я отказалась, потому что не хотела, чтобы наша с ним первая встреча состоялась у всех на виду. Я полагала, что на станции соберётся много людей, чтобы приветствовать его приезд, так как многим было известно, что Саймон возвращается домой.

Я отправилась к себе в комнату и стала ждать. Мне казалось, что он вскоре прибудет сюда и так же, как и я, захочет, чтобы наша встреча произошла наедине.

И вот он стоит на пороге. Он изменился. Мне показалось, что он стал выше ростом. У него был бронзовый загар, приобретенный под чужим солнцем. Его голубые глаза, казалось, стали светлее.

Он протянул руки.

— Розетта, — прошептал он. Взгляд его блуждал по моему лицу. — Спасибо тебе за то, что ты сделала для меня.

— Я должна была это сделать, Саймон.

— Я думал о тебе всё время.

Затем наступило молчание. Было впечатление, что между нами возникло какое-то отчуждение. Ведь столько всего произошло с ним… и со мной… Думаю, мы оба изменились.

— У тебя всё хорошо? — спросила я.

Это прозвучало банально. Ведь вот он, стоит передо мной, излучая силу и здоровье. Мы с ним испытали такие жуткие приключения, а я спрашиваю, как у него дела.

— Да, — ответил он. — А у тебя?..

Вновь воцарилось молчание.

Затем он произнёс:

— Так много всего случилось. Я обязательно должен рассказать тебе обо всём.

— Теперь, когда ты дома, у тебя всё пойдет по-другому.

— Только сначала кажется, что это не так.

— Но это так, Саймон. Теперь ты свободен.

«И я тоже свободна», — мелькнула у меня мысль. Когда-то я была узницей в стенах сераля, а когда мне удалось сбежать оттуда, я мысленно сама построила новую стену вокруг себя… этакий сераль моего собственного изготовления. Моим тюремщиком всё это время был не великий паша, а моя собственная навязчивая идея. Я не в состоянии была заметить, что же в действительности происходит вокруг меня, потому что могла видеть только одно — мечту, которую я создала, придав ей нужную форму для удовлетворения своей фантазии… и оставалась слепой к правде.

— И это ты сделала для меня, Розетта.

— Мне помогала няня Крокет… и Лукас… и Фелисити. Они очень много сделали… в частности Лукас.

— И всё-таки это была ты. Я никогда этого не забуду.

— Как чудесно знать, что всё уже позади, что всё получилось. И теперь ты здесь… свободный.

«Как было чудесно», — поправила я себя мысленно. Для меня это был переход от мечты к реальности. Как долго я ждала этой встречи… сколько мечтала о ней… жила для этого… и вот она, мечта, сбылась… но почему у неё привкус печали? Да, сейчас я была слишком возбуждена, слишком большим было эмоциональное напряжение — всё это так, разумеется. Но только внешне.

— Мы поговорим… позже, Розетта. Нам надо многое сказать друг другу.

— Да, — согласилась я, — мы обязательно поговорим об этом позже. А сейчас… столько всего. И люди ожидают встречи с тобой. Они захотят поговорить с тобой.

Саймон всё понял.

Это было действительно так: встречи с ним ждало множество людей. О его оправдании было много публикаций в газетах. Он был героем дня. И хотя с того момента, как стало известно о его невиновности, прошло уже порядочно времени, его возвращение в Англию оживило интерес к этому делу. Многие желали поговорить с ним, поздравить его, посетовать с ним на трудности, которые Саймону пришлось пережить. Я была только рада тому, что он так занят. Он стал другим, разумеется. Теперь он — сэр Саймон Пэрриваль, а не скромный палубный матрос, не отверженный, не беглец.

В первый вечер я была приглашена на семейный обед.

— Мы подумали, что тебе хотелось бы, чтобы обед прошёл в тихой обстановке, — сказал Тристан Саймону. — Только члены семьи. Позднее, осмелюсь предположить, ты получишь бесчисленное множество самых разных приглашений, и от некоторых будет трудно отказаться. Мы также будем должны приглашать людей сюда…

— Это пройдёт, — произнёс Саймон. — И довольно быстро. Только пока я буду оставаться сенсацией дня.

Беседа во время обеда касалась главным образом Австралии. Саймон был воодушевлён. Я поняла, чем. Он приобрёл небольшой участок земли в собственность.

— Земля там дешевеет, — говорил он. — И я обеспокоен этим.

Я представляла, как он там работает, строит планы новой жизни… думает, что он никогда не сможет вернуться домой. Но даже тогда, полагала я, он должен был всё время оставаться начеку, не будучи никогда уверенным в том, что прошлое не настигнет его и там. Теперь он был свободен. И было немного странно, что он чувствует себя неловко — так же, как и я. Должно быть, это для него сильное эмоциональное испытание — вернуться снова в тот дом, в который его когда-то привезли маленьким испуганным мальчиком, в то место, где его когда-то испытал ужас от незаслуженного обвинения в убийстве.

Следующий день мы посвятили визиту к Лукасу. Он тоже в последнее время сильно изменился. Сейчас Лукас очень напоминал мне того мужчину, которого я впервые встретила в доме Фелисити и Джеймса. Разумеется, сейчас он хромал, но хромота эта стала уже едва заметной. Он стал ещё беспечнее… и ещё циничнее относился к жизни.

— Лукас, я должен поблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня, — сказал Саймон.

— Очень скромная плата за жизнь. Ведь я должен был сказать себе «прощай», если бы ты тогда не втащил меня в лодку и не ухаживал за мной потом, когда я стал обузой для вас обоих. Да и вообще, всё, что я делал, так это исполнял поручения Розетты.

— Всё было не так, Лукас, — не согласилась я. — Ты старался делать всё, что мог.

— Спасибо, Лукас, — повторил Саймон.

— Вы смущаете меня, — ответил Лукас. — Давайте забудем об этом. Слишком большая признательность смущает и того, кто её выражает, и того, кому она предназначена.

— И всё же прими её, — вставила я.

Он больше не мог этого вынести.

— Старина Лукас! — произнёс Саймон. — На самом деле он почти не изменился.

— Нет, — вздохнула я.

Я непрестанно думала о Лукасе. На самом деле я просто не могла не думать о нём. Он действительно любил меня. Он помог вернуть Саймона… он отдал Саймона мне. Это была настоящая любовь. По крайней мере, я так считала.

Прошло несколько дней. Было много посещений и приёмов в Пэрриваль Корте. Кейт всё время была послушной. Она не задавала каверзных вопросов, но, насколько я замечала, с большим интересом наблюдала за мной и Саймоном.

Со времени смерти своего деда она разительно изменилась. Ведь Кейт очень сильно любила его, восхищалась им, смотрела на него с обожанием. Он был для неё майором стражи, который, как она однажды мне сказала, был самым храбрым солдатом во всей армии, героем почти каждого сражения. Каким ужасным ударом должна была стать для неё эта смерть и все обстоятельства, связанные с ней. Я понимала, что теперь ей хотелось бы побольше узнать о нём, хотя мы об этом с ней не говорили ни разу. Кейт теперь надеялась на меня больше, чем когда-либо прежде — так мне казалось. И эта девочка с беспокойством смотрела в своё будущее.