Колодцы знойных долин - Сатимжан Санбаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскипая, вода из чайника с шипением пролилась на огонь, застучала крышкой. Дым с невесомой золой стрельнул вверх.
Амир пришел, когда Санди одна садилась за чай. Что-то заслонило свет, она взглянула и увидела его, остановившегося у порога. Она встала, когда он вошел в юрту, и пригласила к чаю. Потом налила ему густой чай, который обычно любят старые люди. После приветствия долго молчали. В юрте было тихо. Доносились только дальние приглушенные крики ребят да тихонько шипел чайник на углях.
— Ты хорошо выглядишь, Санди, — заговорил он хрипловатым неестественным голосом. — Я узнал тебя еще в машине.
Он пришел в рубашке — без пиджака, на котором она вчера заметила колодку медалей.
— Я должен был прийти, — сказал он. — Прошло много лет, но мы росли вместе.
Она кивнула головой, сидя вполоборота к нему. Он снова замолчал, невольно залюбовавшись тонким и гордым профилем ее лица, в котором были и молодая грусть, и глубокая неисходная печаль старого человека. Он смотрел, забыв свои годы и пережитое, сознавая смутно, что время оказалось бессильным перед ее красотой. А ведь он мог быть всегда рядом с ней. Всегда… Старик не заметил, как его мысль вырвалась, пролилась словами.
— Я был силен и ловок, и все же я не дошел до тебя.
В первый раз они встретились взглядами. Глаза людей не могут лицемерить, они говорят то, что думают люди. И Санди и Амир выдержали взгляды друг друга.
— Я мстил Адайбеку, — сказал Амир.
— А надо было мстить и Нуржану, и Кожасу, и Боранбаю. Мстить всем, кто обманывал тебя, Махамбета, меня. А ты?.. Недоедать, недосыпать и пойти против таких же, как сам.
Это было тяжелое, но справедливое осуждение, и он встретил ее слова, внутренне соглашаясь с ней.
— Теперь легче судить об этом… — отозвался он через некоторое время.
Никто из них не притронулся к чашкам. Чай остыл, перестал куриться паром. Между двумя чашками в большой красной вазе лежало печенье, чуть в стороне — в маленькой вазочке — белели кусочки сахара.
— Судьбу не угадаешь, — продолжал старик. — Но я любил тебя и считал, что имею право на красивую жену.
— И на лучшего скакуна?
— Наверное, это от уклада нашей жизни. Мы ведь всегда прославляли сильных, равнялись на них.
— Прославляли тех, кто стоял за народ! — ответила Са нди. — Но почему ты один сейчас? — спросила она. Голос ее прозвучал глухо и напряженно.
Она настойчиво повторила вопрос.
— Об этом и рассказывать тяжело, — ответил он, глядя перед собой. — Из тюрьмы я вышел в двадцать четвертом. Женился на Калиме.
— На Калиме? — Санди посмотрела на него широко раскрытыми глазами. «Значит, она любила его?.. — подумала она. — Любила и скрывала свое чувство… Зачем?» Ей вдруг показалось, что откройся ей Калима тогда, когда боролись Махамбет с Амиром, и все было бы в их жизни по-другому. Но тут же она подумала, что это ничего бы не изменило в судьбе Амира.
— Калима умерла во время войны. Сын погиб на войне. А меня не взяли пули. Вернулся в Саркуль, в колхоз, где работал со дня его основания. — Он замолк, посмотрел на Санди. — Теперь совсем один…
И она решила не говорить ему об Адае, о том, что у него был еще один сын.
Он пристально смотрел на Санди.
— Прошу тебя, не трогай прошлого. Я искупил свою вину кровью. Моих ран хватило бы на десятки людей, но я не жалею об этом, потому что завоевал право ходить с поднятой головой. Я согласился бы взять на себя и раны твоего сына, поверь…
Санди увидела в его глазах страдание. Глубоко вздохнула она, тронула пальцами виски. И не удержалась в материнской своей тоске.
— Я верю, что Наби вернется… Он жив, я это чувствую. Мало ли что случается на войне, правда? Ты ведь знаешь, Амир?!
— Ты доказала свою силу: не многие могут выдержать такое, — заметил старик. — Пройдены годы, остались дни жизни. Никто, наверное, не осудил бы тебя, если бы ты задумала изменить свою жизнь.
Она не поняла. Подняла голову и с удивлением посмотрела на него.
— Прошли десятилетия, — повторил Амир, — и все годы я помнил о тебе.
Был ли прав старик, говоря о том, что жило, не умирая, в его сердце? Во всяком случае, он был искренен, ибо хотел быть рядом с ней, оберегать ее, болеть ее болью. Он не видел сейчас другого пути для себя. Чувство вины нахлынуло на него, овладело, вызвало на откровенность — может быть, ненужную, только не думал он об этом. Есть солнце, есть звезды, небо… Они чисты в понятии людей, бесконечны, прекрасны, необходимы. Бывает первое чувство, самое сильное. Оно не покидает человека, двигает им, как бы ни наслаивались на сердце радости и удары времени.
— Время, которое обошло твою красоту, Санди, не притупило и мое чувство.
— О чем ты говоришь? — спросила Санди, глядя на старика недоуменно, словно не веря, что эти слова она слышит от него.
Она вдруг вспомнила разговор, состоявшийся между ними перед тем, как была устроена постыдная борьба Амира с Махамбетом. Что-то общее почувствовала она в его нынешних и прошлых, далеких словах. Общее, хотя сейчас он говорил намного красивее и мудрее. И от этого ей стало сразу душно и тяжело.
— О чем ты говоришь? — повторила она уже машинально. — Какое чувство?
— Волею судьбы мы встретились. Разве мы не можем теперь быть рядом? Быть опорой друг другу? И я и ты перенесли немало, но это не значит, что мы должны ожесточаться на жизнь. Каждый из нас когда-то мечтал о большем, но не все удается…
— Он говорит о чувстве, — проговорила Санди. Казалось, она разговаривает сама с собой. — Он не может примириться с тем, что не добился своего.
Амир вздрогнул от этих слов, выпрямился.
— Санди!..
— И не надо было воскрешать все это…
Старик умоляюще протянул к ней руки.
— Замолчи! — попросил он. — Ты тоже потеряла рассудок, как и я…
Он осекся, увидев две слезинки, катившиеся по щекам Санди. Впервые видел Амир слезы Санди и не мог этого выдержать. Вскочил, толкнул двери.
Амир вышел на дорогу, ведущую в Саркуль. Прошел версты две, прежде чем замедлил шаги. Ссутулясь, долго стоял спиной к аулу. Потом свернул в сторону и поднялся на вершину кургана.
Солнце жгло нестерпимо. Оно только-только перевалило на вторую половину неба. Был тот час, когда
