Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят (СИ) - Емельянов

Минутный морок развеялся в воздухе, когда послышался скрип двери. Гермиона развернулась в кресле. Сначала глаза зацепились за аврорский золотой значок, а после за лицо Гарри.

— Привет, — он мягко ей улыбнулся, облокотившись о дверной косяк.

Даже Поттер не хотел здесь находиться, предпочитая находиться поближе к выходу.

— Привет, Гарри, — Гермиона ответила ему такой же эмоцией.

— Идём на обед?

Если они выбирались на обед вместе, то всегда старались избегать столовой Министерства. Гарри всегда аргументировал это тем, что там неприятно пахнет и совсем невкусно, но Гермиона отчего-то точно знала: он не хотел лишний раз провоцировать её чрезмерным скоплением людей.

Тьма внутри была непредсказуема, как погода в горах. Потому Гарри всегда старался быть настороже.

Их любимым местом для вкусного обеда было маленькое кафе на соседней улице. С виду заведение было вполне обычным, но внутри было на что посмотреть.

Первое, что нравилось Гермионе в этом месте — тёмно-синяя бархатная обивка мебели и тяжёлые плотные шторы такого же глубокого синего цвета, которые совсем не пропускали солнечный свет. Он и не был нужен. Потолок и стены были усыпаны маленькими огоньками — гирляндами. Из них сочилось мягкое тёплое свечение, которое делало помещение бесконечно уютным.

Второе. В самом дальнем углу стоял большой аквариум, который служил перегородкой для отдельного столика. Любимого столика Гарри и Гермионы.

Там тише всего играла музыка — здесь предпочитали традиционный джаз. Туда не доставали голоса посетителей, и можно было с лёгкостью абстрагироваться от окружающего мира. То, что Гермионе было нужно. Гарри это знал.

— Вчера виделся с Роном.

Он долго собирался это сказать, но всё не знал, как начать. Гермиона заметила его бегающий взгляд и помятую салфетку на столе.

— Как он? — голос её был тихим, нежным.

Он становился таким всегда, когда речь заходила о Роне.

— Нормально, — Гарри выдержал небольшую паузу, чтобы потом продолжить, — пьёт зелья сна без сновидений. Говорит, ему снятся плохие сны.

— Кошмары, ты хотел сказать? Со мной в главной роли, — она грустно хмыкнула, опустив взгляд на тарелку.

— Гермиона, — он накрыл своей ладонью её холодную руку, — ему просто нужно время. Ты же знаешь Рона, ему всегда нужно слишком много времени.

Да. Она знала.

Она подняла глаза, напарываясь на его слишком жалостливый взгляд. Гарри было сложно. Всем своим сердцем он хотел засыпать землёй ту пропасть, что возникла между его двумя близкими людьми, втоптать туда все тревоги, всю боль.

Проблема была только в том, что один из них желал этого так же сильно. Старался делать для этого всё возможное, порой платив слишком большую цену. А второй предпочёл не делать ни-че-го. Остаться существовать в собственных страхах и недосказанных словах.

— А если у меня осталось мало времени? — слабым, чуть слышным голосом.

— Не говори так.

Гарри не любил, когда она поднимала эту тему. Так же, как она не любила, когда он снова предлагал свою помощь.

Тьма в организме волшебника, как демон, вселившийся в обычного человека.

Пока ему выгодно, он пользуется всеми ресурсами, которые предоставляет ему физическое тело. Но плоть не вечна. Рано или поздно она умирает от истощения, засыхая от нехватки живой энергии, утопая в смраде жжёной кожи и выпотрошенных органов.

Эта дрянь выворачивает наизнанку не только сознание, и они оба об этом знали.

Зелье из болиголова не может помогать вечно. Когда-то тело сдастся. Кода-то это точно произойдёт.

Но Гарри отчаянно не хотел об этом даже думать. Вместо него это делала Гермиона.

Каждый чёртов день.

* * *

Кошмары вернулись. Смыкая свои пасти в воспалённом сознании, вырывали кусками шаткое душевное равновесие.

За окном бушевала декабрьская гроза. Ураганный ветер ломал хилые ветви деревьев, а беспрерывный буйный ледяной дождь тарабанил огромными каплями в окна.

Гермиона подскочила с дивана то ли от слишком оглушающего раската грома, то ли от очередной леденящей душу картинки в сонном мозгу.

Мокрая, как мышь, с прилипшими к щекам волосами и заплывшими глазами, Грейнджер, еле переставляя ноги, доползла до душевой.

Сползая по холодной мраморной стене, невербально откручивая кран, она издавала звуки раненого животного.

Тело била сумасшедшая дрожь, пальцы немели почти до запястий. Агония была безумной настолько, что граничила со смертью. Только чернь так просто не сдастся в эти костлявые лапы. Она будет сопротивляться до выступившего кровяного пота.

Лёгкие отказывались работать. Сердце замедлило свой ритм до критического уровня. Физическое тело уже сдавалось. И с каждым разом будет всё труднее удерживать в себе жизнь.

Где-то на грани сознания она громко рассмеялась Гарри в лицо. Для неё действительно времени было мало.

Неясно, каким образом в памяти яркой вспышкой пронеслось единственное нужное сейчас воспоминание об удачно полученном зелье.

Как об этом можно было вообще забыть.

Вдохнув грудью спёртый воздух, Гермиона заставила себя призвать пузырёк.

В ладонь приземлилось холодное стекло с ярко-жёлтым содержимым. Не медля ни секунды, она опрокинула зелье в себя, ожидая, когда оно подействует.

В голове было слишком мутно. Так сильно, что в какой-то момент ей показалось, что перед ней кто-то сидит, протягивая длинные бледные руки к её лицу.

— Эй, Грейнджер, посмотри на меня.

Или не показалось?

Взгляд отказывался фокусироваться. Единственная деталь, за которую ей удалось ухватиться — это белое пятно на уровне её глаз.

— М-малфой? Что… как ты здесь…о-оказался? — сломавшимся голосом, отчаянной душой, истерзанным телом.

— Пришлось постараться, чтобы найти твоё логово, Грейнджер, — хриплым шёпотом у самого уха.

Сто восемьдесят секунд потребовалось на то, чтобы тело ожило: мышцы перестали сжиматься от продолжительных судорог, плечи трястись, а глаза закатываться.

Малфой пришёл к ней?

Но сознание покидало, развеивалось зыбким туманом. Она помнила, точно помнила, как мужские руки подняли её с холодного пола, как уложили в кровать и как эти же руки гладили волосы, пока сон окончательно не овладел разумом.

* * *

Жутко хотелось пить.

Голова раскалывалась так, что казалось, секунда, и она лопнет пополам.

С трудом переставляя ноги, Гермиона добралась до барной стойки. Достала из морозильной камеры лёд, набрала воду в стакан и уселась на барный стул, делая большой глоток такой необходимой сейчас жидкости.

Болело всё. Гермиона поняла это только сейчас. Икры ныли, как и все мышцы в теле. Ломило даже позвоночник.

По коже пошла неприятная дрожь. Она проспала после приступа двадцать часов. Это стало понятно, когда невербально наколдованный циферблат показал время: 14:14.

Да, примерно двадцать часов. Она отключилась вчера на диване в гостиной, сразу после возвращения из Мунго.

Выдачу зелья перенесли, ссылаясь на проблемы с поставками сырья, и обещали решить вопрос