Скоро увидимся - Алекс Норк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то экстренное, так как плановая встреча должна была состояться только через неделю.
По сути, реализация возникшего замысла требовала решить только один «технический вопрос», и капитан уже понял, как это сделать, однако пришлось отвлечься — Майами проклюнулось на служебном проводе.
Дункан взял трубку и услышал громкий голос приятеля:
— Соскучился?!
— Не очень.
— А какого тогда рожна?
И не дожидаясь ответа спросил, как у Дункана течет холостая жизнь, и снова не дожидаясь, уверенно предположил: «что ни день, то новая девка». Затем прозвучала жалоба:
— А моя скандалит все время по мелочам, обрыдло!
Дункан лет двадцать назад был свидетелем на их свадьбе.
— Передавай ей привет.
— Ладно.
— Слушай, товар к нам с нарастанием прет. У нас уже цены сбросили.
— А точно по нашему трафику?
— Точно.
В трубке озадаченно замолчали.
Затем приятель коротко сообщил:
— Не очень, конечно, хорошее известие, но потерпи самую малость. И давай на этом сегодня закончим. О'кей?
Сказано было с той понятной интонацией, что у них намечается нечто серьезное.
Служебная связь почти безопасна в смысле информационных утечек, однако когда готовят очень масштабную операцию, не любят вот такого «почти», проведение операции, стало быть, намечено на ближайшее время — это немного утешило.
Судя по часовой стрелке, инспектор уже прибыл в охранное агентство.
Капитан позвонил туда и понятным обоим намеком объяснил «техническую задачу».
Тьма замерла.
Перестала давать себя чувствовать.
Шевельнулись собственные ощущения, казалось, навсегда отнятые.
Робкие в первые мгновения, они стали смелеть.
Стук сердца разорвал немоту и явился первым услышанным звуком…
К полудню сотрудник, закончивший графологическую экспертизу, попросился с докладом.
Капитан, вспомнив про письмо, пригласил.
Но тут же невесть откуда явилась волна протеста, требуя прекратить балаган с идиотским переселением душ. Волна хлынула к голове, Дункан напрягся, чтоб не пустить… ударившись о преграду поток отступил… собрался, попробовал еще раз… но потерял прежнюю силу, и негодующие остатки начали утекать в неизвестную глубину…
Капитан пожал через стол руку, приглашая эксперта сесть.
Внутри замирал подавленный бунт при полной неясности — кто с кем или против кого боролся. Еще прислушиваясь, Дункан взял письменное заключение, но попросил изложить основные выводы на словах.
— Абсолютно уверенно могу сказать вам, сэр, почерк в письме и в старых врачебных картах восьми-девятилетней давности — один и тот же.
Капитан сам не знал — неожиданный это для него результат или нет.
— Удалось обнаружить отпечатки пальцев на бумаге и на конверте. Здесь опять же имеется совпадение с отпечатками доктора, которые занесены в нашу картотеку. Других отпечатков на письме нет, но конверт, конечно, захватанный.
Итак, доктор жив-здоров, и именно он написал это письмо — теперь Дункан все-таки понял, что хотел совсем не этого результата — он хотел разоблачения откровенной фальшивки.
Понадобилась пауза, чтобы переварить информацию.
Эксперт, любезно подождав, продолжил:
— Есть одна дополнительная деталь. Возможно, и незначимая, не мое дело ее трактовать.
— Какая деталь?
— Бумага, сэр, на которой писали письмо. Бумага мексиканская, и среди стран Латинской Америки сейчас в ходу только там. А письмо послано из Бразилии, и конверт бразильский. У них своя бумага, в Бразилии.
— Очень любопытно.
Что именно любопытно, предстояло еще понять самому.
— Если пошло на пользу, я рад, сэр.
Капитан, прощаясь, на всякий случай поинтересовался, не заметно ли было в почерке признаков алкогольного или наркотического состояния написавшего, и услышал, что такие характерности нетрудно заметить, но сравнительно с тем прежним почерком их определенно нет.
Внеочередная сигарета, не спрашиваясь, полезла в рот.
Хотя, что тут неясного? Доктор обосновался в Мексике, а письмо… Дункан открыл папку, конверт оказался прямо перед глазами — авиапочта из Рио, а письмо бросил в Рио, желая таким способом дезориентировать полицию насчет места своего настоящего пребывания.
Дым от затяжки с силой отправился в сторону, потому что объяснение не понравилось.
На кой черт доктору вообще вся эта провокация? Зачем напоминать о себе полиции после трупа в собственной лаборатории? По таким делам нет срока давности.
Капитан, однако, тут же попробовал зайти с другой стороны: доктор — дальний родственник Джино, в свое время с помощью его людей доктор сбежал, а теперь оказывает им услугу.
Но какую услугу?.. Заморочить такой дешевкой полицию?
Ерунда.
Хотя вот, он сейчас сидит и тратит казенное время…
Сигарета выкуривается слишком быстро, значит, нужно подуспокоиться.
Кстати, а что он собой представлял, исчезнувший доктор? Спросить о нем у кого-нибудь из полицейских с большим стажем?..
Не стоит, такой интерес удивит, могут поползти слухи. Лучше через Коннерса собрать о докторе сведения.
Мысли, повращавшись, опять возвратились к письму — комбинация с бумагой и конвертом, безусловно, казалась странной.
Конверт тоже надписан почерком доктора — бразильский конверт, а письмо написано в Мексике. Если бы письмо в Рио отвозил курьер, то и конверт, надписанный доктором, был бы мексиканского происхождения. Следовательно, доктор отвозил письмо сам. Но почему тогда он написал письмо заранее, а не там, в Бразилии?.. Непонятные и непонятно с чем связанные поступки. День сурка слишком еще далеко, иначе всю ситуацию можно было бы отнести к остроумному розыгрышу.
Впрочем, пора взглянуть на само письмо.
Капитан аккуратно вытащил его за краешек из конверта и развернул.
Письмо было написано крупным разборчивым почерком.
Господин Капитан!
Я потратил многие годы на изучение психоэнергетических комплексов человека. Энергосуществование человеческого субстрата известно с глубокой древности — вопрос, следовательно, заключался лишь в механизме. Так как мои эксперименты над животными давали устойчивый положительный результат, боюсь, что вынужденный эксперимент с Джино тоже увенчался успехом. Если так, объективация (самообнаружение) в новом физическом модусе осуществится между семью и восемью годами.
Обращаю Ваше внимание — эксперимент мною выполнен по принуждению.
Дальше стояла подпись.
Дункан вложил письмо обратно в конверт.
Прочитанное не добавило ясности, а термины «физический модус» и «самообнаружение» не понравились ощущеньем чего-то враждебного.
Или тем, что блеф начинает выглядеть очень искусно построенным, а люди не тратят силы на пустяки?
Люди… то они выглядят все одинаково, то кажется, что мир состоит из совсем непонятных существ.
Почему доктор написал письмо от руки, а не вывел на компьютере?
Ответ не требовал долгих раздумий: либо письмо написано за пределами дома, либо, полагая, что будет проведена графологическая экспертиза, доктор хотел предоставить убедительное для нее количество материала.
Капитан подумал об отсутствии отклонений в почерке — тех самых, с признаками неадекватности — они бы выручили.
Но что толку думать о том, чего нет.
Порадовали только стрелки часов близостью к ланчу.
Однако… что если этот доктор, обзывающий человеческое тело «физическим модусом», и раньше не был нормальным? Не сумасшедшим, нет, а как это называют — со смещением в психике.
Лет пять назад в рамках очередного цикла повышения квалификации Дункан слушал курс судебно-медицинской психиатрии, и информация стала сейчас легко вспоминаться.
На первой же лекции маститый профессор подчеркивал: любая патология проистекает из нормы, поскольку ей просто неоткуда больше проистекать. Патология есть действие нормальных физиологических или психических механизмов в неправильных количествах или ошибочных направлениях — таким образом, все психические болезни возможны лишь в силу того, что содержание каждой в малой степени природно находится в человеческой психике. Речь при этом идет не о болезнях, а о наклонностях, болезнь же возникает лишь как следствие значительных нарушений баланса. Дункан хорошо помнил и слова про «манию», которая переводится с греческого не только как «безумие», но и как «восторженность», то есть радостное следование какой-то идее. Этим объясняются многие подчиняющие человеческую жизнь увлечения, странные на взгляд прочих людей.
Капитан засобирался на ланч.
Недавно, например, газеты писали о едва выжившем в джунглях скандинавском ученом, специалисте по тропическим бабочкам. Какого, спрашивается, рожна его туда понесло? Почему скандинава так потянуло к чужеродным бабочкам, что жизнью рискнуть не жалко? Изучал бы в своих северных водах акул.