Три гроба - Джон Карр

СЕМЬ БАШЕН

– Вы шутите, или тут замешана черная магия? – спросил Хедли после длительной паузы, подавая доктору Феллу спички и недружелюбно на него поглядывая.

– Ничуть. Я хотел бы шутить. Три гроба, черт возьми, Хедли! – воскликнул доктор Фелл, ударив себя кулаком по виску. – Хотел бы я видеть хотя бы проблеск надежды… хотя бы…

– Вы, кажется, успели довольно много. Достали какую-то информацию… Но откуда вы все это знаете?.. Минуточку! – Хедли заглянул в свой блокнот, – «холод»…, «сумка…», «соляная…», «ужас». Следовательно, вы считаете, что Гримо сказал «Хорват» и «соляная шахта»? Спокойно… Если это так, тогда нам придется хорошо поломать голову и над другими словами.

– Ваша озабоченность покалывает, что вы со мной согласны. Как вы сами, кстати, заметили, умирающий просто так о сумках не говорит. Он в самом деле сказал именно так, Хедли. Я хорошо слышал. Вы спросили его, кто стрелял, правда же? Не был ли это Флей. Он возразил. А на ваш вопрос, кто же тогда, ответил «Хорват».

– Это ведь его собственная фамилия, вы сами сказали.

– Да, – согласился доктор Фелл. – И если это вас успокаивает, то скажу, что это не была чисто детективная работа, и я не показывал вам источников моей информации в той комнате. Я покажу их сейчас, хотя, Бог свидетель, я уже один раз пытался сделать это.

А суть вот в чем. Мы узнаем от Миллза о страшном посетителе ресторана, который угрожает Гримо и многозначительно намекает на «похороненных живыми». Гримо воспринимает угрозу серьезно. Он знает посетителя, знает, о чем тот говорит, и после того зачем-то покупает картину, на которой изображены три могилы. Когда вы спросили у Гримо, кто в него стрелял, он ответил: «Хорват», – и добавил что-то про соляные шахты. Не кажется ли вам странным то, что в комнате французского профессора над камином висит щит, а на нем какой-то странный герб с непонятной надписью?

– Думаю, геральдику мы оставим на потом, – саркастически усмехнулся Хедли. – Что еще?

– Это герб Трансильвании. Конечно, тот, кто умер еще до войны, вряд ли хорошо известен в Англии, да и во Франции тоже. Сначала славянская фамилия, потом славянский герб. Далее – те книги, которые я вам показывал. Знаете, что это за книжки? Переводы с английского на венгерский. Я не мог делать вид, что читаю их…

– Слава Богу!

– …но мог по крайней мере распознать сборник произведений Шекспира, «Письма Йорика к Эльзе» Стерна и «Опыт о человеке» Поуна. Меня это очень удивило, и я их просмотрел.

– Почему удивило? – поинтересовался Ремпол. – Такие диковины есть в любой библиотеке, в вашей собственной тоже.

– Конечно. Но допустим, что ученый француз желает читать произведения английских писателей. Он будет читать их в переводе на французский язык или же в оригинале, но, думаю, не будет ожидать, чтобы их сначала перевели на венгерский. Одним словом, это были произведения не венгерских писателей и даже не французских, и француз не мог усовершенствовать по ним свой венгерский. Это были книги английских авторов. А это означает, кому бы эти книги ни принадлежали, его родной язык – венгерский. Я просмотрел их все с надеждой найти имя и на титульной странице одной все-таки нашел: «Кароль Гримо Хорват, 1898». Этого было достаточно.

Если его настоящая фамилия была Хорват, то почему он ее так долго скрывал? Вспомните слова «похоронены живыми» и «соляная шахта». В них есть намек. И когда вы спросили, кто в него стрелял, он сказал «Хорват». В такую минуту на себя никто не будет наговаривать. Он имел в виду не себя, а кого-то другого по фамилии Хорват. Пока я об этом думал, старина Миллз, рассказывая о посетителе ресторана по фамилии Флей, заметил, что раньше он его никогда не видел, он ему очень кого-то напоминал, а когда разговаривал, то словно пародировал Гримо. Не напоминал ли он доктора Гримо? Брат, брат, брат! Видите, было три гроба, но Флей вспоминал только о двух братьях. Не был ли профессор Гримо третьим?

Пока я размышлял об этом, вошла мадам Дюмон, безусловно, славянка. Если бы мне удалось выяснить, что Гримо – выходец из Трансильвании, то легче было бы узнать о его прошлом. Но делать это надо было деликатно. Вы обратили внимание на фигурку буйвола на столе у Гримо? О чем она говорит?

– По крайней мере о Трансильвании она не говорит ничего, – буркнул старший инспектор. – Скорее о Диком Западе… Бизоны… Индейцы… Рассказывайте дальше. Поэтому вы и спросили у мадам Дюмон, не был ли Гримо в Соединенных Штатах?

– Этот вопрос казался совсем простым, и она ответила, не колеблясь, – кивнул доктор Фелл. – Видите ли, если бы он купил эту фигурку в антикварной лавочке в Америке… Гм… Я был в Венгрии, Хедли. Я ездил туда молодым, когда еще только прочитал роман Стокера «Дракула». Трансильвания была единственным местом в Европе, где разводили буйволов и использовали их как волов. В то время в Венгрии было много религий, а в Трансильвании – одна, унитарианская. На мой вопрос, какую религию она исповедует, мадам Дюмон ответила, что она унитарианка. Потом я пошел с козыря. Если бы Гримо не был ни в чем виноват, это не имело бы значения. Я назвал «Семь башен», или «Зибентюрме», единственную тюрьму в Трансильвании, где заключенных принуждали работать в соляных шахтах. Я даже не сказал, что это тюрьма. Мой вопрос едва не вывел ее из равновесия. Теперь вам, думаю, понятно замечание относительно семи башен и несуществующей местности. Бога ради, даст мне кто-нибудь спички?

– Вот возьмите. – Хедли сделал несколько шагов, взял предложенную довольным доктором Феллом сигару и негромко добавил: – Так, все, что вы говорите, похоже на правду. И ваш длинный монолог про тюрьму тоже похож на правду. Но ваше предположение, будто эти три человека – братья, остается только предположением. По-моему, это самое уязвимое место в вашей версии.

– Согласен. Ну и что?

– Только то, что это самое главное. А если Гримо не имел в виду, что фамилия его убийцы – Хорват, а говорил просто что-то о себе? Тогда убийцей может сказаться кто угодно. Но если они братья, то мы приходим к выводу, что убийца – Пьер Флей или его брат. Флея мы можем задержать в любую минуту, а вот относительно брата…

– Вы уверены, что узнали бы того брата, если бы встретили его? – задумчиво спросил доктор Фелл.

– Что вы имеете в виду?

– Я думаю про Гримо. Он говорил по-английски безукоризненно, как вообще может безукоризненно говорить по-английски француз. У меня нет сомнения в том, что он учился в Париже, а мадам Дюмон шила в опере костюмы. Грубоватый, добродушный, мирный, с подстриженной бородкой и квадратной шляпой, он так или иначе, около тридцати лет прожил в Лондоне, скрывая свой жестокий характер и спокойно читая публичные лекции. Никто никогда не видел в нем дьявола, хотя, думаю, он был коварным, талантливым дьяволом. Он, наверное, носил костюм из твида и напоминал английского помещика или выдавал себя за кого-то иного. Но как же его третий брат? Он меня очень интересует. Возможно, он где-то тут, среди нас, принял чью-то личину, и никто не подозревает, кто он на самом деле.

– Возможно. Однако про третьего брата мы ничего не знаем.

– Это правда, Хедли. – Доктор Фелл старательно раскурил сигару и, махнув рукой, затушил спичку. – Теоретически мы имеем двух братьев, которые взяли французские имена Шарль и Пьер. Должен быть третий. Для удобства назовем его Анри…

– Не хотите ли вы сказать, что о нем вам также кое-что известно?

– Наоборот, – резко ответил доктор Фелл. – Я хочу сказать, как мало нам о нем известно. Мы знаем кое-что про Шарля и Пьера, но не имеем ни малейшего представления об Анри, хотя Пьер им и угрожал. Вспомните: «Мне ваша жизнь не нужна, ему нужна…» «Общение с братом мне тоже угрожает опасностью…» и т. д. Но из этого тумана ничего не выступает – ни фигура человека, ни фигура домового. Это меня и беспокоит, дружище. Думаю, это чудище держит в руках все дело, используя Пьера, и, наверное, так же опасно для Пьера, как и для Шарля. Чувствую, что это он поставил ту сцену в ресторане «Уорвик», что он где-то рядом и внимательно за всем наблюдает, что… – Доктор Фелл оглянулся вокруг, словно надеясь что-то увидеть и услышать в этом пустом зале, потом добавил: – У меня есть надежда, что ваш констебль сумел задержать Флея и приостановить его деятельность.

– Я тоже. – Хедли сделал неопределенный жест и дернул себя за ус. – Но давайте придерживаться фактов. Уверяю, добывать их будет очень трудно. Я пошлю телеграфный запрос румынской полиции. Но после аннексии Трансильвании документов, наверное, сохранилось мало. После войны там господствуют большевики, или не так? Однако нам нужны факты! Давайте пойдем к Менгену и к дочери Гримо. Между прочим, их поведением я не вполне доволен…

– Э-э… почему?

– Конечно, если эта женщина, Дюмон, говорит правду, – спохватившись, добавил Хедли. – Вы, кажется, в ее искренность верите. Однако разве Менген, как я слыхал, не пришел сюда сегодня вечером по просьбе Гримо – на тот случай, если явится посетитель? Далее, Менген, похоже, неплохо вымуштрованный сторожевой пес. Он сидел в комнате, что рядом с входной дверью. Зазвонил звонок, если Дюмон говорит правду, и входит посетитель. Но Менген не проявляет никакого интереса. Он сидит в комнате за закрытой дверью и не обращает на посетителя внимания. Лишь услышав выстрел, он бросается к двери и вдруг обнаруживает, что она заперта. Разве это логично?