Легенда о Красном Снеге - Лана Тихомирова

— Он взял троюродного дядюшку Фелии. Он кузнец и они пошли в кузницу, — отвечал опешивший Темрас.

— Зачем?

Темрас пристально посмотрел на Аланку.

— Ты издеваешься или туго соображаешь? Он кольца ковать пошел.

— А, — протянула Аланка, — кольца.

И отвернулась к луне.

— Что-то ты не очень похожа на счастливую невесту, — заметил Темрас, опираясь спиной на перила балкона.

— Видишь ли, я раздавлена счастьем, — сказала Аланка.

— Кого ты дуришь, Алли. Я знаю тебя целую тысячу лет. Ты не рада, что ли?

— Мне страшно, Темрас. Мне очень страшно. Все так странно происходит. Я его люблю, но…

— Ты боишься, что он будет гулять? — рассмеялся Темрас, — да он сейчас самый влюбленный на всей планете, и потом…

— Что потом?

— Ты не знаешь, что было перед обедом?

— Нет, я была с вами, помогала накрывать на стол. Даже я знаю, а ты не знаешь?

— Да не томи, что произошло.

— По возвращении из путешествия Сорокамос должен жениться.

— Что так скоро?

— Иначе он не сможет занять пост наместника в Эолисе.

Аланка побледнела и безразлично сказала:

— Он использует меня, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Что же, пусть будет.

— По-моему наоборот, — сказал Темрас, — Аланка, он давит ситуацией, на твое чувство долга, чтобы быть с тобой. Если не из любви, то из преданности ты согласишься. Если

бы не это, ты бы никогда не согласилась. Аланка побледнела еще сильнее, но промолчала.

— Ты мне совсем не нравишься, подруга, — сказал Темрас, — Так не пойдет, — он развернул Аланку за плечи и тряхнул, — ты сейчас же летишь к себе и приводишь себя в

порядок. Поняла? Через пять минут я жду тебя здесь, после ломаю дверь или окно в твою светлицу. Поняла?

Аланка безвольно кивнула.

Внутри нее было пусто. Сорокамос все слишком хорошо рассчитал, последняя возможность удержать его стала невозможной. Терпеть его измены она не сможет. Ей хотелось верить, что герцог действительно любит только ее, но она не могла, еще не попробовав, она уже боялась ему верить.

Она полетела к себе и залезла в окно. И встала возле зеркала, поправила прическу, подправила краску на лице. Она развернулась и увидела на столе портрет Сорокамоса,

который она нарисовала ТОГДА.

Боль пронзила ее, да такая сильная, что стало трудно дышать и в глазах потемнело.

Она села на стул и немного успокоилась.

Наконец, она выбралась из своей комнаты и вернулась на балкон, где ее ждал Темрас.

— Ну вот! Совсем другое дело, — сказал он, — теперь не стыдно предстать перед королем и королевой.

— О, Темрас. Мне никогда еще не было так страшно.

— Да успокойся ты, — перебирая гитарные струны, заговорил он, — чего бояться?

Аланка ударила ладонями по перилам.

— Я боюсь всего, того, что буду, счастлива, боюсь того, что счастье это продлится недолго. Я себя боюсь. Мы дадим, друг другу клятву, станем мужем и женой, что дальше?

— Довольно бессвязно, — откомментировал Темрас, — короче ты сама не знаешь, чего боишься. Так точнее будет.

Аланка молчала.

— Ну, где этого герцога нелегкая носит? Уже дюжину дюжин колец сковать можно, — ворчливо заметил Темрас.

Откуда-то снизу послышался шорох крыльев. К балкону подлетел Сорокамос, он встал на перила и бесшумно приземлился перед Аланкой.

Он смотрел на нее счастливыми глазами. Пусть все случилось так, пускай. Говорить он хотел о другом, но вышло, так как вышло, он ничего не рассчитывал и не строил никаких схем. Он взял ее за руки.

— Идем.

— Куда?

— Я хочу обрадовать батюшку.

Аланка вздрогнула.

— Идем, — она вымученно улыбнулась.

Они вошли в зал как раз между менуэтом и вальсом. Разносили вино.

— Прошу минуточку внимания, — прогремел Сериохус.

Сорокамос оставил Аланку и подошел к королю.

— Батюшка, ваше величество, я принял серьезное решение, о котором вы меня просили. Я хочу объявить о своей помолвке.

В зале восстановилась звенящая тишина. Занка побледнела, как полотно и схватилась рукой за руку владыки, стоявшего рядом.

— Кто она? — спросил Король.

Сорокамос обернулся и протянул руки Аланке. Она подошла к нему. Они вместе преклонили колена.

Микаэлос заметил, как позеленела от злости Занка.

— Ваш план срывается, — заметил он. За что получил сильный толчок крылом.

— Будьте счастливы дети мои, — сказал король, и тихо добавил, — нет более в Лирании несчастливых королей. Счастливее меня никого нет. Подойдите к матери, дети мои.

Королева-мать поцеловала Сорокамоса в лоб и в щеки и сказала:

— Будь счастлив, сынок. Будь счастлива, дочка.

Из толпы вышли молодожены. Они горячо поздравили Сорокамоса и Аланку.

— Новым жениху и невесте вальс, — скомандовал Павлес.

Сорокамос и Аланка вальсировали. Она была как будто бледна и печальна.

— Что с тобой? — участливо спросил Сорокамос, — у тебя такое печальное лицо.

Аланка подняла одну бровь, она приходила в себя.

— Все так неожиданно произошло. И это твое назначение…

Улыбка сползла с лица Сорокамоса.

— Если ты думаешь, что я…

Аланка коснулась пальцем его губ.

— Мне все равно, — она улыбнулась.

— Ты будешь хорошей женой. И матерью будешь отличной, — счастливо проговорил Сорокамос.

— А ты уже и о наследнике думаешь?

— Об этом никогда не рано и никому не поздно, — сказал герцог.

Вдруг бал стал тяготить их. Словно что-то вдруг щелкнуло. Когда вальс кончился ни Аланки, ин Сорокамоса в зале не было.

Глава восьмая. После бала

На следующее утро Аланка проснулась гораздо позже обычного: солнце уже было высоко над горизонтом. Сначала она по обыкновению сладко потянулась, но вдруг вскочила, как

ошпаренная. У стены, подперев рукой голову, лежал, улыбаясь, Сорокамос. Аланка схватила одеяло и быстро в него замоталась.

— Ты вчера была менее стеснительна, любовь моя, — заметил он.

Аланка бледная опустилась на стул.

— Ты напугана? — вставая и берясь за одежду, спросил Сорокамос, — у брата брачная ночь, а я чем хуже? Тем более теперь у меня и будет две? — улыбаясь, говорил он.

Аланка сидела, потупив взор.

— Да что с тобой? Почему ты молчишь? — встревожился корн-принц.

— Жду пока ты оденешься и уйдешь, — тихо сказала она.

— Алли, милая, душа моя, послушай, — сказал Сорокамос, садясь перед ней на корточки, ловя ее взгляд, — о чем ты? Почему ты так печальна. Если ты боишься, что все это