Пепел наших костров - Антон Антонов

А раз собрать Совет Федерации невозможно – значит, ввести чрезвычайное положение тоже нельзя. Ситуация, в которую попала Москва в ночь на 23 июня, Конституцией не предусмотрена. И оппозиционные политики – как правые, так и левые – в один голос заявили, что нарушения Конституции они не потерпят. Если же исполнительная власть все-таки рискнет ее нарушить, оппозиция выведет своих сторонников на улицы, и вся вина за последствия ляжет на Кремль.

А последствия могут оказаться какими угодно. Народ на улицах – это очень опасно, когда цены в магазинах растут, а количество продуктов уменьшается не по дням, а по часам.

13

Неудивительно, что указ о чрезвычайном положении, который все-таки вышел через несколько дней, оказался более либерален, чем многие ожидали. Он не вводил цензуру, не запрещал оппозицию, не разгонял парламент, и только в отношении митингов и демонстраций был более строг. Их он запрещал категорически под страхом уголовного наказания для организаторов и административного – для участников.

Указ оказался неожиданно длинным, с кучей пунктов и подпунктов, и регламентировал не только режим чрезвычайного положения, но и массу других вещей. И в каждой строчке его сквозило стремление к компромиссу – чтобы, с одной стороны, никого не обидеть, а с другой – не позволить ситуации свалиться в неуправляемый штопор.

Продукты продолжали исчезать с оптовых баз и растворяться по квартирам и подвалам – а это означало, что опасность голода вполне реальна. Продукты, конечно, всплывут на черном рынке, но далеко не все смогут их купить.

Поэтому в указе появились пункты о тотальной проверке автомобильного транспорта на дорогах, о задержании расхитителей продовольствия и других преступников на срок до 30 дней без санкции прокурора и о продаже основных продуктов питания по карточкам.

Но конфискации продовольственных запасов у частных владельцев, которой все так боялись, указ не предусматривал. Этот вопрос долго обсуждали и предпочли британскую систему времен второй мировой войны – торговлю по карточкам без национализации оптовой и розничной торговли.

Правда, при обсуждении указа в правительстве было много разговоров о том, что Москва – не Лондон, и если не приставить к каждому мешку с мукой человека с ружьем, то вся затея окончится громким пшиком. Но все понимали, что операция «отнять и поделить» не обойдется без большой крови – а этого никому не хотелось.

Да и неизвестно, что бы получилось в итоге – ведь у правительства не так уж много сил. В городе только части центрального подчинения, военные училища и академии, дивизия внутренних войск в Балашихе и еще милиция. А мирного населения в Москве – десять миллионов человек. Если хотя бы один процент этого населения взбунтуется – исход столкновений будет трудно предсказать. А численность «новых русских», которые кровно заинтересованы в сохранении рыночных механизмов, оценивается не в один, а в несколько процентов – по Москве чуть ли не до десяти или даже больше.

Ну и конечно, сыграли свою роль чемоданы с деньгами, которые бизнесмены щедро несли в высокие кабинеты непосредственно перед изданием указа о чрезвычайном положении.

Поэтому решили распределить обязанности так: государственные чиновники контролируют отгрузку продуктов с оптовых баз и следят, чтобы количество проданных товаров не расходилось с количеством карточек, полученных от населения – а бизнесмены получают деньги. И пусть не жалуются, что денег мало из-за фиксированных цен и невысоких объемов продаж, а лучше скажут спасибо, что им хоть это оставили.

Но поскольку такая система все-таки ненадежна, предполагалось создать на базе армейских продскладов и хранилищ государственные оптовые базы. И сразу вслед за этим указ переходил к вопросу о том, чем упомянутые склады и хранилища наполнять.

Средство спасения Москвы от голода называлось ГАП – государственное аграрное предприятие. Указ предписывал создать столько таких предприятий, сколько понадобится, и укомплектовать их людьми за счет добровольного найма, направления безработных, использования военнослужащих и призыва военнообязанных.

Продираясь сквозь все эти параграфы, пункты и подпункты, которые были написаны обычным суконным языком государственных бумаг и пестрел формулировками типа «в связи с невозможностью исполнения таких-то и таких-то статей Конституции РФ ввиду форсмажорных обстоятельств, не поддающихся устранению…», Тимур Гарин все отчетливее понимал, что почти все его подозрения, возникшие в беседах с «источниками в правительстве» сбываются на сто процентов.

Конечно, он опасался, что будет хуже – но опубликованный указ, который в новостях на государственном телеканале назвали «умеренным» и «неожиданно либеральным», не развеял его сомнений. Наоборот, Тимур только сильнее уверился, что хуже еще будет. Даже если верховная власть станет играть в свободу и справедливость, исполнители запросто могут со ссылкой на чрезвычайное положение устроить такой режим, что мало не покажется никому.

– Если партайгеноссе не сдрейфят и выведут народ на улицы, я пойду обязательно, – сказал Тимур в тот же вечер, обсуждая указ с друзьями. – Все можно было решить без чрезвычайщины – тихо и спокойно. А теперь начнется беспредел, попомните мое слово.

Но партайгеноссе сдрейфили. Левые и правые наперебой твердили в интервью, что премьер-министр внял голосу разума и ему не изменил здравый смысл, о чем свидетельствует умеренность его указа. А без чрезвычайного положения все равно не обойтись, иначе власть в городе захватит криминал, и катастрофа примет необратимый характер.

Тимур Гарин плевался, слушая все это, а когда через несколько дней у него за три часа четырежды проверили документы, а другого журналиста на его глазах избили дубинками и расколотили видеокамеру, которой он пытался снять проверку на дорогах, Тимур заметил:

– Если бы существовала заграница, я бы свалил туда немедленно.

Но заграницы не было – если не считать за таковую ничейную территорию, которую по привычке называли белой пустыней. А бежать в пустыню без крайней необходимости было бы весьма неосмотрительно, хотя Тимур подумывал и об этом.

Он читал указ о чрезвычайном положении настолько внимательно, что нашел запрятанный где-то очень глубоко маленький пункт, который касался как раз вопроса о белой пустыне. Того самого вопроса, о котором Тимур так оживленно спорил со своим «источником в правительстве».

«Источник» не то чтобы обманул Тимура – он просто не сказал всей правды. А правда заключалась в том, что указ разрешал населению использовать под огороды свободные земли, удаленные от кольцевой автодороги не менее чем на 25 километров. Но не просто так, а с уплатой натурального налога, ставки которого устанавливаются правительством.