Флорентийская голова (сборник) - Владислав Кетат

— Скажите, кто хозяин этой квартиры? Ведь мы не в гостинице, верно?

Я почесала затылок, пытаясь вспомнить имя японца-китайца.

— Это… ну, как его… — я пару раз щёлкнула пальцами, — Сасаки. Точно, Масахиро Сасаки. Помню, на харакири похоже было и ещё на сосачки…

— Сасаки? — переспросила голова.

— Ага, Сасаки, — подтвердила я, — сто процентов.

— О, горе мне, горе… они меня наши…

— Вы можете, наконец, объяснить, кто это, «они»? — выпалила я.

Голова уставилась на меня ничему не верящей двустволкой. Я стоически выдержала её взгляд, не отвела глаз и ни разу не моргнула.

— Ладно, на этот раз поверим, — произнесла голова учительским тоном, — «они» — это японцы. Гоняются за мной так же яростно, как и Ватикан, а может, и ещё яростнее. Этот ваш Сасаки — наверняка, один из них.

— На что вы им сдались? — удивилась я.

— А вы не понимаете? Хотят покопаться в моей башке, — огрызнулась голова, — это ещё хуже, чем на костёр… — И она зарыдала совершенно по-бабски. По её раскрасневшимся щекам и стройной шее побежали ручьи, исчезая в чёрном, как у брюнетки из рекламы шампуней, почвогрунте.

«Замкнутая система, — подумала я, — самоорошение».

— Увезите меня отсюда! — проревела голова. — Куда-нибудь увезите и спрячьте. Мне нужна всего одна неделя, чтобы вырасти, и тогда я убегу, и никто, никто меня не найдёт!

— Но куда, простите, я вас увезу? — поинтересовалась я.

— В первую очередь, из этой квартиры, — ответила голова гораздо спокойнее, а там я вам всё расскажу.

10. Русские не сдаются!

В то, что голова не врёт, а, если врёт, то правдоподобно, я поверила, когда не обнаружила в прихожей своей верхней одежды. Свитера и джинсов, которые должны были висеть в комнате на стуле, тоже не было, обувь, и та исчезла. Единственное, что у меня осталось — это майка «GAP», трусы и ещё перчатки, которые я купила тогда на рынке. Согласитесь, о том, чтобы выйти на улицу в таком виде, можно было даже не думать.

Но самое страшное, что кроме одежды неизвестно куда испарились чемодан и сумка, где были паспорт, обратные билеты и все деньги. То есть, абсолютно все. Пометавшись некоторое время по квартире, я устало плюхнулась на ковёр.

— Что же делать-то? — проговорила я вслух. — Всё ведь забрал, подлец.

— Бежать! — крикнула голова.

— В таком виде? — Я задрала майку, демонстрируя голове трусы.

Голова, хмыкнула, а после, словно радар, из угла в угол взглядом просканировала глазами комнату.

— Посмотрите в том шкафу. — Она указала на шифоньер в углу. — Он, наверняка, одёжный, а деньги я вам потом скажу, где взять.

Я подбежала к шкафу и распахнула скрипучие двери. Точно сторожевой пёс, меня встретил удушливый многослойный запах, в самом низу которого угадывался нафталин. От неожиданности я закашлялась.

— Это ничего, у некоторых в шкафах скелеты водятся, — прокомментировала голова.

Справившись с запахом, я заглянула внутрь. На длинной палке, проходящей поперёк шкафа на уровне моей груди, висели: два костюма мужских однобортных серых, совершенно одинаковых; два костюма мужских двубортных бежевых, также совершенно одинаковых; две синие сорочки, упакованные в полиэтиленовые чехлы и пара спортивных тапок сорок последнего размера, отдалённо напоминающих наши полукеды.

Начала я, сами понимаете, со штанов. Лучше всего на мою задницу налезли те, что от бежевого костюма, из-за разницы в росте превратившиеся в эдакие бриджи-переростки. После, повернувшись спиной к голове (до меня наконец-то дошло, что он всё-таки мужик), я рассталась с «GAP» и надела одну из сорочек, которая, заправленная в брюки, смотрелась более или менее сносно. Уже не глядя в зеркало, я нацепила серый пиджак и пошла к голове.

— Что ж, любезный, теперь с вами.

— С удовольствием, только заверните меня во что-нибудь, хотя бы вон в то одеяло, — в голосе головы уж не было никаких всхлипов, только спокойная уверенность, да и слёзы с лица куда-то исчезли.

«Вот и умница», — подумала я и аккуратно запеленала голову в плед, под которым спала. Попробовала поднять образовавшийся кулёк и непроизвольно охнула — по моим ощущениям в «младенце» было килограмм семь, если не всё десять. С третьей попытки взяв вес, я направилась в прихожую.

— Только держите меня повертикальнее, а то из горшка вывалюсь, — сообщила своё мнение голова.

— Будет тебе повертикальнее, — ответила я сквозь зубы, — если я пополам не сломаюсь.

В ответ голова что-то такое пробурчала на итальянском, судя по интонации, негодующее. Я решила пока не обращать на это внимания. Подумала: «Главное, выбраться, а там разберёмся».

Только выбраться так просто не получилось — дверь, деревянная и обшарпанная, без ручки, но с маленькой блестящей замочной скважиной, оказалась заперта.

— Закрыто, — констатировала я, — на ключ.

— Ломайте, — тут же донеслось из кулька.

— Как ломать?

— Ногой! Со всей дури!

Я отошла на пару шагов от двери и, что есть силы, долбанула в район замка правой. Мало того, что дверь даже не шелохнулась, даже грохота-то нормального не вышло, так позор один. Я поставила кулёк на пол, вернулась в исходное положение и повторила попытку, на этот раз левой.

Бить по деревянной двери ногами, обутыми в спортивные тапки, оказалось таким же удовольствием, что и проделывать это босиком. После десятой попытки я обречённо опустилась на пол рядом с кульком. Обе пятки гудели так, словно по ним прошлась палками целая рота хунвейбинов.

— Не сдаваться, — сказал кулёк, — я чувствую, победа близка.

От боли и досады я чуть не заплакала.

— А, может, мне вас подключить? — сказала я прямо в кулёк, — говорят, лобная кость у человека самая прочная…

Договорить я не успела, поскольку за дверью послышались приближающиеся шаги. Я затаила дыхание. Прислушалась: «Точно шаги, похоже, мужские. Идёт вверх по лестнице. — Я аккуратно встала и на цыпочках подошла к двери. — Может, не к нам?»

— Это он, я чувствую… — услышала я тихий, подавленный голос из кулька. — Теперь нам конец. Придётся сдаться на милость победителю.

Внутри у меня всё оборвалось, когда я услышала слова «сдаться» и «конец». Я уже была готова рухнуть на пол и зареветь, но тут совершенно неожиданно испытала невиданный по силе душевный подъём, будто в меня качнули храбрости из невидимого насоса. «Ну, уж дудки, — подумала я, распрямляя спину, — русские не сдаются…»

Вопрос о том, что делать дальше, уже не стоял — всё придумалось само собой. Я быстренько распеленала голову, поставила её туда, где она стояла раньше — на столик — рванула в ванную, включила воду «на полную», забежала на кухню, схватила доску, на которой японец-китаец готовил мне терияки, вернулась в прихожую и встала за дверью. Сделала глубокий вдох и задержала дыхание.

Замок, вопреки моим ожиданиям, не щёлкнул. Он вообще не издал никакого звука, дверь просто отворилась бесшумно и плавно. Передать не могу, как мне было страшно. Я подумала, что если через секунду это всё каким-либо образом не прекратиться, я просто завизжу и выброшу из рук доску. Но прошла секунда, прошли две, три, а я всё стояла. Задержав дыхание, с поднятой над головой разделочной доской.

Японец-китаец появился в моём поле зрения, когда воздух у меня совсем кончился. Что он так долго делал в дверях, я не знаю, может, ноги вытирал, или ещё чего, только задержись он хотя бы на десять секунд подольше, я бы точно выдала себя шумным выдохом, и ничего бы у меня не вышло. Но, к счастью, он всё-таки сделал шаг в глубину прихожей и тут же осел на пол, когда моя доска плашмя опустилась на его макушку. Жутковатый звук (б-э-э-э-у) ещё долго стоял у меня в ушах, пока я, как в последний раз, хватала ртом воздух — никак не могла надышаться.

Японец-китаец лежал поперёк прихожей на левом боку с неуклюже заведёнными за спину руками. Глаза его были приоткрыты, а на губах зафиксировалась не то улыбка, не то оскал.

«Убила, — стукнуло у меня в голове, — я человека убила».

— А вы очень храбрая женщина, Саша, — услышала я из комнаты, — если бы у меня были руки и ноги, я бы вам аплодировал стоя.

Я метнула на голову полный ненависти взгляд.

— Заткнись ты, головастик хренов! — саданула я. — А то и тебе сейчас достанется!

Голова моментально притихла, а я наоборот разошлась:

— Ты хоть понимаешь, что по твоей милости я человека убила! Убила, ты понимаешь! У-би-ла!

— Не кричите на меня, — подала голос голова, — я тут не причём, это, во-первых, а, во-вторых, наш японский друг живее всех живых, полюбуйтесь сами!

Я посмотрела на «мёртвого», и тот, словно в подтверждение слов головы, издал неприятный горловой звук и слегка пошевелил ногами.

— Е-а-а-ни-и-и се-е-ета, — произнёс он вполне отчётливо, помолчал немного и повторил последнее слово: — сета[18]…