Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

Горький, убежденный в необходимости «духовной революции», без которой, как он считал, невозможны социальные реформы, мечтал о новой религии – религии людей труда, коллективный разум которых способен творить чудеса. Новая действительность, рождающая «новых людей», людей-творцов, горьковского «Человека» с большой буквы – наивная мечта? Скорее, сверхзадача построения новой национальной идеи, очень созвучная требованиям современности. Но если А.М. мыслил объединить массы с помощью социальной религии без Бога, то Ленин рассматривал такое смешение религии и социализма как опасное идеологическое отклонение.

Попытка Горького примирить взгляды Луначарского, Богданова и Базарова с ленинским пониманием марксизма потерпела неудачу. Устроенная Горьким встреча на Капри в апреле 1908 года прошла в полемических схватках, Ильич остался непреклонен и «объявил всем этим трем товарищам о безусловном расхождении с ними». В своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин подверг жесточайшей критике идеи богостроительства. Книгу эту, предложенную Лениным издательству «Знания», Горький отклонил, так же как в свое время Владимир Ильич отклонил горьковское «Разрушение личности». В своей книге Ленин настаивал на том, что «быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину». Для горьковского человека-творца мысль эта совершенно неприемлема.

Из письма А.М. Александру Богданову:

Наиболее тяжкое впечатление производит тон книги – хулиганский тон!

И так, таким голосом говорят с пролетариатом, и так воспитывают людей «нового типа», «творцов новой культуры». Когда заявление «я марксист» звучит как «я – Рюрикович!» – не верю я в социализм марксиста, не верю! И слышу в этом крике о правоверии своем – ноты того же отчаяния погибели, кое столь громко в «Вехах» и подобных надгробных рыданиях.

Все эти люди взывающие городу и миру: «я марксист», «я пролетарий», – немедля вслед за сим садящиеся на головы ближних, харкая им в лицо, – противны мне как всякие баре; каждый из них является для меня «мизантропом развлекающим свою фантазию», как их поименовал Лесков. Человек – дрянь, если в нем не бьется живое сознание связи своей с людьми, если он готов пожертвовать товарищеским чувством – самолюбию своему.

Ленин в книге своей – таков. Его спор «об истине» ведется не ради торжества, а лишь для того чтоб доказать: «я марксист!» Самый лучший марксист – это я! Как хороший практик – он ужаснейший консерватор. «Истина незыблема» – это всех практиков необходимое положение, и если им сказать, что, мол, относительна всякая истина – они взбесятся, ибо не могут не чувствовать колебание почвы под ногами. Но беситься можно и добросовестно – Ленину этого не удалось. В его книге – разъяренный публицист, а философа – нет: он стоит передо мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде всего те привычки мыслить, кои наладили его «я» известным образом и – теперь будет и хуже и хуже. Вообще – бесчисленное количество грустных мыслей вызывает его работа – неряшливая, неумелая, бесталанная.

Рекомендую А[лександру] А[лександровичу] эпиграф к статье по поводу книги Ленина:

«– Что это он как говорит?

– Библии начитался.

– Ишь его, дурака, угораздило».

(«Однодум» Лескова)

Вместе с Богдановым и Луначарским Горький организовал на Капри партийную школу для будущих рабочих-пропагандистов. Школа проработала с июня по ноябрь 1909 года.

Лекции по истории социализма читал Богданов, по истории культуры – Луначарский, по истории – будущий академик Михаил Покровский. О синдикализме и финансах рассказывал депутат Государственной думы Григорий Алексинский, который впоследствии разошелся с большевиками. Тему «Церковь и государство в России» взял на себя член ЦК и будущий профессор Василий Десницкий, а вводный курс по истории русской литературы прочел сам Горький.

Летом 1909 года Ленин основал свою партийную школу в окрестностях Парижа, в Лонжюмо. Владимир Ильич пишет письма каприйским ученикам, разъясняет им фракционность, антибольшевистский характер каприйской школы. Произошел раскол, и большая группа во главе с членом Московского комитета партии большевиков рабочим Никифором Вилоновым уехала к Ленину, школа на Капри закрылась.

Но ни резкие, порой «ругательные» письма, ни разногласия не привели к разрыву, и в 1910 году Ленин снова был на Капри у Горького. Теперь они вдвоем, никто не мешает их беседам, спорам, длящимся порой до глубокой ночи. Константин Пятницкий записал в дневнике: «К обеду приезжает Ленин… Возвращаюсь к чаю. Разговор между Лениным и Алексеем Максимовичем… Вернулся в 3 часа ночи: еще спорят». На этот раз, наверно, они лучше узнали друг друга, в чем-то соглашаясь, в чем-то оставаясь при своем мнении. В течение всего времени они практически не разлучались, обошли весь остров: взбирались на Монте-Соларо, побывали на развалинах дворца Тиберия, в бывшем монастыре Чертоза-ди-Сан-Джакомо, во всех самых интересных местах острова. Ездили в Неаполь, осматривали город, Неаполитанский музей. Поднимались на Везувий, осматривали Помпеи. Горький к тому времени хорошо изучил все эти достопримечательности и подробно рассказывал о них.

С этой второй каприйской встречи между ними установились по-настоящему хорошие дружеские отношения. По словам А.М., он узнал Ленина как «прекрасного товарища, веселого человека с живым, неутомимым интересом ко всему в мире, с поразительно мягким отношением к людям». Несмотря на всю сложность их отношений в последующие годы, глубокая взаимная симпатия сохранилась. После смерти Ленина Горький писал французскому писателю Ромену Роллану: «Я его любил и – люблю. Любил с гневом. Говорил с ним резко, не щадя его. С ним можно было говорить так, как ни с кем иным, – он понимал то, что лежит за нашими словами, каковы бы они ни были. Я особенно нежно и глубоко любил его за ненависть к страданию, за его неукротимую вражду ко всему, что искажает человека. Он был очень большой русский человек. Вы правильно оценили его. Толстой и он – двое чудовищно больших людей, я горжусь, что видел их. Россия должна родить еще несколько таких, если тайные какие-то судьбы не обрекли ее на гибель».

На Капри у отца

В 1912 году Максим, проучившись до 4-го класса, оставил школу и осенью, после последних летних каникул в Алассио, уехал на Капри к отцу. А.М. жил в то время на южном склоне острова над Марина-Пиккол, а внизу, у самого моря, жил знакомый Горького – Алексей Золотарев со своим другом Александром Лоренц-Метцнером, математиком, политэмигрантом и председателем «Каприйского общества взаимопомощи». Горький предложил им позаниматься с его сыном, и Макс стал ходить на виллу «Аркуччи» – Лоренц вел уроки по математике, Золотарев – по истории и литературе.

А.А. Золотарев впервые увидел Максима еще в конце лета 1907 года, когда с несколькими друзьями жил в Швейцарии недалеко от Лозанны в деревеньке Божи-сюр-Клярен, на солнечном берегу Женевского озера: «Как-то я услышал от