Женщина четвертой категории - Далия Трускиновская

В общем, они выскочили на лестницу, а когда она последовала за ними, умоляя вернуть скорпиона, вымелись во двор.

– Ваше величество, мадам! – обратилась я к ней. – Ради Аменхотепа – не ходите за ними! Козлы они, и ничего больше! Суки, волки позорные, век свободки не видать!

– Да? – и Клеопатра, подумав, величественно проплыла в комнату. А попробуй не проплыви величественно, когда в тебе весу под полтора центнера!

– Здесь римляне прошли? Уже ворвались и разорили эту пирамиду? – осведомилась она, глядя на кавардак.

– Прошли, прошли, и смылись, на хрен… Да! – тут я вспомнила свою промашку с папирусным быком. – И вашего быка с собою взяли! Еще, наверно, прихватили слама, и, видимо, пропало рыжевье, и бабки тоже…

– Бабки?! – тут царица Клеопатра, решительно расфутболивая свое имущество, поплыла к шкафу и сунула руку под стопку случайно уцелевшего белья. – Нет, бабки целы!

Тут в дверь постучали.

Полагая, что это менты опомнились и вернулись, я пошла открывать. На пороге стоял мужчина, который был бы счастлив, если бы его назвали худощавым. Он был даже не тощий, он был… Ну, посмотрите на свою тень в профиль примерно в девятом часу вечера, поставьте эту тень вертикально, согните ее сверху, чтобы получилась перерастающая в горбик сутулость…

Впридачу гость был лыс и горбонос.

– Госпожа Клеопатра дома? – осведомился этот крайне унылый тип. – Скажите – фараон Эхнатон пришел. На минутку.

Я вытаращилась на этого Эхнатона – вот уж точно! Только не живьем, а Эхнатонова мумия!

Очевидно, старуха услышала знакомый голос и выглянула из комнаты. Гость невольно заметил кавардак.

– Что случилось в пирамиде? – спросил он. – Татаро-монгольское иго мимо пробегало?

Царица Клеопатра только рукой махнула, развернулась и захлопнула за собой дверь.

– Тут ее родственницу тяжело ранили, – шепотом сказала я, потому что на самом деле мужик не производил впечатления чокнутого. – У нее родственница ночевала, Лидия Анатольевна куда-то выходила, а в это время вошел убийца и выстрелил… И все в доме перерыл…

– Но надеюсь, мои деньги целы? – сквасив преотвратную рожу, спросил Эхнатон.

– Ка… какие деньги?

Я чуть не подавилась. По моему разумению, старуха напрочь забыла, что в природе есть рубли и копейки. Продовольствием ее снабжали Наталья и другая родня, они же, очевидно, платили за квартиру, а египетской царице оставалось только питаться трижды в день и мастерить себе кошмарные воротники.

Видимо, слух у Клеопатры был, как у молоденькой. Дверь опять отворилась.

– Из-за сестерциев твоих сегодня погибла Хармиана, скорпион пропал, не раздражай меня!

Дверь захлопнулась.

– В самом деле, ей сейчас не до вас. Видите, всю квартиру разгромили. Попозже загляните, – посоветовала я, потому что совершенно не хотела быть свидетельницей скандала. Надо же, деньги! Как у него хватило ума доверить египетской царице деньги?!?

К моему удивлению, мумия фараона не стала настаивать.

– Это вы правильно сказали. Попозже зайду.

И Эхнатон неторопливо отбыл.

Царица Клеопатра выглянула в прихожую.

– Ей-богу, не до него… – сказала она почти по-человечески. – Ну что за день…

Я поняла, что даже если фараоновы деньги не пропали, старуха будет делать вид, будто убийца, забравший какие-то ее сбережения, унес и эту сумму.

– А большие деньги-то? – с состраданием спросила я.

– Да десять тысяч, на ремонт брала, мне унитаз меняли в пирамиде и новый покупать пришлось бачок, еще окно – а то зимою дуло…

Практичность египетской царицы меня потрясла. Это что же – выжившая из ума старуха затеяла ремонт? И даже благополучно довела его до конца?

Пока я изумлялась, Клеопатра, кряхтя, стала собирать раскиданные вещи. Любопытное у тетки помешательство, что Юльку ранили – ей по барабану, а вот диванные подушки нужно расправить и обратно положить…

Но я не психиатр, разгадывать такие загадки не умею. И, поскольку старуха больше не обращала на меня внимания, я тихонько покинула сто двадцать первую квартиру.

Оказалось, менты ждали меня внизу, чтобы завершить допрос. Я рассказала все, что знала о Юльке, даже попыталась вычислить, кем Юльке приходится Клеопатра, но запуталась бесповоротно. Вот Яше Квасильевой хорошо – она всегда помнит, кто кому кем приходится. Даже если в особняк приезжает двадцать человек гостей, она каждому хоть страничку, а посвятит, и обязательно все родственные связи так нарисует, что просто сердце радуется, и потом еще два-три раза обязательно читателю напомнит, кто из этих граждан откуда взялся. Даже если ей приходится выбирать, о чем сейчас писать, о преступлении или о гостях, она всегда первым делом напишет про гостей и про тех животных, которых гости непременно привезли с собой. А я вот с одной-единственной Юлькой – и то запуталась. Нет, далеко мне до гения…

В общем, я в очень дурном настроении поехала домой кормить Лягусика. И даже прекрасное зрелища длинного ряда сидящих в вагоне метро женщин, и у каждой в руках – книжка Квасильевой, меня не обрадовало. В конце концов, что тут восторгаться? Это же норма жизни – читать Квасильеву. Удивительно было бы, если бы они читали какого-нибудь Чехова или этого, как его… Пелевина.

Как на грех, выбегая из дому с папирусным быком, я забыла прихватить свеженький томик Квасильевой и ехала в метро, как дура, не наслаждаясь сценами семейного быта несравненной Яши, а таращась по сторонам. Невольно в памяти зашевелились воспоминания о картофельных очистках. И еще бирюза, куча бирюзы, что посыпалась на пол, судя по размеру камней – наверняка фальшивой. На кой Наталье столько бирюзы? И еще та химическая вонь…

Я чувствовала, что все эти три элемента должны сложиться во что-то одно, хотя понятия не имела, как соединить бирюзу с картошкой. Принцип съедобности не работал. Принцип эстетичности – тоже.

Вернувшись домой, я обнаружила в подвале бомжиху, которую своими руками выставила вон. Тетка уже поняла, что со мной лучше не связываться, и убралась, матеря меня на каком-то неизвестном науке языке. Только когда она исчезла за кирпичной стеной помойки, я окончательно очухалась от своих детективных мыслей и поняла, что во внешности бомжихи показалось мне странным. Еще бы! На ней была розовая кофточка Лягусика! Очевидно, подружка-сестричка своими руками привела это убоище и подарила ему кофточку. А куда же в таком случае она сама подевалась?

Лягусика я обнаружила во дворе. Раскрытая книжка лежала у нее на коленях, сама же Лягусик мечтательно смотрела сквозь листву в небеса. Мне нравится, когда она так смотрит. В такие минуты Лягусик грезит наяву, и наверняка сейчас ведет любовный диалог с каким-нибудь благородным пиратом или нежным принцем.

Я подкралась и, чтобы оценить обстановку, заглянула в книжку.

«– Имел я тебя в рот! – рявкнул Бурый. – Ты, падла, сука, чего творишь?!

И замахнулся, чтобы вышибить Корявому оставшиеся зубы, но сзади на нем повис Бабай.

– Ты что – всех нас подставить хочешь, козел?

Бурый стряхнул с себя чучмека, развернулся, и тут Корявый неожиданно выстрелил…»

– Ой… – вслух сказала я.

Нет, я ничего не имела против Бурого, Корявого и Бабая, я среди такой публики выросла, но только откуда взялась эта проза жизни на коленях у Лягусика?! И если моя подружка-сестричка читает ЭТО – о чем же она, блин, тогда мечтает?!

– Лясенька, солнышко… – тихонько позвала я.

– А, что?.. – тут же откликнулась Лягусик.

– Обедать пора.

– Да?..

– Вставай, пойдем кушенькать…

– Да?..

Она позволила взять себя за руку, но взгляд был совсем отрешенный.

– Хорошая книжка? – забирая с колен Лягусика уголовную ахинею, осторожно спросила я.

– Ой, ты не представляешь…

– А про кого?

– Там герцогиня Кингстонская ненавидит всех мужчин, но она в детстве была обручена с графом Пальмерстоном, и вот ее связанную привозят в церковь и венчают с кляпом во рту…

– Как здорово! – воскликнула я. Нас бы с Лягусиком кто-нибудь привез связанными в церковь и обвенчал с кляпом во рту! А то сколько же можно в девках-то?..

– И потом они решают жить врозь, потому что граф ее тоже ненавидит…

Вот это было уже хуже.

– А на чем ты остановилась?

– На том, что родственники требуют, чтобы у них был ребенок, и они с отвращением встречаются в спальне…

– Какой кошмар!

– Нет, ты ничего не понимаешь! – пылко воскликнула Лягусик и выхватила у меня книгу. – Когда он раздевается, она его видит… ну, ты понимаешь… и тогда, погоди…

Лягусик уставилась на страницы, как невинная овечка – на исписанные матерщиной новые ворота.

– Солнышко, как это к тебе попало? – осторожно поинтересовалась я.

– А где граф и герцогиня? – задала она мне встречний вопрос.

Да, в этой книге точно никаких графьев не имелось. Я попыталась выяснить, кто подходил к Лягусику, пока мое солнышко мечтало под кустом отцветшей сирени, но толку не добилась. Пришлось вести ее обедать, отложив разгадку на светлое будущее. А книжку про бандюганов я незаметно выкинула в кусты.