Эльфийский клинок - Ник Перумов

В воздухе его комнаты еще ощущался запах крепкого, забористого гномьего самосада, отодвинутое кресло еще хранило очертания его могучей фигуры, более привыкшей к жестким доскам постоялых дворов, чем к комфорту и уюту хоббитских жилищ. Фолко вздохнул и взял в руки лежавший на постели клинок Мериадока, чтобы повесить его на обычное место над камином. И тут произошло неожиданное. Стоило пальцам хоббита взяться за древнюю костяную рукоять, отполированную пальцами стольких поколений гондорских воителей, как в глазах у него помутилось, и он наяву представил себе гнома, скачущего по бескрайним просторам. Плащ вился за плечами Торина, за поясом сверкал отполированный боевой топор, а со всех сторон, из-за каждого куста, пригорка или камня, в него направляли небольшие, но бьющие без промаха луки стрелки-карлики, и некому было предупредить гнома, остеречь его, спасти! Фолко помотал головой, отгоняя странное видение. Оно поблекло, ноне исчезло, и тогда он нарочито шумно стал придвигать к стене стул, чтобы водрузить на место клинок.

— Фолко, ты почему не отзываешься, когда тебя зовут? — На пороге выросла фигура дядюшки. — Я тебе что сказал? Собирайся, вместе с Многорадом репу на торг повезешь. Давай, давай, шевелись, лентяй, думаешь, возы за тебя тоже я грузить буду? — Дядюшка при этом продолжал что-то жевать, крошки падали ему на грудь, он заботливо подбирал их и отправлял в рот.

“Жаль, что вы стали такими домоседами…” Прощальный взмах руки Торина. И его взгляд, обращенный уже не к остающимся в своем теплом и покойном гнездышке хоббитам, а к убегающей вдаль дороге, к неблизкому и опасному пути… Что ему, вольно живущему гному, до его, Фолко, сородичей, давно забывших терпкий вкус дальних странствий? И что остается ему, Фолко Брендибэку? Возить на торжище знаменитую на всю Хоббитанию брендибэковскую репу?! И слушать этого толстого глупого дядюшку Паладина?!

“Жаль, что вы стали такими домоседами…” Фолко наполняла веселая бесшабашная злость. Порывшись в углу, он достал оттуда видавший виды заплечный мешок с двумя лямками, разложил его на постели и спокойно принялся собираться. Некоторое время дядюшка ошарашенно следил за ним, а потом побагровел и заорал, брызгая слюной: — Ты почему меня не слушаешься, а?! Бездельник, дармоед, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Как ты смеешь?! Почему не отвечаешь, когда к тебе обращается старший в роде Брендибэков?! Истинный Брендибэк обязан быть почтительным к старшим и беспрекословно выполнять их распоряжения! Немедленно прекрати заниматься этой ерундой и иди грузить телеги! Без… — Дядюшка вдруг осекся.

Фолко разогнулся и смотрел на него спокойно, без страха и почтения, а с какой-то кривой улыбкой.

— Не надо кричать на меня, дядюшка, — тихо проговорил Фолко. — Я этого очень не люблю… и никакие телеги я грузить не пойду. Грузи сам, если хочется… А я занят.

Казалось, дядюшка Паладин потерял рассудок. Он зарычал, захрипел и бросился вперед, на ходу занося руку для оплеухи. — Я тебя, негодяй!..

Фолко отступил на шаг и выхватил меч из ножен. Юный хоббит стоял молча и не шевелясь, но клинок был недвусмысленно направлен в живот дядюшки. Тот замер и только слабо булькал от полноты чувств, слушая необыкновенно спокойную речь Фолко:

— Больше ты не будешь драть меня за уши, дядюшка. И не будешь гнать на работу, и не будешь изводить нравоучениями, перестанешь рыться в моих вещах и не сможешь помыкать мною. Я ухожу, и пеняй на себя, если вздумаешь помешать мне! А теперь прощай.

Фолко закинул за плечи торбу, пристегнул меч к поясу, невозмутимо обошел остолбеневшего дядюшку и зашагал по коридору к кухне. Взял себе сухарей, вяленого мяса — запас на несколько дней. За спиной раздалось какое-то шевеление — Фолко обернулся, увидел медленно вдвигающегося в кухню бледного дядюшку, усмехнулся и вышел во двор. Не торопясь он пересек его, выбрал и оседлал лучшего в конюшне пони. Выйдя к воротам, он увидел высыпавший из всех дверей народ и торопящегося к нему дядюшку, утратившего свой обычный величественный вид.

— Держите его: — не своим голосом завопил дядюшка.

С полдюжины хоббитов посмелее двинулись было к замершему посреди двора Фолко, но их порыв тотчас иссяк, стоило ему распахнуть плащ и взяться за эфес. В странном ослеплении он готов был сейчас рубить всякого, кто осмелился бы встать у него на пути, — только не знал, как это делается. Никто не дерзнул остановить его. Фолко гордо вскочил в седло, ударил пони пятками по бокам и выехал за ворота усадьбы.

Порыв свежего ветра ударил в лицо хоббита. Пони его старался изо всех сил, пути назад уже не было, и хоббиту следовало торопиться — ведь гном, наверное, успел отъехать довольно далеко…

За спиной вдруг послышался знакомый звук — кто-то из Брендибэков сдуру принялся трубить в сигнальный рожок: “Воры! Пожар! Враги! Вставайте все! Воры! Пожар! Враги!” — старинный сигнал тревоги в Бэкланде. Ему откликнулось несколько рожков на соседних фермах. Фолко увидел, как из стоявших в отдалении от дороги домов стали выбегать их перепуганные, ничего не понимающие обитатели. Фолко усмехнулся. В эту минуту он очень нравился себе. Что ему до всех этих суетящихся хоббитов? Как сидели посреди своей репы триста лет, так и еще столько же сидеть будут. А ему — неизвестность, дальняя дорога, меч на боку, холодные ночи под тонким плащом… Фолко невольно поежился, но тут же успокоился, вспомнив, что он предусмотрительно захватил с собою теплый плащ, подбитый птичьим пухом.

Пони резво рысил по ухоженной дороге, вившейся среди многочисленных полей и ферм. Она вела на север, к Воротам Бэкланда, где у самого берега кончалась Отпорная Городьба. Фолко довелось побывать там всего один раз, когда их, младших хоббитов, впервые взяли на большую ярмарку возле Хоббитона. Фолко успел тогда бросить лишь недолгий взгляд на Великий Восточный Тракт, убегавший в таинственную, подернутую голубоватой дымкой даль. Широкий, раза в три шире скромного хоббитанского проселка, он гордо раздвигал навалившиеся было лесные стены и уходил на восток, прямой, точно древко копья. Где-то там, за лесом — Фолко знал это, — лежали недавно заселенные хоббитами новые земли, не так далеко было и до Пригорья, но тогда ему показалось, что он стоит на самом краю обитаемых земель и что за густыми лесными завесами до самых Туманных Гор не сыщешь ни одного живого существа. Обоз тогда долго и со скрипом заворачивал на Брендивинский Мост, дядюшка Паладин визгливо ругался с повозными, скупо отсчитывая плату за проезд по мосту, а он, Фолко, забыв обо всем, стоял во весь рост на мешках, не в силах оторвать взгляда от устремлявшейся к горизонту и постепенно сходящейся в тонкую нить Большой Дороги. Опомнился он только от сильного подзатыльника — зачем, мол, репу ногами давишь, дармоед! Фолко передернуло, на лице появилось жесткое и недоброе выражение, рука чуть картинно легла на черные ножны…