Плавильная лодочка. Карагандинская повесть - Елена Ивановна Зейферт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амбар и сарай пристроены к дому, весь длинный дом горит. Надо выгнать скотину, как можно скорее открыть двери в сарае. Но мысль о брате гонит Люку в дом. Чует сердце, что Христиан Август там. Ох, новенький дом из пяти стен, рублен в угол, пять окон, пять ослепших от красного цвета окон и деревянные гвозди – вы все застряли в глотке Христиана Августа, немая домна его глотки раскалена, лодка, лодка цвета огня. А помнишь, Иисусе, ты присылал нам лодки цвета воды, и в них, невидимых, сидели младенцы, и лежала снедь, и наши руки там были, упрямые руки колонистов, и в каждой из них покоилась горсть жирной русской земли. Русские умельцы строили нам дома, крыли их лубом, камышом и соломой, а мы сразу выпиливали слуховое окошко, заботились о лестнице на крышу, ставили затворы на двери. И печи, жаркие печи клали только наши мастера.
Ржаная солома тугими снопами устилала крышу, она и разгорелась до небес. С огромным стучащим сердцем в груди Люка бросается в горящий дом, слышит голос брата в круглом погребе, ошалело зовет его на улицу. Но Христиан Август и его жена Эфа оглохли. Главное их сокровище наскоро прощается с ними, и только его голос они слышат сейчас. Дом уже садится на корточки, кричит криком. Как не слышать его? Люка хватает брата за плечи и пытается его вытащить из погреба. Христиан Август не сопротивляется – да и погреб уже неглубок, набит спасенными вещами. Усадив брата на скамью в кухне, Люка бросается в спальню – там суетится Эфа, складывая в мешки одежду, постель, ее глаза безумны. Начинают рушиться балки. С обгоревшими волосами Люка выбегает из дома и ложится на землю, воя от беспомощности и страха. Горе потерять сына, горе потерять брата, кто, кто следующий из его семьи ляжет в прожорливый Гларус?
Картинка дома Христиана Августа на мгновение вспыхивает в памяти Люки – синей масляной краской покрашен фасад, резные цветы на калитке – и скукоживается, умаляется, исчезает. Рига и сушилка у рухнувшего дома из пепла. Не дыши, ветер, давай помолимся большой печи на заднем дворе, корм для свиней на ней обуглился, а сами свиньи так и не вышли из дверей, в которых две половинки, верхняя и нижняя, ни скотине не выйти, ни домашней птице не попасть внутрь. Крепкие, крепкие двери из пепла.
А в доме Люки улыбается младенец Каспар, испуганные Ханна и девочки целуют ему пяточки. «Mamaje, er is den Paul soh ähnlich, des is soh?»27 – у девочек горят глаза, в них отразился дом в пожаре, дом-покойник, убийца. Ты родился, младенец? Еще нет, что вы, еще много добрых рук протянуто ко мне. Я появлюсь на свет, когда буду совершенно один.
* * *1769.
Она как невеста ждала на ложе Люку.
Ты больно взял меня за ключицу и сказал: не смей.
Самое светлое окно открыто! Младенец Каспар лежит рядом с трехмесячной дочкой Люки и Ханны. У ног их бегает другая дочка, полуторагодовалая Эфа. Они обе родились после Пауля, чтобы залатать дыру от него, но так не бывает. Люка радовался, что вслед за их Урсулой у брата родился долгожданный первенец – Зигфриды врастали в Гларус. Росло дерево, пели его пальцы. Каспар был очень похож на Пауля.
Ханна не надышится на мальчика. Сын! Сыночек! Мать троих детей, она как невеста ждала на ложе Люку, целовала ему руки, гладила его длинные белокурые волосы, собранные в хвост, литые аккуратные плечи. Конечно, она хотела не дочку, а именно сына, и даже имя ему приготовила – Пауль. Страшная участь ждала бы это дитя – жить чужой жизнью. Не дал Господь ему родиться. Когда к ее измученным глазам поднесли новорожденную девочку, она с укоризной посмотрела на мужа. Тот сидел вдалеке, больше, чем Ханна, уставший от ее непростых родов. Через год с небольшим снова родилась дочь.
А тут мальчишка с другим именем, племянник мужа, сиротка. Сын. Это нежданное материнство придало ей силы. «Awer nich tu hast ihn gebääre, Hanna»28, – изумляются соседки. «Doch, isch»29.
Люка тоже рад. И тому, что Ханна так приняла сына его погибшего брата, и тому, что в доме теперь есть сын. Ханна хорошеет. Помнишь, Люка, мы ходили после свадьбы к посаженной матери, и она накормила нас Glückssuppe30. Ты набирал в ложку картошку и морковку из своей тарелки и клал мне в рот. Молодые, мы хохотали до упаду – кто, кто из нас будет счастливее другого? Кто съест больше счастья? Не в ту ли ночь мы зачали с тобой Пауля? Когда он ушел, я билась головой о стену и кричала, что всегда была доброй прихожанкой, а Господь так жесток ко мне! Ты больно взял меня за ключицу и сказал: не смей. Я запрещаю тебе, женщина. Послушай меня. Люди, которые ждут благодарности за свои добрые поступки, хитры и эгоистичны. Я сторонюсь их. Будьте человечны, отзывчивы, и тогда будете порой по-настоящему счастливы. Ты ждешь благодарности Божьей? Он должен быть тебе благодарен за то, что позволил обратиться к Нему с молитвой? За то, что даровал тебе жизнь? Еще за что Он обязан благодарить тебя? Опомнись. Я и сам грешен, кричал на Небо. Ханна, жена моя, ты человек сочувствующий и человек дарующий, ты поддерживала меня в самых трудных ситуациях, но, если ты будешь роптать на
