Бешенство подонка - Ефим Гальперин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо вам, Михаил Иванович! – говорит Духонин. – Эти послы ну просто замучили. Особенно этот француз. Скажи, да скажи. А что говорить?! Я боюсь, что моя власть простирается разве что до конца этого перрона. И даже в этом я не уверен. Вата! Если бы не вы с вашим шармом и умением уводить разговор, я бы не выкрутился.
– Да, что вы, Николай Николаевич! Вам бы дипломатом работать. Так хорошо вы углы обходили.
– Еще раз спасибо, что вы с послами навестили генерала Краснова. Уж очень двусмысленное у него положение. Вроде бы под арестом, а… Конечно, взгляды у него патриархальные. Такой себе – слуга царю, отец солдатам. Вы, Михаил Иванович, подняли ему настроение. До встречи!
Они пожимают друг другу руку. Состав трогается. Терещенко заскакивает на подножку. Удаляется перрон, на котором стоит генерал Духонин.
КОММЕНТАРИЙ:
Через полтора месяца на этом перроне генерал Духонин будет арестован матросами, присланными Лениным. Поднят на штыки и растерзан толпой солдат.
Поезд. Утро.
Терещенко проходит по вагону, шутит с юнкерами из охраны, заглядывает в купе к послам, успевает ущипнуть дочку английского посла мисс Мюриэль. Проходит в свое купе, где уже раскладывает его чемодан адъютант поручик Чистяков.
За окнами поезда мелькают перелески, деревни, пасущиеся коровы. Россия. Средняя полоса.
Станция Дно. Утро.
Поезд с послами Антанты, пропуская состав с военной техникой, идущий на запад, стоит у перрона.
Косой осенний дождь не очень мешает снующей по перрону толпе. Это в основном дезертиры. Играет гармошка. У будки с надписью «Кипяток» очередь. Солдатские котелки, чайники.
Послы и Терещенко завтракают. Кофе, пирожные, бутерброды. Виски. Коньяк. Легкий непринужденный разговор, шутки. Терещенко разглядывает в окно станцию.
Внимание Терещенко привлекает какая-то суета.
По перрону тащат упирающегося солдата. Командует этим мордатый дезертир. Вот он срывает с сопротивляющегося солдата шинель. Теперь видно, что это не солдат, а офицер.
Его толкают к стене из красного кирпича. И отступают. «Мордатый» собирает команду стрелять «офицерика».
Терещенко не выдерживает. Как есть, в белой рубашке, он пролетает сквозь вагон и вылетает на перрон. Врезается в толпу с криком:
– Прекратить!
Подбегает к мордатому.
– Робя, смотри, еще один буржуйчик набежал! – «Мордатый» хватает Терещенко за руку и бросает тоже к стене. При этом успевает оценить на ощупь ткань. – Хороша рубашка! Шелк! Заряжай! – командует он собравшимся солдатам.
Терещенко с офицером у стены. Смотрят искоса друг на друга.
– Дождик, – пожимает плечами Терещенко.
– Да, дождик. Штабс-капитан Радашев, – представляется офицер.
– Михаил Терещенко.
Всего две минуты назад был теплый вагон и кофе с марципаном…
А толпа дезертиров густеет. И беснуется перед ними «Мордатый» и выстраиваются добровольцы расстрельной команды.
Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.
Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щелкают затворы. Крики:
– Стреляй юнкеров! Буржуи!
– Товсь! Целься! – дает команду «Мордатый».
Пулеметная очередь разрывает воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулеметы. И пара пулеметных юнкерских расчетов уже заняли позиции прямо на перроне.
Поезд ведь специального назначения. Послы Антанты – это не хухры-мухры.
Раз и «Мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.
Станция Дно. Вагон поезда. Утро.
Терещенко с офицером возвращается в вагон. Послы, наблюдавшие из окон, устраивают овацию. А дочка английского посла смотрит на Терещенко с восхищением.
– Штабс-капитан Радашев, – представляется послам офицер. – Тут, прямо в багажном отделении завалили девку трое. Во главе с этим мордатым. Ну, я…
Потом они с Терещенко вдвоем стоят у окна. Курят.
– …Влепил пощечину командиру полка, – рассказывает Радашев. – Так же не воюют! И пресмыкаться перед солдатами негоже. Скотина! Слава Богу, меня не арестовали. Просто приняли отставку. Направляюсь в Петроград.
– Согласны служить у меня?
– А вы кто?
– Министр иностранных дел Временного правительства.
– Непонятно. Знаете, у меня в роте обычно занятия с солдатами проводил фельдфебель Гуляйветер. Вот поднимет солдата и хрипло так «Отвечай, кто у нас внутренний «враХ»? А тот выкатит глаза и рявкает без запинки «Жиды и скубенты». Я всегда на это смотрел как на анекдот. А вот теперь… Так что большое спасибо за участие в моей судьбе, но ваше приглашение я не принимаю. В Петрограде сейчас бывший соученик по юнкерскому училищу. Полковник Врангель. Он клич бросил. Вот с ним буду. Позвольте идти спать. Устал смертельно.
Петроград. Витебский вокзал. Утро.
С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. Моросит дождь. Послы шумно высаживаются из вагона.
– Подвезти? – спрашивает Терещенко Радашева.
– Буду признателен. На Фонтанку.
Петроград. Улицы. Утро.
«Роллс-Ройс» останавливается. Радашев выходит. Выходит и Терещенко. Смотрят друг другу в глаза.
– Дождик, – улыбается Радашев.
– Дождик, – улыбается в ответ Терещенко.
Радашев жмет ему руку, поправляет котомку за спиной, поворачивается и уходит.
КОММЕНТАРИЙ:
Штабс-капитан Радашев Василий Александрович. В 1920 году после захвата Крыма большевиками вместе с сотнями других офицеров окажется на одной из барж, которые по приказу Ленина будут затоплены вместе с людьми.
А вокруг шумит Невский. Очереди за хлебом, бегают мальчишки-газетчики и назойливо кричат:
– Газета «Правда»! «Солдатская Правда»! «Серая Правда»! «Рабочая Правда»!
Петроград. Николаевский вокзал.
Сортировочная. Пакгаузы. Утро.
Туман. Дождь. Подъезжает Терещенко на своем «Роллс-Ройсе». Его проводят по огромному совершенно пустому гулкому складу. Потом маленькая лестничка вниз в подвал. И взгляду открываются уходящие вдаль горы мешков с мукой.
На одном из них сидит усталый Рутенберг. Рядом с ним ротмистр Маслов-Лисичкин.
– Извините, Петр Моисеевич, в Управе сказали, что вы здесь.
– Рад вас видеть, Михаил Иванович. Присаживайтесь.
Ротмистр уступает место Терещенко на мешке с мукой, уходит к своей следственной команде.
– В течение месяца… – говорит Рутенберг, – шли панические рапорты от управляющего складов «Задержки эшелонов по вине железной дороги! Хлеб не прибывает! Пакгаузы пусты». А тут, оказывается… – показывает на горы мешков с мукой. – Да, здесь на десять дней кормить весь город. И таких дыр, куда проваливается поставляемое продовольствие, масса.
– А что теперь говорит управляющий?
Рутенберг показывает на укрытые брезентом тела:
– Уже молчит. Убит за час до нашего приезда, И помощник тоже.
– Проделки спекулянтов?
– Ну, что вы. Такой размах! А вы, какими судьбами?
– Ездил в Ставку Верховного Главнокомандующего. Мрак! Фронты разваливаются. Массовое дезертирство. Не с кем больше разговаривать. Я пришел к вам, Петр Моисеевич. Я пришел вас услышать!
– Да, чего тут. Вы же видите. Перебои с хлебом. Сахара нет хронически. А на Васильевском острове мы нашли огромное хранилище его. Это всё называется создание взрывоопасной обстановки. Наши сыскари ловят, ловят. Но только мелочь продажная. За червонец, за понюшку кокаина. А как только выходим на крупную фигуру, то она уже неживая. Конспирация у них на высоком уровне.
– Что вы хотите, многолетний опыт революционной деятельности…
– Бросьте! Неужели вы, Михаил Иванович, до сих пор верите, что это самодеятельность пролетариев или этих болтунов – агитаторов?! Смешно! Такой профессионализм и уровень организации под силу только государству. Надо ли спрашивать какому?
– Ну и что стоит, по вашему, предпринять? Выступить на заседании правительства? – спрашивает Терещенко. – Потребовать чрезвычайного положения?
– Два месяца как попугай твержу… Да и беспомощно сегодня правительство. Вчистую!
– Броситься опять к Корнилову?
– Поздно. Армия за ним уже не пойдет. А Петросовет уже весь лег под большевиков. И, говорят, что Ленин откуда-то шлет каждый день директивы. Но не появляется. Чует кошка, чье сало съела.
– Как он может?! В конце концов, он же дворянин! Русский человек!
– Кто?! Его мать внучка шлимазла Мордехая Бланка из Житомира.
– Да, но отец хотя бы чуваш! – восклицает Терещенко.
– Какой чуваш?! Отец, как минимум, трех детей Ульяновой некий доктор Покровский! Из поляков.
– Но почему про это никто не говорит?!
