Большой, маленький - Джон Кроули

НЕТ ПРЕДЕЛА ВОЗМОЖНОСТЯМ Ее нашел Дринквотер, съежившуюся на ступеньках лестницы, ведущей из помещения Общества в юридическую контору, располагавшуюся на следующем этаже. Она даже не пошевельнулась, когда он поднимался к ней, только ее глаза изучающе смотрели ему в лицо. Когда он потянулся, чтобы засветить лампу, она тронула его за голень. - Не надо. - Вы больны? - Нет. - Вы чем-то напуганы? Она не ответила. Он сел рядом с ней и взял ее за руку. - Теперь, детка,- отечески сказал он, почувствовав сильное волнение, как будто электрический ток прошел по нему от ее руки,- они больше не обидят тебя, они даже не притронутся к тебе... - Я не подопытный экземпляр,- медленно проговорила она. - Нет. Сколько ей могло быть лет, сколько времени ей приходилось жить так - пятнадцать, шестнадцать? Придвинувшись к ней совсем близко, он заметил, что она тихо плачет; крупные слезы катились из ее огромных, бездонных глаз, дрожали на длинных ресницах и горячими каплями падали на щеки. - Мне его так жаль. Он ненавидит проделывать все это со мной, но ему приходится. Это от того, что мы в безнадежном положении. У нее это вышло так просто, как если бы она сказала "потому что мы не англичане". Она не отпускала его руку, возможно, даже не замечая этого. - Позвольте мне помочь. Это вырвалось у него непроизвольно. Два года напрасной борьбы, которые пролегли между тем вечером, когда он впервые увидел ее на яблоне, и нынешнем вечером, казалось, превратились в пыль и унеслись прочь. Он должен защитить ее; он заберет ее отсюда туда, где она будет в безопасности, туда, где... Они оба не сказали больше ни слова. Он знал, что его устоявшаяся и налаженная в течение сорока лет жизнь, не выдержала натиска внутренней неудовлетворенности и дискомфорта - он чувствовал, как гнется и трещит основа, как отлетают от нее огромные куски, он почти слышал шум, с которым рушилось все здание. Поцелуями он осушал горячие соленые слезы на ее щеках.

ПРОГУЛКА ВОКРУГ ДОМА - Возможно, тебе следовало бы прогуляться вокруг дома,- сказал доктор Дринквотер, обращаясь к Виолетте, когда все двери были заперты и заложены засовами, а доктор Брэймбл уселся в широкое кресло на мраморной веранде. Глициния шлейфом спадала с заостренных кверху колонн веранды и хотя лето только начиналось, ее изумрудно-зеленые листья занавесом закрывали вид с веранды и ему приходилось отодвигать их рукой. Перед ними открывался вид на широкую лужайку с молодыми растениями, летний павильон, в некотором отдалении блестела поверхность озерца, через который был перекинут изящный арочный мост, выполненный в классическом стиле. Доктор Брэймбл наклонился, доставая небольшой томик стихов из кармана. Виолетта прошептала едва слышно свое согласие - как скромно она вела себя. Она оперлась на руку, которую он ей предложил - сильную руку строителя, как она подумала - и они пересекли лужайку, выйдя на дорожку, посыпанную гравием, проходящую между каменными сфинксами. Сфинксы были установлены на небольшом расстоянии друг от друга и выглядели верными стражами. Сфинксы были высечены из камня его итальянскими друзьями-каменщиками, теми самыми, которые, спустя некоторое время, вырезали гирлянды винограда и какие-то непонятные лица по всему фасаду городских домов в квартале, где жил Маус. - Вы можете жить здесь, сколько хотите,- сказал Дринквотер. Он сказал это еще в ресторане у Шерри, куда он пригласил их после того, как лекция так неопределенно закончилась. Он сделал это несколько смущенно, но весьма настойчиво. Он повторял это снова в вестибюле захудалого, сомнительно пахнущего отеля, куда он пришел, чтобы проводить их на станцию. Но сколько времени ей захочется остаться? - Вы очень добры,- ответила она.

Когда-то миссис Андерхил сказала ей: "Вы будете жить во многих домах. Вы будете скитаться и жить во многих домах". Она заплакала, когда услышала эти слова, а намного позже она вспомнила их в поездах, на пароходах, в залах ожидания, не имея представления, сколько же домов входят в понятие "много" и сколько времени она будет жить в них. Во всяком случае, это потребовало чрезвычайно много времени с того момента, как они оставили дом викария в Чешире шесть месяцев назад. Они жили в отелях и меблированных комнатах и казалось, им это нравилось. Но сколько это будет продолжаться. Они прошли по аккуратно выложенной камнем дорожке, повернули направо и оказались на другой дорожке. - Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела или расстроить вас этим разговором, но меня очень интересует ваш опыт, о котором говорил ваш отец. Поверьте, это всего лишь любопытство. Она ничего не ответила. Единственное, что она могла сказать, что в любом случае, все было кончено. В эту минуту ее сердце стало огромным и его заполнила пустота. Казалось, он чувствовал это, и легко сжал ее руку. - Другими словами,- мечтательно протянул он,- миры других миров. Он увлек ее к одной из маленьких скамеечек, стоявших у живой изгороди, увитой жимолостью. - Ну,- начала девушка,- все эти идеи о разных мирах и все такое это папины идеи. Я не знаю. - Но вы были там. - Папа говорит, что да.- Она скрестила ноги и прикрыла старое не отстирывающееся коричневое пятно на светлом муслиновом платье сплетенными пальцами рук.- Вы знаете, я никогда не думала об этом. Я только... только рассказала ему обо всем, что случилось со мной, потому что я надеялась поднять ему настроение. Я хотела сказать ему, что все будет хорошо, что все волнения и тревоги были частью сказки, которую я выдумала. Это была моя выдумка. - Выдумка? Она стала более осторожной. - Я хотела сказать, что я никогда не думала, что такое случится. Уйти из дома, оставить...- Она чуть не сказала "оставить их", но с того вечера в теософском обществе она решила больше не говорить о НИХ. Она бы не хотела потерять ИХ. - Мисс Брэймбл,- сказал он,- я не буду преследовать вас, так же как и не хочу поддерживать вашу... вашу выдумку. Это была неправда. Он был увлечен. Он должен узнать это, узнать ее сердце. - Не тревожьтесь. Вам нужно отдохнуть. Он махнул рукой в сторону кедра, который он посадил на ухоженной лужайке. Шум ветра в его кроне был похож на детское бормотание. - Здесь безопасно. Несмотря на то, что она чувствовала себя принужденно, ее внезапно охватило нечто, похожее на безмятежность. Если она совершила ужасную ошибку, рассказав отцу о НИХ, если это разгорячило его мозг и заставило пуститься в странствия с дочерью по дорогам, подобно двум странствующим проповедникам или цыганам с танцующим медведем, превратило их жизнь в сумасшедшее представление, а отца не оставляла навязчивая идея выступления в лекционных залах различных обществ, тогда действительно самым лучшим выходом было отдохнуть и постараться забыть. Это было даже лучше, чем они могли ожидать, только... Она встала беспокойная, непримиримая и пошло по светящейся дорожке по направлению к небольшим подмосткам, которые выступали из-за угла дома. Она слышала, как он говорил ей вслед: - Я построил это для тебя. Это действительно так. Она прошла под арками и повернула за угол флигеля, поддерживаемого простыми колоннами, и перед ней раскрылся вид, напоминающий украшенное цветами любовное послание. Она засмеялась - в первый раз с того времени, как за ней закрылась калитка их сада. Он почти бегом приблизился к ней, посмеиваясь над ее удивлением. Он снял с головы соломенную шляпу и, забросив ее за спину, начал с воодушевлением говорить о доме и о себе самом; его крупное лицо было очень выразительным, его переполняли эмоции. - Не обычный дом, нет,- он засмеялся,- здесь нет ничего обычного. Вот это, например. Сначала здесь был обычный огород. Что люди сажают на огородах? Но я заполнил его цветами. Повару не нужен сад, а садовник - великий мастер по разведению цветов - говорит, что не умеет ухаживать за помидорами...- Концом своей бамбуковой трости он указал на небольшую, аккуратную насосную станцию. - Вот эту полезную вещь однажды мои родители установили в саду,- он указал на буйные заросли розового алтея, который, переплетаясь с виноградной лозой почти совсем скрывал веранду. - Шток-роза,- сказал он, подводя ее поближе полюбоваться растением, вокруг которого кружили шмели.- Некоторые думают, что шток-роза - это сорняк. Но только не я. - Осторожно здесь, берегите головы! - раздался где-то над ними резкий с ирландским акцентом голос. Горничная на верхнем этаже здания распахнула окно и трясла пыльную щетку. - Она замечательная девушка,- сказал Дринквотер, указывая на нее пальцем,- замечательная девушка... Он снова задумчиво посмотрел на Виолетту, а она на него, а пылинки летели сверху и в лучах солнца блестели, как золото Данаи. - Мне кажется,- серьезно сказал он, раскачивая за спиной свою бамбуковую трость, как маятник,- мне кажется, что вы смотрите на меня, как на старика. - Вы имеете в виду, что Вы так думаете. - Нет... Я не знаю. Положим, не старик... - Но вам кажется, вы думаете... - Я имел в виду, что я думаю... - Вы хотели сказать "я догадываюсь",- сказала она, переступая своими ногами и сгоняя с цветка бабочку. - Американцы всегда говорят "я догадываюсь", не так ли? Она, дурачась, заговорила низким голосом, изображая неотесанного деревенского парня: - Я догадываюсь, что пора вести коров на пастбище. Она наклонилась к цветку и он наклонился вместе с ней. Лучи солнца упали на ее обнаженные руки и, как бы для того, чтобы помучить ее, сад наполнился жужжащими и попискивающими насекомыми. - Ну,- сказал он и она почувствовала внезапную дерзость в его голосе.- Я догадываюсь... я догадываюсь, что люблю вас, Виолетта. Я хочу, чтобы вы оставались здесь всегда. Я догадываюсь... Она побежала от него по выложенной плитами садовой дорожке, чувствуя, что в следующую минуту он обнял бы ее. Она завернула за следующий угол дома. Он не преследовал ее. "Догони меня, не дай мне уйти - думала она". Что же произошло? Она замедлила шаги, очутившись на темной аллее. Дом отбрасывал сюда свою тень. Лужайка спускалась к тихо журчащему ручью, а за ручьем высился поросший соснами холм. Верхушки сосен были похожи на острые наконечники стрел. Она остановилась среди небольшой тисовой рощи, она не знала, куда идти дальше. Дом позади нее выглядел таким же серым, как кора тиса, и таким же мрачным. Толстые каменные колонны, угнетающие своей мощью, дополнялись украшениям из кремневых поясков, которые казались бесполезной насмешкой. Что делать? Она заметила светлый костюм Дринквотера, мелькающий среди каменных развалин монастыря; она услышала звук его шагов. Ветки тисов наклонились под порывом налетевшего ветерка, но она даже не посмотрела в его сторону и он, смущенный, ничего не говоря, подошел поближе. - Вы не должны говорить так,- сказала она, обращаясь к холму и не поворачиваясь в его сторону.- Вы совсем не знаете меня, не знаете... - Это не имеет никакого значения,- прервал он ее. - О...- только и смогла произнести она.- О-о-о. Она дрожала и его тепло коснулось ее. Он подошел сзади, обнял ее и она прислонилась к нему, ощущая его силу. Они медленно пошли вдоль ручья туда, где он впадал в небольшую пещерку у подножия холма и исчезали из виду. Они чувствовали влажную сырость пещеры и дыхание камней. Он обнял ее еще крепче, пытаясь защитить от сырости, которая заставляла ее вздрагивать. И в крепких объятиях его рук, она, уже без слез, рассказала ему все свои секреты. - Значит, вы любите его? - спросил Дринквотер, когда она закончила.- Любите того, кто так поступил с вами? - теперь уже его глаза блестели от слез. - Нет, и никогда не любила.- До этого момента она ни о чем не задумывалась. Теперь она хотела знать, что может ранить его больше, чем то, что она любила человека, который так поступил с ней. /В душе она была не совсем уверена, кто именно был этим человеком, но он никогда, никогда не узнает об этом/. Грех угнетал ее. А он принес ей чтото похожее на прощение. - Бедное дитя...- сказал он.- Запутавшееся. Но теперь с этим покончено. Послушайте меня. Если...- он взял ее за плечи, слегка отодвинув от себя и посмотрел ей в глаза; длинные густые ресницы почти скрывали их. - Если бы ты смогла принять меня... Ничто не помешает мне думать о тебе плохо. Может быть, ты считаешь меня недостойным. Если ты согласишься, я клянусь, что ребенок, который должен родиться будет моим. Я признаю его своим. Его лицо, строгое в своей решимости внезапно смягчилось. На нем появилось нечто вроде улыбки. - Один из наших детей, Виолетта. Один из многих. Теперь и на ее глаза навернулись слезы, это были слезы умиления его добротой. Раньше она думала о своем будущем не иначе, как со страшной тревогой, теперь же он предлагал ей спасение. Как он добр! А папочка почти не заметил этого. Она знала, что недостойна этого. Разве она могла быть здесь? Она высвободилась из его объятий и пошла вокруг дома под арками зубчатых стен, увитых растениями. Белые ленты ее шляпы, которую она теперь держала в руке, волочились по темно-изумрудной траве. Она чувствовала, что он, соблюдая небольшую дистанцию следует за ней. - Любопытно,- воскликнула она, завернув за угол дома,- очень любопытно. Грязная серая каменная кладка сменилась веселой кирпичной кладкой с интригующими красно-коричневыми оттенками. Повсюду были уставлены аккуратные металлические доски в рамочках светлого дерева. - Что это,- спросила Виолетта, когда Джон подошел к ней,- почему так много домов? - Да, здесь много домов,- сказал он, улыбаясь,- и каждый для вас. Сквозь зелень она увидела спину своего отца. Он все так же сидел, удобно устроившись в широком кресле, все так же смотрел сквозь заросли глицинии и видя дорожку со сфинксами, по обеим сторонам которой стояли кедры. Отсюда он напоминал лысого монаха, дремлющего в монастырском саду. Она рассмеялась. Вы будете странствовать и жить во многих домах. Во многих домах. Она взяла руку Джона Дринквотера; она чуть не поцеловала его. Продолжая смеяться, она посмотрела ему в лицо; он казался приятно удивленным. - Изумительная штука! - воскликнула она.- А внутри так же много домов? - Как сказать... - О, покажите мне.- Она потащила его к белой двери в виде арки, над которой была прибита изящная латунная дощечка в готическом стиле. В прохладном полумраке небольшого вестибюля она поднесла его большую руку к своим губам в порыве благодарности. Позади вестибюля виднелся длинный коридор с перекрытиями в виде арок, слабо освещенный светом, который проникал сквозь невидимые окна. - Как вы здесь ориентируетесь? - спросила Виолетта: стоя у порога. - Иногда у меня это и не получается,- ответил он.- Я доказал, что в каждой комнате должно быть более двух дверей, но я не смог убедиться, что три двери это лучше.- Он сделал небольшую паузу, не желая торопить ее. - Возможно, когда-нибудь вы обдумаете это. Держась руками за стену, медленно, словно слепая, Виолетта Брэймбл ступила в коридор, который как ей показалось был каретой из тыквы, которую Джон Дринквотер для ее удовольствия превратил в золотой экипаж.