На берегу - Невил Шют

— И ничего нельзя поделать?

— Ничего. С таким исполинским явлением человечеству не справиться. Надо примириться с тем, что есть.

— Не желаю я мириться! — вспылила Мойра. — Это несправедливо. В южном полушарии никто не бросал никаких бомб — ни водородных, ни кобальтовых, никаких. Мы тут ни при чем. С какой стати нам умирать из-за того, что другие страны, за десять тысяч миль от нас, затеяли войну? Это несправедливо, черт возьми.

— Да, несправедливо, — подтвердил Тауэрс. — Но так уж вышло.

Опять помолчали, потом Мойра сказала гневно:

— Я не смерти боюсь, Дуайт. Рано или поздно все мы умрем. Но обидно столько всего упустить. — Она повернулась, посмотрела на него при свете звезд. — Мне уже нигде не побывать, кроме Австралии. А я всю жизнь мечтала увидать улицу Риволи. Наверно, потому, что так романтически звучит. Глупо, ведь наверно это улица как улица. Но мне всегда хотелось на нее поглядеть, а теперь я ее не увижу. Потому что больше нет никакого Парижа, ни Лондона, ни Нью-Йорка.

Дуайт мягко улыбнулся.

— Очень может быть, что улица Риволи еще существует, и в витринах магазинов чего только нет, и все прочее цело. Не знаю, бомбили Париж или нет. Возможно, там все как было, и улица под солнцем такая, какую вам хотелось увидеть. Я именно так предпочитаю думать о подобных местах. Просто там больше никто не живет.

Мойра порывисто встала.

— Я не таким хотела все увидеть. Город мертвых… Принесите мне еще выпить, Дуайт.

Он не встал, только улыбнулся.

— Ни в коем случае. Вам пора спать.

— Тогда я сама возьму. — Она сердито прошагала в дом. Звякнуло стекло, и тотчас Мойра вышла, стакан в руке налит больше чем наполовину, и в нем плавает кусок льда. — В марте я собиралась на родину, — объявила она. — В Лондон. За сколько лет было все условлено. Я должна была провести полгода в Лондоне и на континенте, а домой вернуться через Америку. Повидала бы Мэдисон-авеню. Несправедливо это, черт побери.

Она хлебнула из стакана и с брезгливой гримасой отвела руку.

— Фу, что за гадость я пью?

Дуайт поднялся, взял у нее стакан, понюхал.

— Это виски.

Мойра опять взяла стакан, тоже понюхала.

— Да, правда, — неуверенно сказала она. — После коньяка это, наверно, меня прикончит. — Подняла стакан неразбавленного виски, залпом выпила, кубик льда швырнула в траву. При свете звезд попыталась остановить блуждающий взгляд на лице Тауэрса.

— У меня никогда уже не будет семьи, как у Мэри, — пробормотала она. — Так несправедливо. Даже если ты нынче ляжешь со мной в постель, у меня уже не будет семьи, не останется времени. — Она истерически засмеялась. — Забавно, черт побери. Мэри боялась, ты увидишь ее малышку и сохнущие пеленки и расплачешься. Как один их гость, летчик, командир эскадрильи. — Теперь язык у нее заплетался. — П-пусть он все время б-будет з-занят. — Мойра пошатнулась, ухватилась за столбик веранды. — Так она сказала. Н-не скучает ни м-минуты. И чтоб не видел м-маленькую… вдруг он з-заплачет. — По щекам Мойры заструились слезы. — Она не подумала, в-вдруг не ты заплачешь, а я.

Она мешком повалилась на пол веранды и разрыдалась. После минутного колебания командир подводной лодки наклонился, тронул ее за плечо, выпрямился, опять помедлил в нерешимости. Потом повернулся и вошел в дом. Мэри он нашел в кухне за мытьем посуды.

— Миссис Холмс, — начал он не без смущения, — может быть, вы выйдете на веранду посмотрите сами. Мисс Дэвидсон сейчас выпила после коньяка стакан чистого виски. Мне кажется, надо бы кому-то уложить ее в постель.

2

Малые дети не признают ни воскресений, ни вечеринок, затянувшихся до полуночи; назавтра в шесть утра Холмсы уже как всегда хлопотали по хозяйству, Питер на велосипеде с прицепом покатил за молоком и сливками. Он немного задержался у мистера Пола, объяснил, какая тому для прицепа нужна ось, буксирное крепление, набросал для механика чертежи.

— Завтра мне вступать а новую должность, — сказал он. — Больше я не смогу ездить за молоком.

— Ничего, — сказал фермер. — Положитесь на меня. Пусть это будут вторники и субботы. Я уж позабочусь, без молока и сливок миссис Холмс не останется.

Питер вернулся домой к восьми; побрился, принял душ, оделся и стал помогать Мэри готовить завтрак. Около четверти девятого вышел капитан Тауэрс — свежий, чисто выбритый.

— Очень славно у вас было вчера, — сказал он. — Я и не помню, когда так приятно проводил вечер.

— У нас по соседству есть очень милые люди, — сказал хозяин дома. Поглядел на капитана, усмехнулся. — Прошу прощенья за Мойру. Обычно она не допивается до бесчувствия.

— Это виски виновато. Она еще не вставала?

— Думаю, она не так скоро выйдет. Я слышал, часа в два ночи кто-то маялся морской болезнью. Надо полагать, не вы?

Американец засмеялся:

— Только не я, сэр!

Появился завтрак, и все трое сели за стол.

— Хотите с утра еще раз искупаться? — спросил гостя Питер. — Похоже, день опять будет жаркий.

Тауэрс поколебался.

— В воскресное утро я предпочел бы пойти в церковь. Дома мы всегда так поступаем. У вас поблизости нет англиканской церкви?

— Есть, — сказала Мэри. — Надо только спуститься с холма, это меньше мили. Служба начинается в одиннадцать.

— Я бы пошел. Если только это не нарушит ваши планы.

— Ну конечно, сэр. Но я, пожалуй, с вами не пойду. Мне тут много чего надо наладить до ухода на «Скорпион».

Капитан кивнул:

— Разумеется. К обеду я вернусь, а потом мне надо будет на лодку. Хорошо бы попасть на поезд часов около трех.

И он стал спускаться с холма; солнце уже пригревало. До начала службы времени оставалось вдоволь, он пришел на четверть часа раньше, но все равно вошел в церковь. Служка дал ему молитвенник и сборник гимнов, и он сел на одну из задних скамей, потому что порядок богослужения ему был еще не очень знаком, а с этого места он мог видеть, когда прихожане преклоняют колена и когда встают. Он прочел обычную молитву, какой его научили в детстве, потом сел и огляделся. Маленький храм был совсем такой же, как в его родном городе Мистике, в штате Коннектикут. Даже пахло так же.

Эта девица Мойра Дэвидсон совсем не в себе. Слишком много пьет, но что ж, некоторые люди не в силах примириться с положением вещей. А впрочем, славная девочка. Шейрон она бы понравилась.

В мирном спокойствии церкви он стал думать о своих, представил себе их лица. В сущности, он был простая душа. Он вернется к ним в сентябре, вернется домой после всех своих странствий. Меньше чем через девять месяцев он снова их увидит. И когда он опять с ними соединится, они не должны почувствовать, будто он отдалился от них, забыл разное, что было важно для них всех. Сынишка, верно, порядком подрос: в этом возрасте дети растут быстро. Пожалуй, охотничий индейский наряд ему уже мал, лук и стрелы не интересны. Пора ему обзавестись удочкой, маленьким фибергласовым спиннингом и выучиться удить рыбу. Забавно будет учить сына рыбной ловле. Десятого июля у него день рождения. Нельзя послать ему к рождению удочку и едва ли удастся захватить ее с собой, но стоит попытаться. Может быть, здесь можно купить хорошую удочку.