Жернова - Борис Давыдов

Слышала когда-то, что за мелкие делишки давали пятнадцать суток, думала, и сейчас дадут не больше. Эх, неразумная баба ты, Галька. Конечно, если бы не норковая шуба, не взъерошилась бы так. Остальное можно простить, пообещал бы не встречаться с нормировщицей, всё простила бы. Зря всё же позвонила в милицию, надо бы сначала поговорить с ним, после того как застала их голенькими. Постращала бы милицией: мол, смотри, когда пятнадцать суток схлопочешь, из начальников вытурят. О-о-й, ну зачем же я сразу за телефон?! Да ещё женой представилась. Вдруг ему скажут, что это я натрезвонила? Да нет, не должны; там же не идиоты, думаю, сидят. Нет, не скажут».

Мало-помалу успокоившись, Галина встала и пошла на кухню подогревать суп. А заодно выпить рюмочку.

Однако за рюмкой она опять вернулась к мыслям о муже. «Чего вот детям-то сказать? Прямо в лоб им ляпнуть, что отца посадили? Перепугаются бедные. Чего же сказать-то им? Вот ведь задача. Ну, кругом невпротык».

Наконец Галина решилась – собрала на кухне детей, помолчала и скорбным голосом начала:

– Дети, отца-то нашего в тюрьму посадили… Двенадцать миллионов рублей и семь тысяч долларов у него на работе нашли. Уж как они к нему попали, не знаю, милиция сейчас разбирается.

Сын и дочь слушали, широко раскрыв глаза. Не завизжали, не заплакали. Слушали.

– А отца надолго грозят посадить, – продолжала Галина. – Ума не приложу, откуда он такие деньги пригрёб? Машину до этого купил, в дом разного натаскал…

Об однокомнатной квартире умолчала: незачем детям об этом знать. «Надо и Дуське сказать, чтобы не проговорилась».

Дети с большим вниманием выслушали мать и, молча, поникшие разошлись по своим комнатам. Правда, сын на пороге остановился и спросил:

– Ма, а на следующий год за учёбу, где денег возьмём?

– Где возьмём, – пожала плечами мать, – дворниками устроимся, подрабатывать будем.

Утаила она, что нашла крупную сумму денег в отцовских штанах. «Ничего, пусть начинают приобщаться к труду, от этого ещё никто не умирал. Вон какие упитанные, женихаться каждый день горазды. А учиться и заочно можно, если тяга не пропадёт».

Проводив детей задумчивым взглядом, Галина с облегчением перевела дух, словно пудовый камень с души свалила. «Почему такая лёгкость, откуда? – удивилась она. – Как будто железный панцирь с себя сбросила. Неужели муж давил, сковывал, а теперь, когда его нет, новая, вольная жизнь началась?»

Почувствовав себя свободной, упорхнула в свою комнату. Раздевшись догола, подошла к зеркалу, полюбовалась красивым телом. «И чем я Лёшку не устраивала, почему потянулся он к этой потаскухе. Неужели я хуже её? У меня и груди выше, и талия тоньше, и ноги краше. Бёдра и попочка вообще на загляденье. А „шапка-чернобурка“ какая! – Тут женщина ласково погладила низ живота. – Нет, с такой фигурой и прочим только на выставку в Москву. Там бы я… Да что говорить: красавица, как с картины. Одни глаза чего стоят, если подмигну кому, тут же побежит за мной, не раздумывая. Зря он на ту позарился. А может, приворожила она его? Заплатила какой-нибудь колдунье копейки, а с моего миллионы содрала. У-у, сучка, надо бы шубу вырвать у неё. Чего растерялась, чего расплевалась, не пойму».

Походив перед зеркалом, полюбовавшись собой, Галине вдруг мучительно захотелось любви. Так бы вот сейчас и нырнула под мужика. Столько лет была верна своему кабану, столько лет сдерживала порывы.

«А ведь заглядывались на меня красавцы, – вспоминала она. – Нет, даже мысль об измене гнала. Хотя могла бы приголубить, приласкать так, что у мужика искры из глаз посыпались бы от удовольствия. А чё Лёха, только последнее время разбередил, а до этого одно умел – пыхтеть да потеть. Раззадорит свинья жирная и набок. В кино бабы под мужиками воют, мне тоже хотелось бы повыть. Нет, надо найти себе утешителя назло Лёшке. Попробовать, как там, в этих эротических фильмах или книгах. Хватит мечтами жить, пора к практике перейти. Муж после своей измены запретить мне не имеет права. Сам имел? Вот и я теперь буду иметь. Евдокия тоже мечтает о справном мужичке. А я что, хуже Евдокии? Так приласкаю, что в сладкий озноб кинет мужика…

Всё, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь. Тряхнуло меня сегодня? Тряхнуло. Даже не то, что тряхнуло, а будто молнией прошило насквозь. Думала, каюк, умру у телефона. Но ничего, оклемалась. А с вином надо завязывать, что это я взялась пить! И надо же, ведь уже потребность стала появляться. Ну и ну, не насмотрелась на уличных пропойц, самой захотелось в их ряды. А что, так бы и спилась; что-то тут нечисто, наверное, и меня, как Лёшку, напоили какой-нибудь заразой. Его чтоб к Таньке тянуло, а меня – к вину. Лялю вам вместо меня, чернокнижники. Тьфу на вас, черти косолапые! Тьфу, тьфу, тьфу!»

Галина возбуждённо заходила по комнате, суеверно плюя в каждый угол, чтоб нечистая сила отвязалась. Затем сбросила с ног белые туфельки, а на плечи, накинув шёлковый халат, направилась на кухню, чтобы выпить… нет, не водки, а бокал минеральной. Вернувшись в спальню, неторопливо разделась и с улыбкой облегчения нырнула под одеяло.

«Обязательно завтра в церковь схожу за святой водичкой, – подумала, смежая веки. – В квартире побрызгаю, попью её вместо водки. А водку пусть Евдокия пьёт со своим оборванцем».

Почти засыпая, Галина снова вспомнила о муже. Где он? Чем в эту минуту занимается? Дома его нет и, может, целых десять лет не будет. Что же, значит, на роду так написано у него. А ей, Галине, надо выживать в новых условиях, надеяться не на кого, кроме как на себя. А он, тварь жирная, душу её испоганил.

Вновь, словно на экране, увидела млеющую парочку: муж и Танька, и оба голые. И снова горло у Галины перехватило. «Подлые скоты вы! – зло прошептала. – Нет, никогда тебя не прощу изменник, врун, подлец, и вообще… теперь я сама буду изменять тебе, да так, что небу станет жарко. А ты сиди там, как зверь в клетке, кайся. Сам виноват!»

В это же время в КПЗ, на нарах, у Макашина началась новая жизнь с традиционными вопросами: «Какая статья? За что?..» Не обошлось и без «подсадной утки», подосланной следователем. Прикинувшись кроткой овечкой, якобы страдающей по той же статье, что и Макашин, он «по-свойски» начал выпытывать у Алексея разные детали и подробности. Макашин с трудом на какое-то время отвязался от него. Приятней было слушать про вольную жизнь, о которой говорили сокамерники и, отключившись, мечтать о благополучном исходе. Впрочем, все в этих стенах живут надеждой. Кто-то уповает, что ему дадут условно, кто-то на то, что статью переведут на более «мягкую». А кто-то молит Бога, чтобы к «вышке» не подвели.

14

Новая жизнь началась и для Галины Макашиной. Утром двадцать седьмого сентября, она поехала в церковь за святой водой. Вернувшись, побрызгала в квартире, отпила несколько глоточков. И с очищенной таким манером душой, решила зайти к соседке. Евдокия обрадовалась встрече:

– О, ты где это запропастилась, дорогýша? Или нашла уже ухажёра?

– Куда я запропастилась, – горько улыбнулась Галина. – Только один вечер и не встречались.

– Ладно, рассказывай, – толкнула её в бок Евдокия, – как съездила вчера. Или опять их не было?

– Были, – нахмурилась Галина. – Но я им плюнула в морды и убежала, стыдно было. – Про норковую шубу она почему-то умолчала.

– Значит, подошли те ключи? И квартира, стало быть, его?

– Да, – ещё более сникла Галина.

– Ну и ну. Откуда у людей такие деньги? – поджала губы безработная Евдокия. – Так, какой сегодня праздник? – вдруг засуетилась она, взяв с подоконника русский народный календарь. – Ага, сегодня Воздвижение. Так-так… Много тут написано, даже про пироги с капустой. Ну, пирогов у меня нет, а кочан капусты найдётся.

Галина с улыбкой смотрела на Евдокию, зная, куда она клонит.

– Ну что, милая, может, по рюмочке? – вкрадчиво спросила та.

– Дусь, с сегодняшнего дня я не пью, – застенчиво улыбнулась Галина.

– Как?

– С сегодняшнего дня я пью только святую воду. – Увидев, как лицо Евдокии вытянулось от удивления, Галина пояснила:

– Вчера Алексея в тюрьму посадили, денег у него много в сейфе нашли.

– Да-а? – ещё более поразилась Евдокия. – Вон что. Значит и маши-и-на, и кварти-и-ра – на воровские деньги куплены? Ну и Алексе-е-й. – Глубоко вздохнув, Евдокия то ли с укором, то ли с жалостью посмотрела на соседку. – Да, Галинка, нелёгкие для тебя наступают времена. А сколько у него денег нашли?

Услышав ответ, схватилась за сердце:

– Вот это жук навозный, ыгы-ы! Значит, статья ему громкая будет. Ладно, иди за бутылкой, – снова ожила она. – Ты пей воду, а я глотну водочки. Потом тебе советы буду давать, а то на сухую ни одна умная мысль не забредёт в голову.

Пожав плечами, Галина удалилась за бутылкой, Евдокия же стала разогревать картошку; нарезала хлеба, достала со дна трёхлитровой банки огурцов. Минут через десять, приняв пару рюмок, стала обсуждать ситуацию.