Жернова - Борис Давыдов

Соседка с обожанием смотрела на солидного мужчину, держа в руке полную рюмку водки; улыбнулась ему.

Алексей в этот вечер улыбался мало. Подливать в рюмки подливал, хотя и это лень было делать. Но тут важно было довести до нужной кондиции жену, иначе завтра на работу может приехать. А Татьяна этого набега уже не простит. Хотелось также и ночью поспать, отдохнуть от жёнушки.

Последнее вполне удалось. Галина до этого, правда, похвасталась соседке новым платьем, туфлями. Покрасовалась перед ней в модном демисезонном пальто, показала супермодные колготки, пеньюар. Та разглядывала Галинино добро с завистью:

– Молодец, Галька, твой мужик, умеет деньгý делать. Не то, что мой охломон. Хотя, если бы не пил, может, тоже трусы шёлковые купил бы. А так… Да что понапрасну говорить, видно, не судьба мне ходить в шёлковых трусах. Э-э-эх, жизнь наша бéкова, правители нас… во все щели, а нам некого. – Тяжело вздохнув, посмотрела на Макашина: «Не обиделся? Ведь чуть было не ляпнула вместо „правители“ – „начальники“. А он тоже начальник, мог бы, и вытолкать взашей».

Алексей на сказанное никак не отреагировал, а Галина с удивлением посмотрела на Евдокию. Обычно неунывающая женщина, а тут вдруг меланхолия на неё нашла.

Однако от невесёлой жизни, оказывается, и у оптимистов настроение падает. Особенно, когда соседи живут хорошо. А каких-то два месяца назад из Евдокии энергия так и била ключом, шутки сыпались, как горох из прохудившегося мешка. Всё оборвалось, как только женщина попала под сокращение. И никто из начальства почему-то не вспомнил, что у неё стаж на одном месте двадцать восемь лет, а в трудовой книжке немало поощрений и почётных грамот.

Евдокии Андрюшиной сорок семь лет, опытная крановщица башенного крана. А как она свою работу любила, сколько разного о ней рассказывала. Чаще всего – весёлое. «Полезла я как-то на кран, а комбинезон на мне тесноватый, в обтяжку. Поднялась по лестнице метра на два, а мне снизу каменщик Васька Губанов: «Эх, Дуська, и ж… у тебя! Так бы и…» Я обернулась к нему и говорю: «Васюган, а у тебя член большой?» – «Большой», – говорит. «Вот и засунь его в свой зад, да вали себя до полного кайфа». Ох, и матерился же Василий, а мужики в хохот.

Любила Дуська пошутить. Как-то ляпнула: «Я в молодости такая гибýчая была, что все парни с меня соскальзывали…» Хотя и в этот вечер, утопив в водке свою печаль, она стала смешить. Ну, а потом, как водится, затянули песни.

9

Итак, Алексей был доволен: задуманный эксперимент ладился. Жене льстили ухаживания мужа, его поощрения к выпивке. Да и перед соседкой хотелось похвалиться достатком, а за рюмкой это делалось легче: рюмка раскрепощает, настроение поднимает. Выпьешь на пару с Дуськой – и к мужу ехать не хочется: всё равно ведь за руку не поймаешь. Да и он в последнее время изменился, стал заботливей, ласковей. Говорит: «Люблю, ничего плохого не думай». А что ещё-то для бабы надо? Не постель же главное. Но все равно подчас думается про ту красотку. Ух, вот ей бы какую пакость сделать, ведьме бесштанной! Опять же, такие мысли только в трезвую голову приходят, а выпьешь – и рукой на всё махнёшь.

Галина считала, что отпуск взяла как нельзя кстати. Настроение отличное, деньги есть, вина – залейся, на душе легко.

Алексей, уладив домашние и интимные дела, переключился на дела служебные. А тут, к сожалению, не всё гладко шло. Главная беда – перекачивание денег, «сэкономленных» за счет выгодных работ, прекратилось; или почти прекратилось. Двадцать-тридцать тонн щебня, сколько-то асфальта, десяток кубов товарного бетона сплавить – это разве заработок.

Постоянный источник, надо честно сказать, сохранился – машины. То одному частнику на неделю даст, то другому. Но в сравнении с теми десятками миллионов, это уже семечки, шелуха.

И всё же, как он был доволен своей расторопностью. Почему раньше всего этого боялся?.. Ладно, что упало, то пропало. Зато светит будущее: генеральный обещал хорошую работу – пять километров дороги в сельском районе для состоятельного заказчика. До конца октября туда можно завезти песок, щебень; до белых «мух» бульдозерами пройтись. А весной следующего года – вперёд, к победе!

Наклёвывались и другие выгодные объекты. А пока… Пока думать надо, куда оставшиеся деньги пристроить. А то лежат, как покойник в гробу. Навара нет, один сладкий запах витает. И на Таньку много денег уходит: то это ей надо, то другое.

А началось всё с того, что подсмотрела однажды, когда он деньги в сейф прятал. «У-у, сколько там денег-то, – прогудела ему в самое ухо. – А долларов-то сколько». Пришлось соврать, что, кроме основной работы, на нём товарищество с ограниченной ответственностью. Поверила, заулыбалась. Хотя если что-то не по ней, сразу готова коготки выпустить. Даже когда она в хорошем настроении, всё равно чувствуешь, что находишься у неё под пятой. Тут жена правильно сказала.

Но как ни странно, именно это положение его устраивало. В Татьяне ему нравилось всё: и то, как она подходит к нему с многозначительной улыбкой, как манит его тонким пальчиком к себе на диван. И он, тяжеловесный мужик с большой головой, большим животом и чуть мéньшим задом, ползёт на коленях к ней. Это у них игра такая была, когда в вагончике закрывались.

И Танюша неплохо узнала Алёшу, многое унюхала в нём. Главное – его готовность плясать перед ней на цыпочках.

10

Утром двадцать четвёртого сентября, Евдокия пришла к Галине.

– Галька, пошли ко мне, а то всегда у тебя да у тебя. Негоже. Тем более, ко мне бывшая соседка пришла, хочет сказать тебе что-то по секрету. Ты только захвати там с балкончика побольше, чтобы не бегать сюда лишний раз.

Галина затарила сумку спиртным и – к соседке.

– Так, какой у нас сегодня праздник на календаре? – пошутила Евдокия, беря в руки русский народный календарь. – Ага, Федóра Замочи Хвосты. Осенние Федоры подол подтыкают от грязи, а зимние Федоры – это двенадцатого января – платком рыло закрывают от холода. Во, как сказано – рыло! Но это не про нас, у нас личики. В Федору лето кончается, осень начинается. Так что, девоньки, давайте сегодня с летом прощаться. А завтра уже будет Автоном. Кстати, змеи с этого дня перебираются из полей в леса. Наливай, Настасья! – шутливо-приказным тоном обратилась она к своей знакомой, очаровательной женщине, с не менее очаровательными светло-карими глазами.

Настасья разлила водку по рюмкам. Выпили. Разговорились, и тут Галина узнала о том, что её муж купил однокомнатную квартиру.

– Я не верю, – возразила она, – муж обязательно бы мне сказал; здесь ошибка. А то, что он бывает в какой-то квартире с Танькой, ну… пусть даже и так. Но то, что это его квартира, не верю.

– Как хочешь, – повела круглым плечом Настя, – просто я посчитала нужным рассказать тебе всё, как есть. А Танька эта хамьё. Не буду говорить, откуда я это знаю, но знаю. И её бы надо проучить, чтобы не лезла к женатым.

– Если Настя так говорит, значит, это правда, – серьёзным голосом подтвердила Евдокия. – Она не такой человек, чтобы врать.

Галина растерянно посмотрела на соседку и, поморгав ресницами, всхлипнула.

– Да ладно тебе, Галчонок, – повернулась к ней Евдокия. – Ну, кто из мужей не изменял? Только дряхлые. Вот трагедия! Хватит, успокойся. – Она прижала к себе Галину, поглаживая её. Та с трудом удержалась, чтобы не расплакаться.

– Он же на днях мне говорил, чтобы я не думала о Таньке, божился, что любит, – всхлипывая и тычась, как ребёнок, в Дусину грудь, стала жаловаться она. – Ну почему он меня обманул? Почему не сказал про квартиру? Я же ничего плохого ему не сделала. Дусь, а Дусь, ну скажи мне…

– Да хватит тебе, дурашка, хватит, – по-матерински успокаивала её Евдокия. – Перестань попусту слёзы лить, потом покумекаем. А сейчас давай-ка лучше пропустим по рюмочке, а слёзками твоими запьём вместо огуречного рассола.

Женщины вновь потянулись к рюмкам; Галина вытерла слёзы.

– Молодец! – похвалила её Евдокия. И ко всем: – Давайте, девоньки, выпьем, чтобы дома не журились. Мужик чужую бабу поимел, эка невидаль. – Выпив и крякнув, добавила: – Как будто это первый и последний раз. Весь мир давно уже пере…, а мы на эту тему разглагольствуем. Галь, ты, что ли, с другими мужиками не трахалась? – игриво сверкнула она глазами. – Хоть ядрёное слово разок применю для хорошего дела. – Женщина лукаво улыбнулась. – Галь, чего молчишь?

– Конечно, ни разу, – смущённо ответила та.

– Ох, и врать ты горазда! – рявкнула Евдокия, тряхнув рыжеватыми волосами. – С такой внешностью, фигурой и – ни-ни? Кто тебе поверит.

– Ей-богу! – перекрестилась Галина.

– Ну и дура ты, темнота деревенская, – ласково потрепала её по щеке Дуняша. – Я хоть тоже из деревни, но с двумя мужичками удосужилась за свою жизнь. Первый был через семь лет после свадьбы, а второй… Так, дай Бог памяти. Тьфу ты, прости мою душу грешную. По такому делу и памяти прошу у Бога. Прости меня, Господи! – Женщина с серьёзным лицом поклонилась иконе в красном углу, шевеля губами молитву. – Ну вот, простил меня Бог, – посмотрела она посветлевшими глазами. – Так, значит. А второй раз я согрешила с одним каменщиком, пять лет назад, тогда мне сорок два было. Хороший был мужик, царство ему небесное, и пусть земля ему будет пухом. Был бы жив, и сейчас бы отдалась ему, а потом бы замолила грешок. Ведь Бог тоже мужик был, он понимает такие дела. Тьфу, прости меня Господи, мелю незнамо что. Галька, так неужто ты ни разу и ни полраза ни с кем? – не отставала она от соседки.