Дневникъ паломника - Джером Джером
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вотъ еще наказанье: стоитъ ему пошевелиться или слишкомъ тяжело вздохнуть, перина (собственно пуховикъ) слетаетъ на полъ.
Лежа въ нѣмецкой кровати, нельзя достать до полу (вслѣдствіе ея ящикообразнаго устройства) — и вотъ ему приходится вылѣзать и при этомъ разумѣется стукаться о доски.
Повторивъ эту штуку разъ десять, онъ приходитъ бъ убѣжденію, что для него, новичка, чистое безуміе пытаться заснуть въ этой мудреной кровати, которая и отъ опытнаго человѣка потребуетъ всей его опытности. Онъ вылѣзаетъ изъ ящика и устраивается на полу.
Такъ по крайней мѣрѣ поступилъ я. Б. — тотъ привыкъ въ германскимъ постелямъ; свернулся калачикомъ и заснулъ безъ малѣйшаго затрудненія.
Мы соснули часика два, а затѣмъ отправились на станцію обѣдать. Повидимому желѣзнодорожные буфеты въ германскихъ городахъ также охотно посѣщаются обитателями города, какъ и проѣзжимъ народомъ. Горожане собираются въ нихъ какъ въ ресторанахъ. Обѣденная зала кёльнской станціи была переполнена кёльнцами.
Тутъ были представители всѣхъ сословій, но преимущественно солдаты. Всякіе солдаты: армейскіе и гвардейскіе, толстые и тонкіе, старые и молодые. Напротивъ насъ четверо молодыхъ солдатъ пили пиво. Я въ первый разъ видѣлъ такихъ молодыхъ солдатъ. Ни одному изъ нихъ нельзя было дать болѣе двѣнадцати лѣтъ, хотя можетъ быть имъ было и по тринадцати, — а глядѣли они такъ храбро, будто сейчасъ готовы штурмовать батарею — только прикажи! Они сидѣли за столомъ, и чокались кружками съ пивомъ; и толковали о военныхъ дѣлахъ, и всякій разъ вытягивались и важно отдавали честь, когда какой-нибудь офицеръ проходилъ по залѣ.
И возни же имъ было съ этой честью! Офицеры то и дѣло проходили по залѣ, и всякій разъ всѣ эти воинственные ѣдаки и питухи вскакивали и отдавали честь и стояли на вытяжку пока офицеръ не скроется за дверью.
Мнѣ просто жаль стало одного молодого солдата, который тщетно пытался съѣсть тарелку супа неподалеку отъ насъ. Только поднесетъ ложку ко рту — показывается офицеръ, и ложка, тарелка, супъ забыты, и бѣдняга взвивается отдавая честь. Глупому малому ни разу не пришло въ голову спрятаться подъ столъ и тамъ доѣсть свой супъ.
Когда мы кончили обѣдъ, оставалось еще полчаса до отхода поѣзда и Б. предложилъ сходить посмотрѣть соборъ. У Б. есть одна слабость — церкви. Не можетъ пройти мимо церковныхъ дверей. Идемъ, напримѣръ, по улицѣ, подъ ручку, и ведемъ какъ нельзя болѣе дѣльный, даже душеспасительный разговоръ, какъ вдругъ я замѣчаю, что Б. становится молчаливъ и разсѣянъ.
Я знаю, что это значитъ: онъ увидѣлъ церковь. Я дѣлаю видъ, что ничего не замѣчаю, и тащу его дальше. Но онъ упирается, упирается, и наконецъ останавливается.
— Полно, полно, — говорю, — соберитесь съ духомъ и будьте мужчиной. Не думайте объ этомъ. Скажите себѣ: — не поддамся ни за что. Идемте, сейчасъ мы завернемъ за уголъ, и вы больше не увидите ее. Ну же, возьмите мою руку, и побѣжимъ бѣгомъ.
Онъ нерѣшительно дѣлаетъ два-три шага и снова останавливается.
— Нѣтъ, дружище, — говоритъ онъ съ такой горькой улыбкой, что самое каменное сердце содрогнется отъ жалости. — Не могу. Я слишкомъ привыкъ къ этому. Теперь ужь не отвыкнешь. Зайдите пока въ ресторанъ; я сейчасъ вернусь къ вамъ. Не горюйте обо мнѣ; не стоитъ.
И онъ уходитъ нетвердыми шагами, а я съ досадой направляюсь въ первое попавшееся кафе, и сидя за рюмкой абсента или коньяку благодарю Провидѣніе за то, что съ молоду умѣлъ обуздать свое почтеніе къ храмамъ.
Немного погодя онъ является и садится рядомъ со мной.
Въ глазахъ его свѣтится дикое, нездоровое возбужденіе; онъ старается скрыть сознаніе своего проступка подъ личиной натянутой веселости.
— Какая прекрасная напрестольная пелена, — шепчетъ онъ мнѣ съ энтузіазмомъ, который только усиливаетъ мое состраданіе, такъ какъ свидѣтельствуетъ о его неизлѣчимости.
— А рака! — просто поэма! Я въ жизнь свою не видалъ такого великолѣпнаго саркофага!
Я молчу, такъ какъ говорить въ данную минуту было бы безполезно. Но вечеромъ, когда мы остаемся одни въ нашихъ кроватяхъ, и все вокругъ насъ погружается въ тишину, какой можно ожидать въ отелѣ, гдѣ постоянно пріѣзжаютъ и отъѣзжаютъ путешественники съ громоздкимъ багажомъ, — я обращаюсь къ нему съ кроткимъ упрекомъ. Дабы не впадать въ тонъ проповѣдника, я напираю на практическую сторону вопроса.
— Какъ же мы ухитримся посѣтить тѣ мѣста — говорю я, — которыя намъ дѣйствительно нужно посѣтить — кафе, театры, концерты, увеселительные сады, танцклассы — если будемъ тратить драгоцѣнное время на бѣготню по церквямъ и соборамъ?
Онъ потрясенъ и обѣщаетъ исправиться. Со слезами въ голосѣ, онъ клянется, что никогда больше не заглянетъ въ церковь. Но на слѣдующее утро, при первомъ искушеніи, его добрыя намѣренія разлетаются и повторяется старая исторія. Не стоитъ сердиться на него: онъ и самъ не радъ — да не можетъ ничего подѣлать.
Не зная, до какихъ размѣровъ доходитъ его слабость къ церквямъ, я ничего не выразилъ противъ проекта осмотрѣть Кельнскій соборъ, и мы отправились. Б. уже видѣлъ его и знаетъ его исторію. По его словамъ соборъ начали строить въ половинѣ ХІІІ-го столѣтія и кончили только десять лѣтъ тому назадъ. По моему, архитекторъ копался слишкомъ долго. Можно бы поторопиться постройкой.
Б. увѣряетъ также, что башни Кёльнскаго собора — высочайшія въ свѣтѣ. Я отрицаю это и вообще охуждаю эти башни. Б. горячо защищаетъ ихъ. Онъ говоритъ, что это самыя высокія постройки въ Европѣ, за исключеніемъ Эйфелевой башни.
— О, пустяки! — говорю я — въ Европѣ много зданій выше этихъ — не говорю уже объ Азіи и Америкѣ.
У меня нѣтъ никакихъ основаній говорить это. Правду сказать, я ничего не знаю объ этомъ предметѣ. Мнѣ хочется только подразнить Б. Можно подумать, что его личный интересъ связанъ съ этимъ зданіемъ: онъ распространяется о его достоинствахъ и красотахъ съ такимъ жаромъ, точно онъ акціонеръ, желающій сбыть съ рукъ свои акціи.
Онъ утверждаетъ, что высота башенъ равна 512 футамъ.
— Вздоръ! — говорю я. — Кто-нибудь подшутилъ надъ вами, видя что вы иностранецъ.
Онъ злится, и говоритъ, что можетъ показать мнѣ фигуры и цифры въ путеводителѣ.
— Въ путеводителѣ! — возражаю я съ сердцемъ. — Вы скоро начнете вѣрить газетамъ!
Б. съ негодованіемъ спрашиваетъ, какую же высоту я дамъ этимъ башнямъ. Я окидываю ихъ критическимъ взоромъ и объявляю, что по моему мнѣнію онѣ не выше 510 футовъ. Б. повидимому окончательно разобидѣлся, и мы входимъ въ соборъ молча.
Не буду распространяться о соборѣ. Они различаются только въ глазахъ профессіональныхъ зѣвакъ, а въ сущности всѣ одинаковы. На мой взглядъ ихъ красота — не въ картинахъ и статуяхъ, не въ мощахъ и саркофагахъ, — а въ пустынномъ величіи, въ глубокомъ безмолвіи.