Дневникъ паломника - Джером Джером

Врядъ ли мы проѣхали хоть одинъ городъ или деревню, гдѣ не оказалось бы его родни въ одномъ или нѣсколькихъ экземплярахъ. Наше путешествіе было повидимому не столько поѣздкой по Бельгіи и Сѣверной Германіи, сколько посѣщеніемъ мѣстъ, населенныхъ родственниками этого господина.

Въ Остенде я усѣлся лицомъ въ паровозу. Я люблю такъ ѣздить. Проснувшись, немного погодя, я убѣдился, что ѣду задомъ. Натурально я возмутился.

 —  Кто переложилъ меня на другую скамейку? —  воскликнулъ я. —  Вѣдь вы знаете, что я сидѣлъ на той. Вы не имѣли никакого права такъ поступать со мной!

Мнѣ отвѣчали, что никто меня не перекладывалъ, а просто поѣздъ пошелъ обратно въ Гентъ.

Это меня очень обидѣло. Мнѣ казалось, что поѣздъ просто дурачитъ пассажировъ, заставляя ихъ садиться на свои мѣста (или на чужія, какъ это иногда бываетъ) въ увѣренности, что придется ѣхать по одной дорогѣ, и затѣмъ перемѣняя направленіе. Я сомнѣвался, знаетъ ли самъ поѣздъ, к уда ѣдетъ.

Въ Брюсселѣ мы опять пили кофе съ булками. Не помню, на какомъ языкѣ я говорилъ въ Брюсселѣ; только никто меня не понималъ. Проснувшись за Брюсселемъ, я убѣдился, что снова ѣду лицомъ впередъ. Очевидно локомотивъ еще разъ перемѣнилъ направленіе и потащилъ вагоны по другой дорогѣ. Я начиналъ серьезно безпокоиться. Очевидно, этотъ поѣздъ поступаетъ, какъ ему заблагоразсудится. Ему нельзя довѣрять. Онъ вздумаетъ пожалуй пойти въ бокъ. Мнѣ казалось, что я долженъ вмѣшаться въ это дѣло; но обдумывая его, я снова заснулъ.

Я спалъ и въ Гербесталѣ, гдѣ въ намъ явились таможенные для осмотра, при переѣздѣ въ Германію. У меня мелькнула смутная идея, что мы путешествуемъ въ Турціи и что насъ остановили разбойники. На требованіе открыть чемоданъ я отвѣчалъ: —  Никогда!.. —  прибавивъ, что я англичанинъ и совѣтую имъ остерегаться. Я сказалъ также, что они должны оставить всякую мысль о выкупѣ, потому что въ нашей семьѣ не принято платить за другихъ  —  тѣмъ паче за родственниковъ.

Они не обратили вниманія на мои слова и осмотрѣли мой чемоданъ. Я слабо сопротивлялся, но не могъ одолѣть ихъ, и заснулъ.

Проснувшись, я убѣдился, что нахожусь въ буфетѣ. Рѣшительно не помню, какъ я туда попалъ. Должно быть инстинктъ провелъ меня во снѣ.

Я по обыкновенію потребовалъ кофе съ булками. (Къ этому времени я вѣроятно былъ переполненъ кофе и булками). Мнѣ почему-то пришло въ голову, что я нахожусь въ Норвегіи; поэтому я обратился въ человѣку на ломаномъ скандинавскомъ языкѣ (я запомнилъ нѣсколько скандинавскихъ словъ прошлымъ лѣтомъ, во время экскурсіи въ фіорды).

Разумѣется онъ не понялъ; но я привыкъ въ недоумѣнію иностранцевъ, когда въ нимъ обращаешься на ихъ родномъ языкѣ и извинилъ его, —  тѣмъ болѣе, что требуемые припасы находились подъ руками и стало-быть языкъ не представлялъ особенной важности.

Я взялъ два стакана кофе, по обыкновенію, —  одинъ для себя, другой для Б. —  и поставивъ ихъ на столъ, оглянулся, отыскивая Б. Его не было. Куда онъ дѣвался? Я припомнилъ, что не видалъ его уже нѣсколько часовъ. Я не зналъ, гдѣ нахожусь и зачѣмъ? Помнилось мнѣ, что мы съ Б. отправились вмѣстѣ  —  вчера или полгода тому назадъ, хоть убей не помню  —  гдѣ-то, что-то смотрѣть, если не ошибаюсь. Теперь мы были за границей, кажется въ Норвегіи  —  почему мнѣ взбрела на умъ Норвегія, остается для меня тайной и понынѣ  —  и я потерялъ его!

Какъ намъ теперь встрѣтиться? Въ моемъ воображеніи возникла ужасная картина: мы странствуемъ по Европѣ, быть можетъ въ теченіе многихъ лѣтъ, тщетно стараясь отыскать другъ друга.

Надо что нибудь предпринять и притомъ немедленно. Такъ или иначе я долженъ найти Б. Я вскочилъ, призывая на помощь весь свой запасъ скандинавскихъ словъ.

Пусть себѣ эти господа притворяются, что не понимаютъ своего собственнаго языка. На этотъ разъ они должны понять. Это ужь не вопросъ о кофе съ булками. Тутъ дѣло серьезное. Я заставлю лакея понять мою скандинавскую рѣчь, хотя бы мнѣ пришлось вколачивать слова въ его голову кофейникомъ.

Я схватилъ его за руку, и на скандинавскомъ языкѣ, который долженъ былъ звучать крайне патетически, спросилъ его, не видалъ ли онъ моего друга  —  моего друга Б.

Онъ выпучилъ на меня глаза.

Я начиналъ приходить въ отчаяніе. Я трясъ его за руку.

 —  Мой другъ  —  толстый, большой, высокій, широкій  —  есть онъ гдѣ? Видѣть его здѣсь? Гдѣ?

(Я говорилъ такимъ слогомъ, потому что мои свѣдѣнія въ скандинавской грамматикѣ крайне скудны, при томъ же мнѣ право было не до красотъ слога).

Вокругъ насъ собралась толпа, привлеченная выраженіемъ ужаса на лицѣ лакея. Я обратился къ нимъ:

 —  Мой другъ Б. голова, рыжій… сапоги, желтый, коричневый… пальто, маленькія клѣтки… носъ, очень, огромный! Есть онъ гдѣ? —  Его видѣть… кто нибудь… гдѣ?

Ни единая душа не протянула мнѣ руку помощи. Они глазѣли на меня и только!

Я повторялъ свои вопросы все громче и громче, и съ разными интонаціями, стараясь сдѣлать ихъ понятнѣе. Я просто изъ кожи лѣзъ.

Они съ недоумѣніемъ перешептывались, какъ вдругъ одному изъ нихъ, казавшемуся посмышленнѣе другихъ, пришла въ голову какая-то повидимому блестящая идея. Онъ выбѣжалъ на платформу и что-то закричалъ во всю глотку, причемъ я разобралъ слово «норвежецъ».

Минуту спустя онъ вернулся, очевидно какъ нельзя болѣе довольный собой, въ сопровожденіи какого-то очень любезнаго съ вида старичка въ бѣлой шляпѣ.

Толпа разступилась, старичокъ подошелъ ко мнѣ, улыбнулся, началъ длинную рѣчь на скандинавскомъ языкѣ.

Разумѣется я ничего не понялъ, и это безъ сомнѣнія отразилось на моемъ лицѣ. Я знаю по скандинавски два-три слова, и пойму, если ихъ будутъ произносить медленно и внятно,  —  но вотъ и все.

Старичекъ посмотрѣлъ на меня съ изумленіемъ и сказалъ (по скандинавски разумѣется):

 —  Вы говорите по норвежски?

 —  Немножко, очень плохо… очень.

Мнѣ показалось, что онъ не только удивился, но и обидѣлся. Онъ обратился къ толпѣ и объяснилъ ей въ чемъ дѣло. Повидимому они тоже вознегодовали.

Я не могъ понять, почему они негодуютъ. Мало ли людей, незнакомыхъ съ норвежскимъ языкомъ! Почему же я долженъ знать его. Я знаю нѣсколько словъ; иные и того не знаютъ.

Я спросилъ старичка насчетъ Б. Онъ понялъ мой вопросъ. Спасибо за это. Но хоть и понялъ, а помочь мнѣ не могъ, также какъ и остальные, и я рѣшительно не понимаю, зачѣмъ они его притащили.

Не знаю, чѣмъ бы все это кончилось (я совсѣмъ одурѣлъ отъ волненія). Къ счастью въ эту минуту я увидѣлъ самого Б., который входилъ въ комнату.

Если бы я хотѣлъ занять у него денегъ, то не могъ бы встрѣтить его сердечнѣе.