Долгая прогулка - Стивен Кинг

— Эй! Смотрите туда! — радостно выкрикнул МакФриз.

Гэррети и прочие посмотрели налево. Они шли мимо кладбища, расположенного на вершине небольшого, поросшего травой холма. Оно было окружено стеной из необработанного камня, и теперь туман медленно заполнял пространство меж покосившихся могильных плит. Ангел с обломанным крылом уставился на них пустыми глазами. Поползень уселся на ржавый, облупленный шест для знамён, оставшийся видимо от какого-то патриотического праздника, и дерзко смотрел оттуда на Идущих.

— Наше первое кладбище, — сказал МакФриз. — Оно на твой стороне, Рей, ты теряешь все очки. Помнишь эту игру?

— Ты слишком много болтаешь, — внезапно сказал Олсон.

— А что не так с кладбищами, Генри, дружище? Тихий уголок, как сказал поэт[11]. Отличный водонепроницаемый гроб...

— Да заткнись!

— Ах, это нелепо, — сказал МакФриз. Его шрам стал совершенно белым в свете умирающего дня. — Ты ведь ничего не имеешь против смерти, а, Олсон? Как сказал другой поэт — не в смерти дело, а в том, что червяки сожрут. Так тебя это беспокоит, дурашка? — МакФриз не говорил уже — возвещал. — Ну так взбодрись, Чарли! Настанет лучший день...

— Оставь его, — тихо сказал Бейкер.

— С чего это? Он сейчас убеждает себя, что может сдаться в любую минуту. Что если он просто ляжет и умрет, это будет не так плохо, как все тут пытаются его убедить. Ну, я этого так оставлять не собираюсь.

— Он не умрет — умрешь ты, — сказал Гэррети.

— Да, я припоминаю, — сказал МакФриз и улыбнулся Гэррети своей натянутой, кривой усмешкой... разве что на этот раз в ней не было ни капли веселья. МакФриз был в ярости, и Гэррети даже испугался его. — А вот он кажется забыл. Вот этот тупица.

— Я больше не хочу этого делать, — глухо сказал Олсон. — меня от этого тошнит.

— Готов всех порвать, — сказал МакФриз, поворачиваясь к нему. — Это ведь ты сказал? Ну так на хер тогда. Тогда падай и помирай прямо здесь.

— Оставь его в покое, — сказал Гэррети.

— Слушай, Рей...

— Нет, это ты послушай. Одного Барковича — более чем достаточно. Пусть сам за себя решает. Никаких мушкетеров, помнишь?

МакФриз снова улыбнулся.

— Ладно, Гэррети. Ты выиграл.

Олсон ничего не сказал. Он сосредоточенно поднимал ноги, а затем опускал их.

Полная тьма опустилась к половине седьмого. Карибу, до которого оставалось всего 6 миль, тускло светился на горизонте. Все меньше людей попадалось им на дороге в город, как будто все ушли на обед. Туман клубился холодом в ногах у Гэррети, висел призрачными стягами над вершинами холмов. Звезды над головой разгорались все ярче, Венера спокойно сияла, Ковш находился на своем обычном месте. Гэррети всегда хорошо различал созвездия. Он показал Пирсону Кассиопею, но Пирсон только хмыкнул в ответ.

Он подумал о Джен, своей девушке, и ощутил укол вины за то, что поцеловал ту девушку. Он уже не мог вспомнить ее лица, но она возбудила его. Он положил руку ей на задницу, и возбудился, а что было бы, если б он сунул ей руку между ног? От напряжения в паху ему стало неудобно идти.

У Джен длинные волосы, почти до пояса. Ей 16. У нее не такая большая грудь, как у той девушки. Он часто ласкал ее грудь. Это сводило его с ума. Она не позволяла ему заняться с ней любовью, и он не знал как заставить ее. Она тоже хотела этого, но ни за что не стала бы делать. Гэррети знал, что некоторым парням это удается легко — затащить девушку в постель, а у него видимо было недостаточно обаяния — или может недостаточно сильная воля — чтобы убедить ее. Интересно, а сколько человек здесь все еще девственны? Гриббл назвал Мейджора убийцей. Интересно, Гриббл — девственник? Скорей всего да.

Они прошли границу города Карибу, на которой собралась большая толпа и команда репортеров местного телеканала. Софиты заливали дорогу теплым белым светом. Они вошли в него как в неожиданное озеро из солнечных лучей, прошли насквозь и снова растворились в темноте.

Жирный репортер в костюме-тройке потрусил рядом с ними, то и дело тыча микрофоном в отдельных Идущих. Позади него два техника деловито разматывали катушку с кабелем.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально. Наверно нормально.

— Устали?

— Ну да, знаете. Да. Но я пока в норме.

— Как вы оцениваете свои шансы?

— Не знаю... нормальные наверное. Я чувствую себя довольно сильным.

Он спросил здоровенного парня, Скрамма, что тот думает о Долгой Прогулке. Скрамм ухмыльнулся и сказал, что это пиздец какая огромная вещь. Репортер показал пальцами ножницы, и один из техников устало кивнул в ответ.

Вскоре у него закончился микрофонный кабель, и он пошел обратно к фургону, осторожно переступая кольца распутанного провода. Толпа, привлеченная сюда не столько даже Идущими, сколько телевизионщиками, воодушевленно орала. Изображения Мейджора на свежесрубленных палках (из некоторых все еще сочился сок) ритмично ходили вверх-вниз. Когда камеры панорамно прошлись по толпе, она заорала еще безумней, передавая приветы тетям Бетти и дядям Фредам.

Идущие одолели очередной поворот и прошли мимо небольшого магазина, чей владелец, низенький человек в испачканном белом костюме, установил аппарат подачи газированных напитков с плакатом, на котором было написано: БЕСПЛАТНО ДЛЯ УЧАСТНИКОВ ДОЛГОЙ ПРОГУЛКИ! С УВАЖЕНИЕМ ОТ МАГАЗИНА ЭВА! Рядом был припаркован патрульный автомобиль, и двое полицейских вежливо объясняли Эву, как они делали это, несомненно, каждый год, что предлагать Идущим какую-либо помощь или поддержку — включая газированные напитки — противоречит правилам.

Группа прошла мимо огромного, черного от копоти здания "Целлюлозной фабрики Карибу", стоящего на берегу грязной реки. Рабочие облепили ограду изнутри, махали им руками и добродушно приветствовали. Когда последний из Идущих — Стеббинс — прошел мимо, раздался свисток, и Гэррети, оглянувшись через плечо, увидел, как рабочие все вместе заходят внутрь.

— Он тебя спрашивал? — поинтересовался у Гэррети скрипучий голос. С выражением невыносимой скуки Гэррети посмотрел на Барковича.

— Кто меня спрашивал о чем?

— Репортер, балда. Он тебя спрашивал, как ты себя чувствуешь?

— Нет, он до меня не добрался. — Ему хотелось, чтобы Баркович сгинул. Ему хотелось, чтобы пульсирующая боль в ступнях сгинула вместе с ним.

— А меня спрашивал, — сказал Баркович. — Знаешь, что я ответил?

— Не-а.

— Я сказал, что чувствую себя отлично, — с вызовом сказал Баркович. Шляпа все так же торчала у него из заднего кармана. — Я сказал, что чувствую себя по-настоящему сильным. Сказал, что готов идти вечно. А знаешь, что еще я ему сказал?

— Да заткнись ты, — сказал Пирсон.

— А тебя кто спрашивал, долговязый кретин? — сказал Баркович.

— Поди прочь, — сказал МакФриз. — У меня от тебя голова болит.

Оскорбленный Баркович переместился чуть вперед и пристал к Колли Паркеру:

— А тебя он спрашивал...

— Отвали отсюда, а то я оторву тебе нос и заставлю сожрать, — прорычал Колли Паркер. Баркович шустро ретировался. О Колли Паркере говорили, что он тот еще сукин сын.

— Этот парень меня уже заколебал, — сказал Пирсон.

— Он был бы рад это слышать, — сказал МакФриз. — Ему это нравится. Тому репортеру он сказал, что планирует станцевать на многих могилах. И он правда так думает. Это его жизненный стимул.

— В следующий раз когда он появится здесь, мне кажется, я уроню его, — сказал Олсон, и голос его звучал глухо и истощенно.

— Ага, как же, — сказал МакФриз. — Правило номер 8: Идущим мешать нельзя.

— Знаешь куда ты можешь его засунуть, это правило номер 8? — сказал Олсон с мертвенно-бледной улыбкой.

— Осторожно, — ухмыльнулся МакФриз. — ты что-то опять начал оживать.

К 7 вечера средняя скорость Идущих, которая до сих пор едва ли превышала минимум, стала немного расти. Было прохладно, а от движения можно было согреться. Группа прошла под путепроводом, и несколько человек, пожирающих пончики в магазинчике со стеклянными стенами, который располагался у самого съезда, замахали им, не прекращая жевать.

— Мы ведь где-то вливаемся в шоссе, нет? — спросил Бейкер.

— В Олдтауне, — сказал Гэррети. — Примерно 120 миль.

Харкнесс присвистнул.

Вскоре после этого они дошли до окраины Карибу. Со старта было пройдено 44 мили.

Глава четвертая

Совершенной игрой станет та, в которой проигравшего убивают.

Карибу разочаровал всех.

Он был точно таким же как и Лаймстоун.

Толпы были больше, но в остальном это был такой же промышленно-перерабатывающий городок с магазинами и бензозаправками, торговым центром, где, если верить расклеенным повсюду транспарантам, проходила НАША ЕЖЕГОДНАЯ РАСПРОДАЖА, и монументом героям войны в парке. Убогий маленький школьный оркестр грянул сначала Национальный Гимн, затем попурри из маршей Сузы, и наконец продемонстрировал всем свой ужасающе дурной вкус, заиграв Марш в Преторию.