Тринадцать мнений о нашем пути - Николай Романецкий

Если же совсем серьезно, то мир — это слишком общее понятие. Не уверен, что, допустим, в Бангладеш сильно изменится обстановка. В Соединенных Штатах, напротив, всякое может случиться, очень уж перегрет их „плавильный котел“, сейчас он больше напоминает автоклав с заклиненным предохранительным клапаном.

Впрочем, насчет того, что люди останутся людьми, тоже вопрос спорный. Саймак в романе „Город“ (да и не только он), наглядно показал, что тушка homo sapiens’а — не самое оптимальное вместилище разума. Другое дело, что переход в иное качество означает отказ от человеческих свойств. Ну, это тема в фантастике отработана досуха, и развивать ее не будем.

Олег Дивов: А) Очень похожим на нынешний.

Б) Совсем не похожим на нынешний.

Кирилл Еськов: „Дураки бывают разные. Нет, прошу не вставать с места, вас пока не вызывали! Я бывал дураком всех разновидностей, кроме одной…“ — но на этом месте справедливость требует прервать цитату. Ибо отнюдь не кладоискательство (коим надумал заняться герой О’Генри), а именно прорицание будущего заслуженно числится крайним в ряду тех поприщ, где в качестве спецодежды потребен колпак с бубенчиками.» Прошу извинить за самоцитирование…

Александр Житинский: а) В свете вышесказанного, я сомневаюсь, что мир доживет до этой даты.

Андрей Измайлов: а) не представляю, но мечтаю: полдень, XXII век (только всё же с мобильниками! без телефонных будок!)

б) не представляю…

Андрей Лазарчук: а) Никак. Для того чтобы начать себе его представлять, надо начать писать некий текст, — а я все еще никак не разберусь с настоящим.

б) Тоже никак. По тем же причинам

Святослав Логинов: а) Когда-то я полагал, что доживу и до этой даты, и до многих других. Теперь понял, что ещё сто лет мне, пожалуй, не протянуть, и запретил себе фантазии на тему, каков будет мир, когда меня не будет.

б) Аналогично. Единственное, в чём я твёрдо уверен: люди будут жить.

Евгений Лукин: а) Ничуть не изменившимся. Убивающим и предающим.

б) Какая разница! Читаешь о христианских погромах в первых веках нашей эры, сравниваешь прочитанное с событиями двадцатого и двадцать первого столетий: одно к одному. Разве что замаячил где-то в сторонке застенчиво курящий прогресс.

Сергей Лукьяненко: а) Очень мало отличным от нашего. Вас сильно удивила бы Европа в 1905 году? Думаю, что нет. Отличия будут, конечно, но основы социальных отношений в обществе не изменятся. А именно они определяют лицо мира.

б) Вот тут прогнозов никаких быть не может. Тут — только фантазировать. Единственное — очень надеюсь, что человечество расселится в космосе.

Сергей Переслегин: а) Если честно — никак не представляю. Либо в это время у нас будут в самом разгаре «разборки», связанные с переходом к неофеодализму, — это описать можно, но совершенно не интересно, — либо мы столкнемся с развитой когнитивной фазой развития, с ее вторым — нейрогенетическим «веком». Если переход от индустриальной фазы к когнитивной и некоторые особенности ранней когнитивной фазы я представляю себе более или менее ясно (хотя кто поручится, что я не ошибаюсь в этой своей «ясности»), то с переходом от семантического к нейрогенетическому развитию очень много проблем.

Во всяком случае, «практически невозможно разъяснить суть термина „трансгрессия“ тому, кто плохо разбирается в теории физического вакуума». И очень трудно объяснить логику когнитивной фазы развития тем, кто плохо осведомлен о социальной термодинамике и теории идентичности.

Геннадий Прашкевич: а) Один вариант будущего мира я описал в «Золотом миллиарде». Другой в романе «Царь-Ужас». Третий — в «Кормчей книге». Но если честно, то мы не можем знать будущего, потому что сами постоянно, каждую минуту его меняем.

б) Тем более.

Вячеслав Рыбаков: Увольте. Мне на двадцать-то лет в будущее заглядывать и то тошнотворно… Хотя, уверен, те, кому доведется в этом будущем жить, будут его считать нормальным. Нормой. Так было и будет всегда. Вспомните, как взбесился Атос, когда д’Артаньян его слегка толкнул. Дуэлью дело кончилось. Попробовал бы сей благородный мушкетер, пусть даже и с выздоровевшей рукой, проехаться в нашем метро. А мы ездим каждый день и только похохатываем.

Борис Стругацкий: б) Никто из нас не способен представить себе этого мира. Я знаю только, что это будет совершенно чужой, непостижимый и страшный мир. Мог ли участник первого крестового похода представить себе наше время? Может ли представить себе современный европейский город дикарь племени, живущего сегодня глубоко в джунглях Амазонки?

15. Вопрос: Временный ли характер носит потеря интереса к освоению Космоса?

Эдуард Геворкян: Экспансия — это естественное состояние жизни. В противном случае популяция вырождается и уступает место иным организмам. Регулирование рождаемости — это преступление перед Богом и людьми. Космическая экспансия неизбежна, необходима и не зависит от моды. У подавляющего большинства населения нет никакого интереса к конструированию и производству самолетов, поездов или кораблей, но это ведь не приводит к отказу от использования транспорта, не так ли? Я понимаю, что речь идет о принимающих решения структурах (куда и какие денежные потоки направлять), а вовсе не о «широких слоях населения», как говорили в старину. А структуры означенные уже не первый год исподволь наращивают финансирование космических технологий, и под разговорчики о международной кооперации развивают свою национальную космонавтику.

Олег Дивов: Временный, надеюсь. Мы — все мы, — очень недальновидно поступаем, удерживая космические программы на голодном пайке. Нам нужен Фронтир, нужны новые горизонты, именно отдаленные горизонты, за много световых лет. Нужна эта степень свободы — иначе человечество неминуемо пожрет самое себя.

Кирилл Еськов: Ничуть в этом не сомневаюсь. Я, в отличие от Переслегина, полагаю что тот, первый, «рывок к звездам» в 1950-70-х был просто-напросто преждевременным. Тогдашние космические программы, и в особенности пилотируемая космонавтика, были чистыми понтами в соревновании Сверхдержав; практического значения они не имели вовсе, да и научное-то — очень небольшое (Это как когда-то со Скоттом и Амундсеном: британская экспедиция действительно доставила интереснейшие геологические образцы из Трансантарктических гор — однако посылали ее, конечно, не за этим, а чтобы воткнуть в Южный полюс флаг с Юнион Джеком). Естественно, что едва лишь Холодная война подошла к концу, как нужда в этих распальцовочных прожектах отпала, и их без малейшего сожаления свернули по обе стороны бывшего Железного занавеса.

А сейчас развитие космонавтики идет принципиально иным, естественным, путем. Началась эта линия развития с поточного запуска разведывательных спутников, потом возникла еще более массовая, и притом чисто коммерческая, система спутников связи, подарившая человечеству и общедоступные мобильные телефоны, и джи-пи-эсы, и еще кучу бонусов. А сейчас вполне уже предметно обсуждаются интереснейшие энергетические проекты, такие, как добыча в космосе изотопа гелий-3 — наиболее перспективного «топлива» для грядущей термоядерной энергетики (на Земле гелий-3 практически отсутствует, а вот в лунном реголите, и особенно в атмосфере Больших планет, его полно); и степень безумия этих проектов выглядит именно такой, какая бывает обычно потребна для нового технологического рывка. Никуда, кстати, не делась и извечная тяга человека к познанию: на Марсе обнаружены следы былой гидросферы, в подледных океанах спутников Сатурна собираются искать внеземную жизнь…

Короче говоря, космические каравеллы новой генерации готовятся к выходу в плаванье не затем, чтоб проверять измышления мудрецов о шарообразности планеты, а — за золотом и пряностями. Ну, и за диковинными попугаями для королевы-спонсорши. Как оно и должно быть.

Александр Житинский: У меня лично нет никакого интереса к освоению Космоса. Он мне безразличен как объект хозяйственной деятельности.

Андрей Измайлов: Всё временно в нашем мире. И это пройдёт… Потеря интереса, обретение интереса. Когда приспичит, то есть будет насущно необходимо, тогда вновь и воспылаем. Лет эдак через полста. Может статься. Может и не статься. Рацио, исключительно рацио. А время — вещь необычайно длинная.

Андрей Лазарчук: Нет, временный характер носил истерический подъем интереса к этим исследованиям. Сейчас все вошло в нормальную рабочую колею

Святослав Логинов: Всё на свете носит временный характер.

Евгений Лукин: Всё проходит. Даже потеря интереса к освоению Космоса.