Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Льоса

Когда обе машины выехали за ворота тюрьмы и покатили по шоссе вдоль берега, вдруг разразилась гроза, с молнией и громом. Они сразу промокли под ливнем.

— Уж лучше ливень, хоть и вымокнем, — заметил полковник. — Жара спадет. Крестьяне давно молят о дожде.

Он не помнил, как долго они ехали, но, наверное, не долго, потому что — вот это он запомнил, — когда, оставив джип на улице Хуаны Сальтитопы, они вошли в бордель Пучи Виттини, стенные часы в салоне показы-пали ровно десять. Все — с момента, когда он забрал майора Фигероа Карриона у его дома, до этой минуты — продолжалось менее двух часов. Когда Аббес Гарсиа съехал с шоссе на каменистую, заросшую высокой травой целину, джип стало так подбрасывать и швырять из стороны в сторону, что казалось он вот-вот развалится; джип майора следовал за ними совсем близко, освещая им путь своими фарами. Было темно, но лейтенант чувствовал, что они едут вдоль берега моря, потому что грохот морского прибоя все время был слышен, лез в уши. Ему показалось, что они обогнули маленькую бухту Л а-Кал ста. Едва джип остановился, как дождь перестал. Полковник соскочил из машины на землю, Амадито последовал его примеру. Жандармы, видно, были натренированы, не ожидая приказаний, вытолкали пленника из машины. При свете молнии Амадито увидел, что человек с завязанным ртом был босой. Всю дорогу он сидел тихо, но, ступив на землю, словно вдруг осознал, что его ждет, и зарычал, начал вырываться, пытаясь освободиться от пут, от полотенца на лице. Амадито, до тех пор старавшийся не глядеть на него, теперь наблюдал за его судорожными попытками выпростать рот: по-видимому, он хотел сказать что-то или умолять, чтобы над ним сжалились, а может, выплюнуть в них проклятия. «А что, если вытащить револьвер, выстрелить в полковника, майора, обоих жандармов и дать пленнику убежать?» — мелькнула мысль.

— Тогда на утесе лежал бы не один мертвый, а два, — сказал Сальвадор.

— Хорошо, хоть дождь перестал, — недовольно сказал майор Фегероа Каррион, вылезая из джипа. — До нитки вымок, твою мать.

— Оружие у вас с собой? — спросил полковник Аббес Гарсиа. — Хватит мучить беднягу.

Амадито кивнул молча. Шагнул к пленнику. Солдаты отпустили того и отошли в сторону. Человек не бросился бежать, как ожидал Амадито. Должно быть, ноги не слушались, страх пригвоздил его к глинистой, заросшей сорняком земле, которую хлестал ветер. Но, хотя бежать он не пытался, он все еще отчаянно крутил головой, тщетно пытаясь освободить рот от повязки. И рычал, хрипел. Лейтенант Гарсиа Герреро приставил дуло пистолета к его виску и выстрелил. Тот сразу смолк, глаза закрылись.

— Добейте его, — сказал Аббес Гарсиа. — Никогда не знаешь.

Амадито наклонился, ощупал голову лежавшего, тихую и немую, и выстрелил еще раз, в упор.

— Вот теперь — готов, — сказал полковник, беря лейтенанта под руку и подталкивая к джипу майора Фигероа Карриона. — Жандармы свое дело знают, справятся сами. Поехали к Пучите, согреемся.

Всю дорогу в машине — за рулем сидел Роберто — Амадито молчал, вполуха слушая разговор полковника с майором. Кое-что из разговора ему запомнилось:

— Его закопают там?

— Его сбросят в море, — разъяснил начальник СВОРы. — Чем этот утес и хорош. Высокий и отвесный, как ножом обрубленный. А под ним — бухта, глубочайшая, как колодец. Кишмя кишит акулами, а те только и ждут. Проглотят в секунду, любо-дорого смотреть. И следов не оставят. Надежно, быстро и чисто.

— Ты бы узнал этот утес? — спросил Сальвадор.

Он помнил только, что незадолго до этого утеса они проезжали мимо маленькой бухты Ла-Калeтa. Но вспомнить всю дорогу от тюрьмы — не мог.

— Я дам тебе снотворное. — Сальвадор снова положил ему руку на колено. — Проспишь часов шесть-восемь.

— Погоди, я не закончил, Турок. Потерпи еще немного. И тогда плюнешь мне в лицо и выбросишь из своего дома.

Они отправились в бордель Пучи Виттини, по прозвищу Пучита Брасобан, старый дом с балконами и высохшим садом; этот бордель облюбовали calies и прочая публика, связанная с властями и СВОРой, на которую, по слухам, работала и сама старушка Пучи, симпатичная охальница, поднявшаяся по профессиональной лестнице до распорядительницы и наставницы проституток, после того как сама с младых ногтей немало и успешно потрудилась в борделях на улице Дос. Она встретила их в дверях и приветствовала Джонни Аббеса и Фигероа Карриона как старых друзей. Амадито она ущипнула за подбородок: «Какой папочка!» Отвела их на второй этаж и усадила за столик рядом с баром. Джонни Аббес попросил принести Хуанито-Ходока.

— До меня не сразу дошло, что это виски, мой полковник, — признался Амадито. — Джонни Уокер. Хуанито-Ходок. Как просто, а я не понял.

— Этот Хуанито лучше любого психиатра, — сказал полковник. — Без Хуанито-Ходока я бы не мог сохранять ясную голову, а это в нашей работе — самое главное. Чтобы делать ее хорошо, надо уметь сохранять спокойствие, холодную кровь и ледяные яйца. И никогда не мешать эмоции с рассудком.

Клиентов еще не было, за исключением лысенького очкарика, потягивавшего пиво у стойки. Музыкальный ящик наигрывал болеро, и Амадито узнал голос Тоньи-Негритянки. Майор Фигероа Каррион поднялся из-за стола и вытащил танцевать одну из женщин, шушукавшихся в углу под большой афишей мексиканского фильма с Либертад Ламарке и Тито Гисаром.

— А у вас крепкие нервы, — похвалил полковник Аббес Гарсиа. — Не все офицеры такие. Я повидал немало смельчаков, с которых в решающий момент слезал весь лоск. Не один при мне обосрался от страха. Никто этому не верит, но для того, чтобы убить, яйца нужны покрепче, чем для того, чтобы умереть.

Он налил в стаканы и сказал:

— За здоровье.

Амадито резво выпил. Сколько он выпил — три, пять? И быстро потерял ощущение времени и места. Он не только пил, он и танцевал с индианкой, гладил и тискал ее, и оказался с ней в крошечной комнатушке, освещенной лампочкой под красным пластмассовым абажуром, который раскачивался над ярким покрывалом. У него ничего не получилось с ней. «Я такой пьяный, мамочка», — извинился он. На самом же деле мешал комок под ложечкой, память о том, что он только что сделал. В конце концов он набрался храбрости сказать полковнику с майором, что он уходит: плохо себя чувствует, перепил.

Все трое вышли за дверь. Джонни Аббеса ждали черный бронированный «Кадиллак» с шофером и джип с конвоем вооруженных телохранителей. Полковник протянул ему руку.

— Вам не интересно узнать, кто это был?

— Предпочитаю не знать, мой полковник.

Рыхлая физиономия Аббеса Гарсии растянулась в усмешке, он отер потное лицо платком огненного цвета.

— Как было бы легко — делать такие дела, не зная, кого это касается. Не злите меня, лейтенант. Коли прыгнул в воду, изволь вымокнуть. Он из движения «14 Июня», брат вашей бывшей невесты, по-моему. Луиса Хиль, не так ли? Ладно, всего хорошего, мы с вами еще поработаем. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Лейтенант снова почувствовал руку Сальвадора на своем колене.

— Это ложь, Амадито, — хотел успокоить его Сальвадор. — Это мог быть кто угодно. Он тебя обманул. Чтобы раздавить тебя, чтобы ты почувствовал себя окончательно повязанным, совсем рабом. Забудь, что он тебе сказал. Забудь, что ты сделал.

Амадито кивнул. И очень спокойно указал на свой револьвер в кобуре.

— Теперь, Турок, я выстрелю из него, только когда буду убивать Трухильо, — сказал он. — Вы с Тони Имбертом можете рассчитывать на меня, что бы то ни было. Теперь,

когда я прихожу, вам не надо менять тему разговора.

— Внимание, внимание, идет прямо на нас, — сказал Антонио де-ла-Маса, поднимая свой автомат с укороченным стволом на уровень окна, и приготовился стрелять.

Амадито и Эстрелья Садкала тоже сжали в руках оружие. Антонио Имберт включил зажигание. Однако автомобиль, двигавшийся в их сторону по Малекону, тихо, словно что-то отыскивая, оказался не «Шевроле», а маленьким «Фольксвагеном». Он стал тормозить, пока не заметил их. И тогда развернулся в их сторону. Остановился рядом и погасил фары.

IV

— Вы не подниметесь к нему? — говорит наконец сиделка. Урания знает, что этот вопрос рвется с губ женщины с того самого момента, как она вошла в домик на улице Сесара Николаса Пенсона и вместо того, чтобы попросить отвести в комнату к сеньору Кабралю, прошла на кухню и сварила кофе. И вот уже десять минут пьет его маленькими глоточками.

— Сначала я закончу завтракать, — отвечает она без улыбки, и сиделка в замешательстве опускает глаза. — Я набираюсь сил, чтобы подняться по лестнице.

— Я слышала, говорили, у вас с ним были какие-то расхождения, — извиняется женщина, не зная, что делать с руками. — Я просто так спросила. Я уже накормила сеньора завтраком и побрила. Он просыпается очень рано.

Урания кивает. Теперь она спокойна и уверена в себе. Еще раз окидывает взглядом разруху вокруг. Мало того, что краска на стенах облупилась, но столешница, шкаф, мойка — все усохло и покосилось. Неужели мебель та же самая? Она тут ничего не узнает.