Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

Безумная любовь госпожи к своему младшему сыну сделалась предметом смеха и дурных разговоров! Торжествующая Сидония закричала Нине:

— Теперь укладывай мои вещи, я еду прочь отсюда! Довольно я пожила в Кремцове и теперь есть что рассказать в Штеттине!

По отношению к Гертруде и детям Иоанны открытие Сидонии вполне достигло своей цели, но по отношению к прислуге — вовсе нет! Кухарка Ринка, догадываясь, что может произойти, бросилась к Юмницу:

— Идите скорее к госпоже, ее опозорили! И захватите с собой плеть!

Потом она побежала к пастору.

Что происходило в душе Иоанны, представьте себя в ее положении, и вы поймете! Но тем постыднее и ужаснее был для Иоанны этот инцидент, что она поняла, как сильно ошибалась в своей племяннице. Непередаваемый ужас напал на нее, когда она осознала, что это создание послано на несчастных ее детей. Несмотря на чрезмерную материнскую любовь и свое смущение, она сохранила все достоинство и решилась очистить свой дом от оскорбления! Она привела в порядок свое платье и громко позвала служанок. Потом воротилась к Леопольду и дала ему сильную пощечину, так что щеки его разгорелись.

— Вот тебе перед всеми, если ты и впредь меня будешь мучить!

Явились Лавренция и Матгозия.

— Дурное создание застало меня врасплох и опозорило меня и Леопольда. Вы знаете, девушки, почему я прежде исполняла желание мальчика. Ты, Гозия, останься с Леопольдом и уговори его, чтобы он не был больше болваном! Я прогоню его, если он не будет умнее! Ты Лавренция, позовешь своего отца и прислугу!

Она, бледная, сошла вниз.

Герой Леопольд остался тут с пылающими щеками он не понимал, что происходило с ним. Мудрые наставления Матгозии вовсе не долетали до его ушей, он мечтал о потерянном рае.

Несчастная мать, что ты делала? Ты была слишком долго слаба и считала дитятей мальчика, а он уже давно не был им! Слишком долго наслаждался Леопольд сладкой грудью, чтобы теперь вдруг позабыть ее! Неужели он, припадая к ее груди, опьянялся своим детским счастьем только для того, чтобы снова отказаться от этого блаженства?

Когда ты умрешь, Иоанна, весь свет будет матерью Леопольда, только на больших дорогах он будет находить кружку для утоления своей жажды, но он вспомнит и тогда о кремцовской комнате, где слабая, гневная, в то же время улыбающаяся мать баловала его. Этот час был комическим прологом всей долгой скитальческой жизни сына. Он должен был иметь дурные последствия во всем, и что ни делала Иоанна, чтобы изменить случившееся, она не могла бороться против дьявольской силы чудовища, у которого только тело было изящно и привлекательно, а душа была черна, как у самого злого негодяя.

Когда Ведель показалась в зале, прислуга уже собралась вся, по приказанию Лавренции, как будто она хотела отомстить за оскорбление, нанесенное Иоанне.

Дети встретили ее с мучительным и смешанным чувством. Сидония и Нина выказывали полнейшее равнодушие.

Когда Иоанна подошла к своему стулу за столом, то она увидала перед собой плеть; у стола стоял Юмниц.

— Вот я исполнил приказание вашей милости.

— Мое? Впрочем, хорошо! Кто велел тебе это, тот хорошо сделал! Где Буссо?

Она огляделась кругом.

— Я хочу знать, где сын мой, Буссо! Кто знает, должен сказать, если не хочет, чтобы я прогнала его из дому и со двора!

— Сидония, — прошептала тихо Анна, — послала его на Ину нарезать тростника для венков.

— Пусть Ловиц и слуга сыщут и приведут сюда!

Охотник и слуга вышли из комнаты.

— Приведите сюда это проклятое создание! — Иоанна взяла плеть. — Я ее накажу по-ведельски, так что навсегда сброшу с нее маску.

— Не прикасайтесь ко мне! — воскликнула Сидония дико и ее глаза засверкали, как раскаленные уголья. — Вы, Иоанна, будете раскаиваться всю жизнь, если сделаете ко мне хоть один шаг. Когда служанка прибьет свою госпожу, то за это ее лишают правой руки! Что вам надо? Я дочь герцога Барнима и его светлость снимет с вас кожу, если вы только дотронетесь до моей. Когда я вошла в этот гадкий дом вы меня приняли с насмешкой и унизили — теперь я вам возвращаю этот позор и стыд. Дайте мне мою лошадь!

Иоанна отбросила плеть.

— Ты порождение дьявола всякий удар был бы позором для меня! Кто сам признает себя незаконнорожденным, позорит доброе имя своих родителей, тот лишен защиты у всех честных людей! Пастор Матфей с Юмницем, вытолкайте девку! Сейчас пусть убирается к своей матери в Штеттин. Напишем Маргарите, кого она воспитала! Пусть глаза мои никогда более не видят этого чудовища! Если ты предстанешь когда-нибудь за твои дьявольские козни на суд этого или того света, то вспомни что твое счастье и душевное спокойствие навсегда кончились с этого дня.

— Apage! — Пастор взял за руку Сидонию и вытолкал ее за дверь. За ней вышли Юмниц и Попрак. Нина также незаметно проскользнула в дверь ей сделалось страшно в кремцовском доме.

— Можете теперь уйти, люди, сегодня вечером я хочу рассказать при вас моим глупым детям, почему я была так слаба к ним! Моим детям… — и слезы полились у нее из глаз. — Это безбожное чудовище лишило их веры в мать! Гассо, пойдем со мной наверх! София, ты умная девушка, приведи ко мне Гертруду, когда сойдет твой брат. Буссо пусть ждет внизу.

Прислуга разошлась, а Иоанна с сыном поднялись в верхний этаж башни. Они вошли в комнату, бывшую фамильной библиотекой и рабочей комнатой Курта Веделя. После смерти его только одна Иоанна входила сюда. Здесь стояла конторка супруга, на стене висели его панцирь, шлем, плащ и меч. Все в этой комнате напоминало вдове о ее возлюбленном.

— Гассо, если бы тот, который носил этот панцирь, еще был жив сегодня, когда его супруга за свою великую материнскую любовь осмеяна собственными детьми, то он от ярости разбил бы свой старый ведельский щит! Ты презираешь меня, Гассо?

Молодой человек взял руку своей матери, поцеловал ее и сказал, сверкая глазами:

— Нет! Вовсе нет! Ты была для всех нас доброй матерью, и я должен любить тебя всем сердцем!

— Бог вознаградит тебя за эти слова, мое дитя, они исцеляют мою больную душу! Но почему ты так печален теперь? Я заметила, что ты сильно переменился после приезда этого адского существа! Почему?

— Вся моя радость кончилась тогда. С этого дня мы все изменились, мы не узнаем друг друга.

— Это я заметила, но, к сожалению, очень поздно. Что ты хочешь еще сказать?

— Потом случилось очень позорное дело! Буссо!..

— Ну?

— Я твой сын, матушка, но я все же мужчина, а ты — женщина, и я не могу сказать тебе этого!

Иоанна вспыхнула и тут же ужасно побледнела. Она прошлась взад-вперед по комнате и остановилась у стола супруга.

— Здесь перо твоего отца, которым он написал свое завещание. Сядь и напиши все, как мужчина и мой старший сын. Ты моя единственная защита во всем! Я же как женщина прочту это и поступлю как мать.

Медленно сел Гассо и написал все. Мать ходила по комнате с опущенной головой. Через полчаса молодой человек встал.

— Должен ли я теперь уйти?

— Нет, мы еще не все кончили. Пока смотри в окно, чтобы не видеть смущения твоей несчастной матери. Я уже знаю, что ты написал.

Гассо исполнил приказание. Дрожащей рукой взяла Иоанна написанное, села перед конторкой своего мужа, прочитала и тихо вздохнула. Потом положила она руки на стол и опустила на них голову. Это были для нее ужасные минуты. Когда она подняла лицо, оно было бледно и выражало сильное смущение.

— Гассо! — позвала она глухо сына.

Молодой человек обернулся, запер окно и сказал с грустью:

— Борк уехала! И унесла счастье моего Буссо с собой! Будь она проклята за это!

— Сын! Если ты истинный брат Буссо, то поступи с ним как отец. Я даю тебе власть, сама я не могу его видеть. Когда мы кончим все дела, отведи его в комнату и скажи, что я знаю обо всем случившемся.

В это время отыскали Буссо и, по приказанию матери, заперли его в отдельную комнату. Гассо смущенно, но энергично сообщил брату о разговоре с матерью.

— Скажи мне только одно, брат, уехала ли Сидония? — спросил Буссо.

— Ты больше не увидишь ее, ослепленный мальчик.

— В таком случае, я хочу быть рыцарем и умереть в сражении!

— Это лучше, чем вести позорную жизнь. Успокойся, мальчик, и Бог тебя простит.

По-прежнему вечер собрал всех за столом, но ужин прошел гораздо тише обыкновенного. Всякий думал об отсутствующих и об этом тяжелом дне. Над всеми витал мрачный дух.

— Перед сном, — начала смущенно Иоанна, — я вам дам наставление, подумайте о нем после молитвы. В нашей древней фамилии есть много удивительных преданий о традициях и обычаях, которые несведущими людьми считаются позорными. Но они высоки и чисты, как небо, а теплы, как солнце, дающее жизнь всем. Сидония предала позору и насмешкам мое обращение с Леопольдом, но тем не менее в основе своей оно вполне разумно и похвально. Кто из вас польского происхождения и знает древние обычаи своих матерей? — обратилась вдова к прислуге. — Пусть скажет об этом моим детям. Галька или Ринка, говорите! Долго ли вы кормились грудью ваших матерей?