Мифы о России и дух нации - Александр Горянин

Ныне издание литературы по истории переживает у нас настоящий бум. То, что мы дожили до этого — огромное счастье. Свободная мысль больше не вынуждена пригибаться подобно бронзовым фигурам станции метро «Площадь революции», изображая полное довольство своей позой. Впервые открылись многие архивы, за работу принялось новое поколение молодых историков. Им предстоит расчистка таких конюшен, какие не снились элидскому царю Авгию. Конечно пишется и печатается много любительского, маргинального, странного. Не беда, это издержки свободы. А некоторым авторам — так и вижу — заглядывали через плечо тени Гюстава Доре и Казановы, радостно кивали, подталкивая друг друга локтями. От внимательного читателя не ускользнет, что за очередной «критикой исторического опыта» нашего отечества, обычно не стоящей (или стоящей?) бумаги, на которой она напечатана, неизменно прячутся (но торчат) личные счеты по отношению — не к отечеству, нет — к «этой стране». Для несогласия же сводить историю России к схемам типа «икона и топор»,[30] этим современным версиям «клюквы развесистой», личных чувств не требуется, достаточно просто фактов.

Гвельфы против холизма. Почему метался Стенька?

Импортных мифов нам мало. Рождаются они (иногда «поновляются») и на родной почве. Плодовитый коммунистический автор С.Кара-Мурза любит писать о несовместимости России и «Запада». Чтобы не ворошить его больших эссе в «Нашем современнике», возьмем пусть и не новую (Правда, 16.1.96), зато краткую статью «Ловушки смыслов». От сжатия любимая мысль автора не пострадала. Цитирую: «парламент и Советы («Советы» тов. Кара-Мурза пишет с большой буквы) — два типа власти, лежащие на разных траекториях цивилизации, за ними тысячи лет истории. За одним — римский сенат, борьба партий, гвельфы и гибеллины, тори и виги, дуализм западного мышления. За другим — вече, соборы, сельские сходы, холизм (чувство единства бытия) Византии».

Наш правдист отлично знает, что своими костюмными красивостями он ничего не объяснил, да это и мудрено было бы сделать, мудрено доказать, что Россия и Европа несовместимы, как кислота и щелочь (С.Кара-Мурза — не только очеркист, но и химик). Зато работает старый прием: читателя берут на испуг редкостными словами.

Что же ведет нас по особому пути? Ведет, оказывается, наша российская «соборность» (слово, скажу по секрету, не означающее ровно ничего[31]). Согласно всем красным авторам, «соборность» — это большой российский плюс, хотя рядовой читатель скорее почешет в затылке и скажет: «И все-то у нас не как у людей». Успокойся, милый, все у нас так. Если спокойно обозреть (пользуясь пышным словарем С.Кара-Мурзы) «траектории цивилизаций», непременно увидишь, что не было особой разницы между новгородским вече и современным ему древнеисландским альтингом, а Земские Соборы допетровской Руси как две капли воды походили на французские Генеральные Штаты, причем в обеих странах эти представительные органы схожим образом вытеснил абсолютизм.

Казалось бы, ну и что? Нынче свобода, пиши что хочешь — хоть про гвельфов с гибеллинами (приплел их С.Кара-Мурза, прямо скажем, по недомыслию, ни в каких парламентах они сроду не заседали[32]). И все же, среди старых и новых мифов — это один из самых вредоносных. Он означает, что в России невозможна парламентская демократия, что нам не найти общего языка с внешним миром и что венец нашей общественной эволюции — советы, этот убогий гибрид законодательной и исполнительной властей.

Вернусь еще раз к злополучной статье А.Грачева (Журналист, № 1,1997). Написанная с большой отвагой, она на шести страницах объясняет всю русскую историю. Многие места заслуживают быть процитированными. Например:[33] «обижалась на суетящийся вокруг и куда-то спешащий остальной мир и назло ему, из духа противоречия делала себе хуже». Толково, правда? Или: «невозможно на других мировых языках выразить различие между «русский» и «российский»». Жаль огорчать А.Грачева, но нет ничего проще — через параллель с такими, например, парами слов, как «турецкий» и «османский», как «English» (английский) и «British» (британский), «Lettish» (латышский) и «Latvian» (латвийский), «Finnish» (финский) и «Finlandian» (финляндский) и т. д.[34] Или вот еще перл: «Почему же все-таки метался и бунтовал русский человек под «своим» родным самодержавием? Скорее всего от зараженности «Европой», ее духом свободы, представлением о личном достоинстве и неготовностью духовно кастрировать себя». Сразу представляешь Стеньку Разина. Начитался он книжек про Европу — и ну метаться, ну бунтовать.

Собственно, цитировать можно из любого абзаца, по числу перлов статья может соперничать с перловой кашей. Здесь и дюжину раз повторенное слово «обида» (России на Европу), и странное убеждение, что в Азии не может быть ничего хорошего, и, конечно же, мифы, мифы, мифы.[35] И это всего лишь одна статья. К сожалению, написаны, напечатаны, прочитаны и, главное, кем-то взяты на веру сотни подобных статей.

РОЛЬ РОССИИ В ИСТОРИИ ЕВРОПЫ: ШАГ ЗА ПРЕДЕЛЫ СТЕРЕОТИПА

Утверждение о несовместимости России и Запада вызывает в памяти еще один бродячий сюжет. За последние годы неутомимые зарубежные политологи не раз устраивали научные посиделки на одну из самых пустых тем, какую только в силах измыслить досужий ум, а именно: «Является ли Россия частью Европы?» Приезжают на них и российские участники (отчего не приехать, если все оплачено?). Виду не подают, но тема для нашего человека недостаточно увлекательна. Нет у нас европейской одержимости, столь типичной для Польши, Румынии и т. д. — стремления быть и слыть Европой, Европой, Европой. Как правило, к подобным географическим радостям наш брат относится спокойно, ибо где-то на уровне подкорки твердо знает, что Россия — это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть) частью чего бы то ни было. Ну объявите нас не-Европой, что дальше? По отсутствию каких-либо практических приложений данный сюжет имеет мало себе равных. К какому бы выводу ни пришло ученое собрание, это будут только слова. А раз так, каждый вправе иметь, не спрашивая чьего-либо разрешения, свою Европу. И не спорить с теми, для кого она заканчивается на германо-польской границе, пусть заканчивается.

Правда, от европейских политиков сегодня, наоборот, нередко слышишь: «Европа простирается до Владивостока»(западному уху как-то вообще приятно слово «Владивосток»), и, скорее всего, это заявление — просто следствие трезвого анализа. Да, качество жизни на бескрайних зауральских просторах немало (выражаясь мягко) отстает от того, что принято называть «европейскими стандартами». Но качество жизни еще более ощутимо отстает в Албании. Мало того, жизнь показала, что отнесение к Европе Сибири — не предел расширению первой. У английских моряков было присловие: «Где соленая вода, там и Англия». Когда ОБСЕ принимала в свои ряды азиатские страны СНГ, оно явно исходило из принципа: «Где Россия, пусть даже бывшая, там и Европа».

Кажется, не существует труда, специально посвященного значению России для Европы, эту тему задевают лишь по касательной. Даже странно, почему отечественные историки не потрудились написать подобный трактат — неужели русское самосознание совсем не трогает данная проблема? (У поляков воздействие Польши на мир обсуждают даже герои художественной литературы.) Иногда кто-нибудь напомнит, что наши предки заслонили Европу от Дикого Поля и Золотой Орды, сломали шею Наполеону и Гитлеру. «Знаем, знаем», — говорим мы и переключаемся на что-то другое.

Почти никто не отдает себе отчет в том, каким важным был русский фактор в судьбах Европы уже тысячелетие назад. Когда князь Владимир, сидя в Киеве, размышлял около 986 года, какую веру избрать для своего народа, судьба континента была на распутье. Предпочти Владимир мусульманство, Европа очень скоро оказалась бы в мусульманских клещах, ибо это динамичное вероисповедание господствовало в то время на ее западном конце — на Пиренейском полуострове, а также на Сицилии. Не исключено, что эти клещи однажды сомкнулись бы.

Избери Владимир иудаизм, это почти наверняка привело бы к восстановлению на юго-востоке Европы иудейского Хазарского каганата. Чем был этот каганат? По существу, Новым Иудейским царством, еврейским Новым Светом, созданным на просторах Причерноморья, Крыма, Северного Кавказа и низовьев Волги 700 лет спустя после разрушения Иерусалима римским императором Титом. Просуществовав чуть менее двухсот лет, Хазария (Артур Кёстлер в работе «Тринадцатое колено»[36] доказательно описывает ее как одну из великих держав IX–X веков) была разгромлена родным отцом Владимира, князем Святославом. При «хазарском» выборе Владимира иудаизм воцарился бы от Каспия и Дуная до Балтики и Белого моря. Излишне говорить, что и в этом случае мировое развитие пошло бы иным путем.