Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Владимир Контровский

Лейтенант Дементьев стоял на подножке, держась за приоткрытую дверь кабины, и с тревогой поглядывал в небо, раскаленное июньским солнцем. Над степью мутным пологом висело знойное колышущееся марево, растворившее горизонт, и из-под этого занавеса в любой момент могли выскочить самолеты-крестоносцы – немецкая авиация господствовала в воздухе. И еще – Павел испытывал очень странное чувство: ему казалось, что эту степь с ее пологими холмами и увалами он уже видел, видел, и не только видел. Он – или не совсем он? – сражался в этих степях, несся на лихом коне, и свист пыльного ветра в ушах скрадывал злой посвист вражьих стрел. И была сеча, и падали наземь кони и люди, и капала горячая кровь с узкого голубого лезвия…

«Перегрелся. – Павел вытер потный лоб тыльной стороной ладони. – Никогда я не бывал в этих местах – никогда! Родная деревенька Захаровка да Ленинград – вот и вся моя география. На таком солнцепеке свихнуться немудрено…»

Самолеты не появились – на этот раз обошлось, – и к вечеру дивизион занял оборону у деревни Жерновка, где уже окопались мотострелки. Второй батарее Дементьева достался центр, слева расположилась первая батарея лейтенанта Вилли Хацкевича, справа – третья батарея старшего лейтенанта Василия Власенко. Жара спала, равнина просматривалась далеко – все было тихо. «Ночь пройдет спокойно, – подумал Павел, – все начнется утром». И не ошибся.

Утром он еще раз проверил свою батарею, привычно – уже привычно, фронтовой опыт вошел в плоть и кровь молодого офицера, прикинул ориентиры – командиры орудий записывали данные мелом на щитах своих пушек, и доложил комдиву о готовности второй батареи к бою. Потом он вдруг заметил на стволе орудия божью коровку – оранжевый с черными пятнышками жучок неспешно полз по нагретому солнцем металлу, и глубоко плевать ему было на все дела мира людей, несмотря на то что этот полыхающий мир мог мимоходом сжечь крошечную божью коровку, не обратив на нее ровным счетом никакого внимания.

«Будет… Будет… Будет…» – ритмично повторяло сердце.

А потом степь зашевелилась.

Павел поднял к глазам бинокль и обомлел.

…На него катилась лавина всадников – Дементьев различал скуластые лица, узкие глаза, рты, раззявленные в воющем крике. Над войлочными шапками конников молниями взблескивали изогнутые клинки, маленькие косматые лошадки подымали тучу пыли; кое-где среди конной орды темными глыбами ползли кибитки, слегка покачиваясь с боку на бок…

Лейтенант оторвался от бинокля, потряс головой и протер глаза. «Или я схожу с ума, или… Да что же это за места-то такие?» Но когда он снова приник к окулярам, то уже не увидел дикой степной конницы – на них тремя цепями шла немецкая пехота; перед ней позли, по-утиному переваливаясь и кивая орудийными стволами, десятка полтора танков.

И не мог понять комбат-два Павел Дементьев, что за видение промелькнуло перед ним: на миг выпавшие откуда-то из безвременья призраки давно истлевших степных воинов, веками налетавших на Русь, мираж или просто самая обычная галлюцинация, рожденная обостренным сознанием человека, в очередной раз стоявшего на грани бытия и небытия? Или же это было что-то такое, о чем простой крестьянский сын Павел не имел ни малейшего представления? Но размышлять над ирреальным ему было уже некогда – воздух над древней степью застонал и завыл, раздираемый в лоскуты летящей сталью, начиненной тротилом.

Немецкая пехота шла в полный рост, спокойно и самоуверенно. Цепи выдерживали равнение; в бинокль видны были закатанные по локоть рукава мундиров, стволы прижатых к животам автоматов, из которых выпархивали желтые светлячки пламени, и даже сигареты в зубах солдат.

– Хорошо идут, сволочи… – негромко произнес кто-то из батарейцев.

«Да, – подумал Павел, – почти как в фильме «Чапаев», который мы, ленинградские мальчишки, смотрели десятки раз».

Передний край взорвался огнем. Стреляло все: винтовки, пулеметы, батальонные «сорокапятки», противотанковые ружья и минометы. Артиллеристы по приказу начальника штаба дивизиона Мироненко разделили цели: на долю батареи Дементьева выпала дуэль с шестиорудийной немецкой батареей, выкатившейся на холмы из-за спин атакующей пехоты.

– Паша, не осрамись, – прозвучал в трубке голос Мироненко. – На тебя вся Россия смотрит!

Вообще-то по правилам стрельбы сначала полагается пристреляться одним орудием, взять цель в «вилку», а уж потом вести огонь на поражение всей батареей. Но сейчас вопрос стоял «Кто кого?»: немецкие пушкари не хлопали ушами, а в бинокль лейтенант рассмотрел, что вражеская батарея состоит из новых длинноствольных орудий «PaK40» – опасный противник. Павел уже наловчился бить на поражение всей батареей без пристрелки, и чутье подсказывало: если промедлишь, то…

На занятой немцами высотке вспухли четыре разрыва – первый же залп лег в цель. Снаряды летели, опережая секунды, и бой был выигран «всухую»: немцам удалось откатить за бугор всего одно орудие.

…А потом лейтенант Дементьев потерял счет времени и ощущение реальности всего происходящего. Он стрелял по черным крестатым танкам, пропалывал шрапнелью немецкую пехоту, уже кое-где дорвавшуюся до рукопашной, гасил огрызавшиеся немецкие пушки и не заметил, как наступил вечер.

Они выстояли – в этот день Зверь не продвинулся на восток ни на шаг.

Бои шли одиннадцать дней. Села Огрызково, Бобраки и Новая Жизнь переходили из рук в руки, пока от них не остались только обгорелые бревна, сиротливо торчавшие среди курящихся дымом воронок. С обеих сторон била артиллерия, и волна за волной налетали немецкие самолеты, сбрасывавшие вперемежку с бомбами продырявленные железные бочки, издававшие при падении истошный вой.

События этих дней слились для Павла в пеструю ленту кинохроники, из которой в память врезались лишь отдельные яркие кадры, словно выхваченные ножницами.

Он помнил, как они разнесли немецкую полевую кухню – в сорок втором немцы еще воевали по расписанию, педантично делая перерыв на обед. Вот в один из таких перерывов батарея лейтенанта Дементьева и накрыла полевую кухню, укрывшуюся в лощине, отследив ее по цепочкам солдат с котелками. Шрапнельный десерт пришелся немцам явно не по вкусу – они шустро побежали из оврага, живо напомнив Павлу ошалевших клопов, которых они с матерью травили однажды в своей ленинградской коммуналке.

Он помнил, как они подавили немецкую батарею, замаскировавшуюся за домами полуразрушенной деревеньки. Дементьев засек ее в стереотрубу по голубоватым дымным кольцам, взлетавшим над стволами укрытых орудий, и щедро нашпиговал цель фугасными снарядами. Потек черный дым, полыхнуло желтое пламя, а затем из-за домов вынеслись кони, запряженные в артиллерийский передок. Следующий снаряд угодил прямо в упряжку, гулко громыхнуло, и высоко в небо взлетела лошадиная нога, дергавшаяся и сгибавшаяся в коленном суставе, словно оторванная ножка кузнечика или лапка паучка-косиножки.