Основано на реальных событиях - де Виган Дельфин

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать это.

В конце концов я решила, что все дело заключалось в застенчивости, или таков был ее способ оградить себя от волнения, с которым она боялась не справиться. В итоге я пришла к выводу, что вопрос материнства был для нее более болезненным, чем ей бы хотелось.

Полагаю, в течение нескольких месяцев Л. удалось составить довольно верное представление о моем образе жизни: о моих первостепенных делах, времени, которое я трачу на каждое из них, о моем чутком сне. Если подумать, Л. очень скоро проявила себя как надежный человек, которому можно доверять, обладающий редкой свободой, на которого я могу рассчитывать. Как кто-то, кто обо мне беспокоился, посвящал мне столько времени, сколько ни один из моих знакомых.

Л. – это великодушная, чудаковатая и необыкновенная женщина, которую я однажды встретила на вечеринке. Именно в таких выражениях я впервые рассказала о ней Франсуа.

Франсуа знал о том, как мне сложно отпускать людей, довольствоваться случайными встречами с ними; знал о моей необходимости знать, что с ними сталось, которую я впоследствии испытываю; о нежелании терять их навсегда. Поэтому он с милой иронией заметил:

– Можно подумать, у тебя недостаточно друзей…

Как-то вечером, в июне, Л. прислала мне фотографию гигантского красно-черного граффити, замеченного ею на грязной стене в тринадцатом округе. На уровне глаз кто-то написал:

WRITE YOURSELF, YOU WILL SURVIVE[7].

Мне всегда нравилось наблюдать за женщинами. В метро, магазинах, на улицах. Еще я люблю разглядывать их в кино, по телевизору, мне нравится смотреть, как они играют, танцуют, слушать, как они смеются или поют. Думаю, этот интерес сродни детству, непосредственно связан с ним. Он представляет собой продолжение ролевых игр, которым я предавалась, будучи маленькой девочкой, с некоторыми подружками. Тогда было достаточно придумать себе новое имя, чтобы преобразиться. Давай ты будешь Сабриной, а я Жоанной. Или наоборот. Я буду прекрасной принцессой с локонами, как у Канди, и очаровательной ямочкой, я буду сверходаренной молодой актрисой, как Джоди Фостер в «Багси Мэлоун», у меня будут голубые глаза и фарфоровая кожа, я буду Кристиной Розенталь, которая в спектакле танцевала под «Белинду» в конце учебного года в начальной школе в Йере, я буду одной из темноволосых и притягательных звезд лицея в Эгле: Кристель Порталь или Изабель Франсуа, я буду единственной девочкой в банде мальчишек, которые будут смотреть только на меня, я буду восхитительным созданием с длинными прямыми волосами и нежной, точно бархатной, грудью.

Я буду другой.

Л. возвращала к жизни эту неутоленную надежду быть красивее, умнее, увереннее в себе, короче, быть кем-то другим, как в той песне Катрин Лара[8], которую я в подростковом возрасте постоянно слушала: «Роковая, роковая, я бы хотела быть из тех женщин, ради которых весь мир воспламеняется, сходит с ума, испепеленный…»

Даже теперь, хотя со временем я понемногу привыкла к самой себе в целом, хотя мне кажется, что я живу в мире и даже гармонии с той, кем являюсь, хотя я больше не испытываю властной необходимости поменять себя целиком или частично на более привлекательную модель, я, по-моему, сохранила тот взгляд на женщин: смутное воспоминание о желании быть другой, которое так долго наполняло меня. Взгляд, который тотчас примется искать в каждой встреченной мною женщине, что в ней есть самого прекрасного, самого волнующего, самого яркого. Отныне, во всяком случае, до нового приказа, мое сексуальное желание направлено на мужчин. Волна, содрогание, жар внизу живота, в бедрах, прерывистое дыхание, все тело в состоянии тревоги, наэлектризованная кожа – все это лишь при контакте с мужчинами.

Правда, однажды, несколько лет назад, мне показалось, что я испытала по отношению к женщине нечто, что будоражило кровь, что могло вырваться сквозь кожный покров. Меня пригласили на зарубежный фестиваль с презентацией перевода одной моей книги. В полутемном, прохладном от кондиционера зале, когда снаружи стояла изнуряющая жара, я ответила на вопросы читателей. После своего выступления я слушала ту женщину, которая говорила о своем последнем романе. Я читала многие ее книги, но прежде никогда с ней не встречалась. Она была блистательна, забавна, остроумна. Ее речь состояла из череды пируэтов, контрапунктов и отступлений от темы. Аудитория, и я тоже, была завоевана. Она жонглировала словами, играла на их многозначности, она дурачилась. Публика, взрывы смеха, направленное на нее внимание, все казалось игрой, как если бы на самом деле ничто из этих занятных подробностей (писатель перед своей публикой) не должно было приниматься всерьез. Она была прекрасна мужской красотой, это относилось не к ее чертам, а скорее к ее позе, хотя мне не удалось в точности определить, где брала начало эта странная притягательность, которую я испытывала на себе. Было что-то невероятно женственное в ее манере брать на себя мужественность, соглашаться с ее кодами, искажать их.

В тот же вечер мы пошли выпить по стаканчику недалеко от порта.

Еще раньше, когда мы еще были с группой (состоящей из десятка писателей и организаторов фестиваля), она рассказала о себе, о своей страсти к автомобилям и к скорости, о любви к вину, о преподавании в университете. Я вдруг резко захотела, чтобы она заинтересовалась мной, предложила, чтобы мы вместе сбежали, выделила меня из прочих. Выбрала меня. Так оно и случилось. В жаркой темноте я сидела напротив нее и, хотя мы были примерно одного возраста, казалась себе неуклюжим подростком. Она во всем превосходила меня. Ее остроумие, речь, голос – все завораживало меня. Помнится, мы говорили о городе, в котором она жила, о красоте аэропортов, о том, как, несмотря на забывчивость, книги продолжают жить в нашей памяти. Помню, я рассказала ей о самоубийстве моей матери, случившемся несколькими месяцами раньше, и о вопросах, которые все еще мучили меня. Впервые меня посетило желание лежать рядом с женщиной, прикасаться к ее коже. Уснуть в ее объятиях. Впервые я представила, что это возможно, что такое может со мной случиться – вожделеть к женскому телу.

В отель мы вернулись пешком, поздно ночью. В коридоре мы без колебаний расстались, это произошло мгновенно, ясно. Каждая ушла в свой номер. Я часто вспоминала о ней, я никогда больше ее не видела.

Была ли для меня Л. объектом желания? Учитывая то, как мы познакомились, и стремительность, с какой она заняла в моей жизни столь значительное место, я, разумеется, задавала себе этот вопрос. И ответ положительный. Да, еще и сегодня я была бы способна с точностью описать тело Л., длину ее ладоней, прядь, которую она заправляла за ухо, ее кожу. Шелковистость ее волос, ее улыбку. Я желала быть Л., быть как она. Я желала походить на нее. Однажды мне захотелось погладить ее по щеке, обнять. Я любила ее духи.

Не знаю, какова во всем этом доля сексуального желания, возможно, оно никогда не доходило до моего сознания.

В день объявления результатов экзаменов Л. первая позвонила мне, чтобы узнать, сдали ли Луиза и Поль. Мы решили в тот же вечер у нас дома с друзьями отпраздновать успех моих детей. Я представляла небольшую веселую вечеринку для своих, после чего дети отправятся куда-нибудь веселиться до конца ночи. И предложила Л. прийти, так она наконец сможет познакомиться с ними, а заодно с Франсуа, которого она до сих пор ни разу не видела. После минутного колебания Л. загорелась – ну конечно, отличная мысль, что принести: вино, закуски для аперитива, десерт?

Вечером Л. оставила мне голосовое сообщение, чтобы сказать, что она не придет: ей очень жаль, но у нее сильно болит спина, и она опасается, как бы эти симптомы не оказались предвестниками почечной колики. К несчастью, с ней это бывает довольно часто, так что ей лучше остаться дома и отдохнуть.