Похождения рофессора Эпикура - Александр Бородыня

- Пишем так! - сказал Сенека и выпрямился. Он заложил руки за спину, скрутил пальцами хлястик своего халата и уже как бы сверху осмотрел позицию. - Произведен опыт, - он посмотрел на лаборанта, и тот, заглянув в журнал, показал на пальцах сложную римскую цифру. - Произведен опыт номер 4356 по программе: "Ибикус-резерв (Развитие в джунглях обычных гливеров против обычных грилей)." Опыт проводился на лабораторных мышах. В условиях экспериментальной площадки нарушений не было... В результате опыта установлено, что обычная лабораторная мышь, даже одетая в специально пошитый чехол (военную форму) и тонизируемая ударами тока, не расположена к агрессии и убийству. Для подлинной имитации боя мне пришлось использовать..."

Между двух металлических пластинок, обозначающих вход в подземные бункеры пряных, высунулась острая розовая мордочка вице-губернатора Раули. Вице-губернатор Раули пошевелил усиками, но под строгим взглядом Сенеки вздрогнул и моментально ретировался вниз. Он побежал по узкому лабиринту и исчез с глаз.

"В принципе, данную резню вовсе нельзя назвать победой, - размышлял Сенека, одновременно диктуя лаборанту совершенно иной текст. - Убитые грили, конечно, понесли некоторый физический урон, они все умерли... Сенека ни на секунду не сомневался, что действия на его маленьком полигоне в точности копируют реальность боя, - то есть, они понесли максимальный материальный урон, то есть потеряли жизнь. Но и грили понесли урон, - он чуть не оторвал собственный хлястик,- урон моральный. Здесь действует закон сохранения: всякий убитый несет потери физические, всякий убийца, таким образом, несет потери моральные. После чего, - он покрутил пуговицу на хлястике и оторвал. - они, так скажем, меняются местами."

В одной из раскаленных железных коробок все еще скреблась и попискивала мышь, изображающая мумми-смертника.

- Что мы записали? - спросил Сенека, поворачиваясь к лаборанту.

- Мы записали, что шпионы грилей были казнены грилями, потому что, полностью перевоплотившись в гливеров и впитав для лучшей конспирации чуждую идеологию вражеской армии, начисто забыли ключевое слово пароля.

- Как казнены!? - и сам же себе профессор ответил довольным голосом. - Повешены! - кончиком длинного белого пальца он покачал двух подвешенных мышей, маленькое искусственное деревце при этом скрипнуло. - Так что, будем считать доказанным, - продолжал диктовать он. - Шпионаж как форма развития диалектической мысли, не имеет никакого смысла. Любой шпион работает против своего народа. И чем лучше работает шпион, тем больше вреда он наносит снарядившей его родной армии.

- Кентурио, кажется, издох! - не поднимаясь со своего стула, сказал сонно второй лаборант. - Посмотрите, профессор, не шевелится...

Осторожно открутив проволочки, Сенека снял с креслица тело полковника Кентурио, тельце мышки было еще теплым и мягким.

- Шальная пуля! - сказал он, быстро препарировав тельце на отдельном тоже стеклянном столике. - Но, позвольте... Позвольте! - он поднял голову и обращался почему-то не к кому-нибудь, а прямо к ярко светящей лампе в серебряном отражателе. - Откуда же шальная пуля-то взялась?

- Бомбострекозы, по-моему... - предположил первый лаборант, все еще стоящий над открытым своим талмудом. - Но я могу ошибаться.

- Мы пускали бомбострекозы? - спросил, отворачиваясь от лампы и глядя на сейф, Сенека. - Что-то я не помню, чтобы мы пользовались авиацией...

- Условно! - сказал первый лаборант. - Вы же сбросили в джунгли бронежилеты для грилей, так что, наверное, мы могли бы записать...

- Что? - спросил Сенека. - Если бомбовый удар был условным, то каким же образом пуля? - он показал лаборанту микроскопический осколок металла, извлеченный из тельца препарированной мыши. - Впрочем, может быть, это и не пуля, может быть, это инфаркт. Как вы считаете, может у нашей мышки случиться инфаркт?

Он сидел на высоком своем лабораторном стуле без спинки и, подперев голову, смотрел на макет, а с макета на него смотрела наглая мышь в разобранной коричневой резине. Профессор Эпикур даже в этой неестественной инкарнации умудрился получить удовольствие. Он получил удовольствие от того, что в очередной раз унизил, прижал к стенке и оскорбил действием оппонента.

В другом конце экспериментального стенда на зеркальной поверхности двойного озера что-то само по себе происходило, но ученый потерял уже всякий интерес к научной картине в целом, его интересовал лишь узкий аспект данного широкомасштабного эксперимента. Он хотел расправиться с Эпикуром. Что-то больно укололо Сенеку в левую щеку. Он хлопнул ладонью, посмотрел - никакой крови. Лишь на бугре Венеры расплывалось радужное металлическое пятно раздавленного бронекомарика.

"Верно, - подумал Сенека. - Чего сидеть?.. Бомбить надо... Бомбить, и в атаку... Марш-бросок... Попробуй у меня марш-бросок! - он погрозил пальцем наглой мыши. - Сможешь?"

Лаборанты неохотно переделывали скальный рельеф, от рельефа уже сильно воняло разлагающимися мышиными трупами дивизии "Дуглас". Сенека сосредоточился на макете. Лупа чуть-чуть дрожала в его руке. Мышка под лупой была в фуражке с кокардой и без комбинезона. Вид у грызуна был независимый, и он крутился рядом с ненавистным ротным. Он так же, как и сам ротный, привлекал внимание ученого. С ним тоже следовало индивидуально разобраться.

Глава 8. НАРЦИСС

Нарцисс (Натан Аронович Цисарели), крупный теоретик, в свои сорок пять лет умудрился побывать на стажировке уже трижды. Правда, в первый раз, еще в юные годы, по желтому мандату мирного населения. На всю жизнь он сохранил яркие воспоминания об этом месяце.

Войска зелопикающих сожгли город, и он, мальчик, потерявший отца, спасал из центрального книгохранилища наиболее ценные фолианты. Он читал на чердаке, когда на улице гудели мотоциклы вражеской армии и громко ругались солдаты; они вылавливали бесхозную скотину.

В годы реконструкции, когда искусственники и производственники делали робкие свои попытки сократить деятельность Института войны, Нарцисс, блестящий ученый и публицист, оказался в первых рядах защитников прогресса. На страницах газет и журналов в течение нескольких переломных лет появлялись его великолепные статьи. В "Экономике мира" он утверждал, что лишь война способна оживить человечество, вывести его из затяжного кризиса, что только военные разработки способны толкать науку вперед:

"Военная промышленность - это всегда эксперимент, не имеющий будущего практического воплощения, это свободный поиск творческой мысли, быстро воплощаемый и имеющий конкретные формы".

И почти одновременно появляется спорный очерк в "Вопросах мировой философии". "Дерзание, поиск, полеты к звездам, как осторожны мы в этом, пишет Нарцисс. - Как обстоятельны в закоснелой конкретике. Мы погибнем в мире, где неожиданность может быть предоставлена нам лишь природой. Нас ждут нарастающая сытость, монорефлексия, застой и, в конечном счете, увядание, гибель, одряхление и беспамятство.