Девочка и мертвецы - Владимир Данихнов

Катенька помялась и тихо попросила:

— Дяденька, вы не выключайте компутер, когда ляжем спать. Мне очень приятно, что он светится рядышком. — Катенькины глаза сами засветились, как крохотные видеоящики. — Пожалуйста!

Марик кивнул.

Глава одиннадцатая

В ночи раздался голос Ионыча, вялый с похмелья, кровоточащий от унылой мысли, терзавшей ржавым саморезом нетрезвый разум:

— Как же мы так, Феденька? Встали на путь разбоя и преступления.

Сокольничий зашевелился под одеялом. Сел на кровати, схватился за голову:

— Тарелка в том повинна, Ионыч, как пить дать. Мы с тобой люди верующие, положительные, по своей воле так бы не поступили.

— Думаешь?

— Недавно проверял тарелку и знаешь, что услышал? Стук какой-то! Точно тебе говорю: то стучали механизмы, предназначенные для управления нейронными сетями наших мозгов!

— Так я и думал… — пробормотал Ионыч потрясенно. — Нейронными сетями управляют, ироды, свободу поступка на корню душат.

— То-то и оно, Ионыч. То-то и оно.

— Ладно, черт с ней, с тарелкой. Мы ведь, если задуматься, не праведников убили, а так, шваль, мерзейших госчиновников, бюрократов.

— Орудия мы с тобой, Ионыч, орудия в руках божиих, по-другому и не скажешь. — Федя сокрушенно покачал головой и почесал заскорузлую пятку через дырку в носке. — Но не всякий праведник нас поймет. И в Китеж-град путь нам уже закрыт.

Ионыч поднялся, заглянул в окно — снаружи бушевала, ломаясь о крепкие стены, непогода. Ионыч заложил руки за спину, прошелся по комнате.

— Праведники не поймут, — согласился Ионыч. — Они, праведники эти, привыкли чужими руками жар загребать.

Федя вздохнул:

— Делаем за них всю грязную работу, а они еще и недовольны.

— Вот, к примеру, старик Пяткин, — продолжил Ионыч. — Праведный вроде старикан. А с меня триста рубликов сколотил самым бессовестным образом. И где, спрашивается, благодарность за то, что мы черную работу за него сделали, чтоб он чистеньким оставался, перед всевышним незапятнанным? Где благодарность, я спрашиваю?

Сокольничий долгое время молчал. Видно было, что со словами Ионыча он не совсем согласен. Старик Пяткин пришелся по душе добросердечному Феде. В конце концов, не так часто встретишь человека, который тебя и накормит, и напоит, и переночевать оставит. А триста рублей… а что триста рублей? Они за вечер наели и выпили хозяйского больше чем на триста; пожалуй, что и на пятьсот. Особенно Ионыч старался, бочонок красного вина с корицей выдул, наверное. А корица — приправа редкая, с самой Земли поставляется.

— Федя, — позвал Ионыч сердито. — Ты не слушаешь меня?

Сокольничий вздрогнул:

— Слушаю, Ионыч, слушаю. Просто задумался: не поджидают ли нас в Пушкино. Вдруг пропажу Владилена Антуановича уже обнаружили?

— Думаешь, Пяткин догадался о чем-то и сдал нас?

Добрый Федя ничего такого не предполагал, но все-таки сказал, чтоб лишний раз не гневить Ионыча:

— Видимо, так.

Ионыч подошел к стулу, взял брюки, решительно сунул ногу в штанину.

— Ты куда, Ионыч? — спросил Федя.

— Надо потолковать с этим Пяткиным. Хочу проверить, правда ли он о чем-то догадывается…

— Дык ночь на дворе! — Сокольничий покосился на будильник. —

— Пол четвертого времени; спит он еще.

— Зато я не сплю, — заявил Ионыч. Сунул под ремень пистолет, а сверху надел теплый вязаный свитер.

Сокольничий молча наблюдал за его приготовлениями.

— Если что, спеши на выручку, Феденька, — сказал Ионыч. — Тут такое дело, сам понимаешь. Мало ли что может произойти!

Сокольничий кивнул закрывшейся двери, примостил голову на мягкой подушке и мгновенно уснул.

Ионыч не успел сделать и пары шагов по коридору, как заметил черный силуэт у окна. Пригляделся: женщина. Красивая. Белокожая, царственной осанки, в черном платье с глухим воротником, в изящных бархатных сапожках с серебряным напылением. Женщина стояла, сложив руки на груди, и смотрела в заледенелое окно. Ионыч подошел к ней, замер, принюхиваясь: от красавицы пахло шанелью. Ионыч давно не разговаривал со зрелыми женщинами и не знал, с чего начать даже самый обыденный разговор. К тому же он совершенно не ожидал, что в доме живет еще кто-то, кроме деда и внука Пяткиных, и оттого почувствовал полнейшее смятение.

— Красиво, — сказала женщина печально. — Смертельно красиво. Танец холодной смерти, ядовитый пляс искрящих снежинок — всё это так завораживает!

— Весьма завораживает, — согласился Ионыч робко.

— Вы знаете, что местный снег губителен для человеческого организма? Что, в отличие от снега на Земле-матушке, этот снег кроме воды содержит вредные для здоровья канцерогенные добавки?

Ионыч почесал макушку. «Дама-то интельгентная попалась!» — подумал он с уважением и некоторой опаской.

Сказал:

— Я что-то читал об этом, госпожа.

— Современные люди так мало читают! — Женщина печально вздохнула. — Это так меня беспокоит! — Она прижала руку к сердцу.

— Вы совершенно правы, уважаемая… — заикаясь, пробормотал Ионыч. — Тут я с вами спорить не буду: не читают; не хотят, собаки, читать.

— Зачем вообще нужно спорить? — Женщина закрыла глаза. — Споры отдаляют людей друг от друга. Почему люди не примут одну точку зрения, единственно верную?

— Простите, почтенная, — вежливо сказал Ионыч, — я — человек простой, в философии не силен, но тут с вами соглашусь на сто процентов: споры нафиг не нужны. Не переношу, когда со мной спорят, убить такого спорщика готов!

— Мы с вами понимаем друг друга, — помолчав, прошептала женщина. — Я ощущаю смутное родство с вашей простой русской душой.

Ионыч почувствовал, что краснеет.

— Как вас зовут? — пробурчал он.

— Ах, разве это имеет значение? Здесь, на чужой планете, вдали от матери-Земли мы нашли друг друга; к чему нам имена? клички? звания? Зачем все эти несущественные символы собственного бессилия перед могуществом природы? Разве мы не можем сойтись в танце страсти без ненужных имен?

Ионыч из слов незнакомки понял, что пора переходить к более активным действиям. Он сделал шаг к красавице, намереваясь заключить ее в сладкие объятья, но в этот момент в коридоре зажегся яркий свет.

— Анна!

Отморгавшись, Ионыч увидел, как старик Пяткин насильно уводит незнакомку. Ноги женщины заплетались, она бормотала под нос: «Это судьбоносная встреча… боги предначертали…», но сопротивляться не пробовала. Пяткин без слов затолкал женщину в пустую сумрачную комнату, запер дверь на ключ. Изнутри послышалось мелодичное пение.

Ионыч почувствовал себя обделенным.

— А чего это вы, почтенный Пяткин? — спросил он с раздражением. — Мы тут, между прочим, беседовали; о высоком, кстати.

Старик повернулся. Шарф, закрывавший нижнюю половину лица, чуть сбился, стало слышно хриплое стариковское дыхание.

— Это моя дочь, — сказал старик. — Анна — мать Марика.

— Ваша дочь? — удивился Ионыч. — Я думал, она умерла.

— Моя дочь не в себе, — сказал Пяткин. — Она больна душой, и я вынужден держать ее взаперти, вдали от посторонних глаз.

— Не кажется ли тебе, почтенный Пяткин, что это несправедливо? — спросил Ионыч, мысленно представляя Анну в интересном виде — в неглиже и на качелях, окруженную желтыми одуванчиками. — Твоя дочь — свободный человек и имеет право поступать, как пожелает.

— Моя дочь в таком состоянии, что кто угодно может воспользоваться ее доверчивостью для удовлетворения самых низменных потребностей, — резко ответил старик. — Не тебе меня судить, почтеннейший.

Ионыч после слов об удовлетворении низменных потребностей чуть не лопнул от похоти. В его мысленных представлениях Анна сидела на качелях совершенно голая и бросалась в него сочными вишенками, а Ионыч в ответ кидал в Анну березовые веточки. Они беззаботно смеялись; пели птички, по деревьям скакали зайчики.

— Простите, уважаемый Ионыч, — пробормотал Пяткин, отворачиваясь. — Я не должен был этого говорить.

Ионыч потянулся рукой за пояс. Пяткин вздрогнул, бросил на него быстрый взгляд.

Они вытащили пистолеты почти одновременно. Черные зрачки огнестрельных чудовищ смотрели друг на друга ехидно и не без предубеждения. Голубые искры плясали на белоснежном стволе Пяткина, а ствол Ионыча оставался черным, холодным и маслянисто поблескивал — как нефтяное пятно.

— Я мог оставить вас выживать снаружи, — медленно произнес старик. — Но я так не поступил. Я знаю, в тебе мало благодарности, почтенный. Но прояви хотя бы каплю благоразумия: в этом узком коридоре сложно промахнуться. И, клянусь богом, даже если ты нажмешь на спуск долей секунды раньше, я успею выстрелить тоже. К тому же…

Ионыч испугался спокойного голоса старика. Испугался до такой степени, что его указательный палец дрогнул и против воли нажал на спусковой крючок. Бах! Старик замолчал на полуслове и, сипло каркнув, завалился на спину. На белой майке в районе тощей груди вспухло темное пятно.