ОЗЕРО ТУМАНОВ - Елена Хаецкая

Он схватил Гварвина за руки и стиснул с силой, какую трудно было заподозрить в немощном старике.

— Ты когда-нибудь думал, ступая по земле, что там, под твоими ногами, — ад? Безумный дождь перевернул все вверх дном! И вот он вернулся… Беги! — пронзительно выкрикнул он, отталкивая от себя сына. — Беги, спасайся!

Гварвин нерешительно переступил с ноги на ногу, не зная, как лучше поступить: то ли послушаться отца и не раздражать его, то ли, напротив, ослушаться и унести его, невзирая на протесты, в теплую постель?

Эрван смотрел на него с хитрой проницательностью, свойственной безумцам.

— Я благословлю тебя, — хриплым голосом обещал он. — Я забуду Алису и благословлю тебя. Встань на колени. Обещай, что немедленно уйдешь, и тогда я благословлю тебя.

Гварвин больше не колебался. Он упал перед отцом на колени, и тот осенил его крестом, и дал поцеловать свою руку. А потом Эрван улыбнулся Гварвину.

— Ступай, мой мальчик, — сказал он почти ласково. — Ступай. Спасайся от безумного дождя!

И Гварвин, вскочив на коня, поскакал к замку Керморван. Эрван провожал его взглядом, и неопределенная улыбка блуждала по лицу старика. Потом он поднял взгляд и увидел вдалеке силуэт всадника. Он не мог рассмотреть незнакомца, но почему-то сразу понял, что это — рыцарь из Рюстефана, мрачный вдовец, который после смерти Сакариссы так и не женился, хотя многие советовали ему перестать изводить себя и вернуться к нормальной жизни.

Почему-то Эрван в душе всегда считал его своим соперником. И хоть они никогда не ссорились и даже не обменялись ни единым недобрым словом, в мыслях Эрван иногда вел с ним разговоры.

Вот и сейчас Эрван подумал, глядя на всадника:

«И все-таки моя жизнь была получше твоей. У меня была любимая жена, и двое прекрасных детей. И хоть я потерял Алису, у меня остался Гварвин, а он вовсе не так уж плох. Я был счастлив. А ты? Чем жил ты, сухой и бесплодный? Я знаю, ты завидуешь мне».

Дождь хлынул с удвоенной силой, и всадник исчез за водной пеленой.

Смерть Эрвана немного отсрочила свадьбу Гварвина де Керморвана и Мари де Мезлоак. Все совершилось в свой срок, без всякой поспешности, как и желал бы старый сеньор. Поначалу Гварвин и его юная супруга были весьма счастливы друг с другом. Если кого-то и огорчала женитьба Гварвина, так это его многочисленных друзей, которых он совершенно забросил, предоставив им носиться по полям за зайцами без него.

Кисленькая складочка у рта Мари совершенно исчезла, так что Гварвин и вспоминать о ней перестал и почитал себя чрезвычайно удачливым человеком, которому очень повезло с женой. Мари вовсе не уклонялась от супружеских объятий — как можно было бы заподозрить, видя ее надменную манеру держаться, — и в определенном смысле превосходила Фаншон. Гварвин полагал, это оттого, что Мари немного умела читать.

— Умная женщина везде умна, — рассуждал он с друзьями в те редкие дни, когда снисходил до кувшина винца в их кругу. — Прежде я полагал, что они все одинаковы, были бы веселы да податливы, но это оказалось не так.

Друзья переглядывались и переводили разговор на другую тему, однако делали это не из стыдливости, а потому, что неприязненно относились к Мари де Мезлоак.

Через два года кислое выражение вновь отчетливо проступило на лице супруги Гварвина, и Мари решительно отвергла ласки мужа, когда тот, по обыкновению, потянулся было к ней под одеялом.

Гварвин так удивился, что едва не свалился с кровати.

— Что это с вами, жена? — воскликнул он. — Клянусь головой, такого прежде не бывало! Не стал ли я вам, часом, противен?

Мари ответила решительно:

— Нам больше не следует прикасаться друг к другу, коль скоро я в тягости.

Гварвин громко вскрикнул и покрыл все личико Мари поцелуями.

— Вот это радость! — воскликнул он. — Я уж начал было считать, жена, что вы на такое не способны!

На лице Мари от гнева выступили красные пятна.

— Что вы имеете в виду, мой муж?

— Да вот, — объяснил Гварвин, — целых два года вы не могли понести, я и подумал: уж не бесплодна ли моя супруга? Впрочем, я и бесплодную бы вас не оставил, а для продолжения рода признал бы своим наследником какого-нибудь бастарда.

Пятна на щеках Мари стали гуще, и даже лоб у нее покраснел. Простодушное замечание Гварвина привело ее в ярость.

— В бастардах нет необходимости! — холодно проговорила она. — А теперь оставьте меня в покое. Многие врачи сходятся на том, что супружеские ласки вредят будущему ребенку.

И с этим она улеглась, отвернувшись от мужа. Гварвин посмотрел на ее волосы, провел пальцами по ее затылку, но она лишь брезгливо поежилась. Тогда Гварвин растянулся на кровати рядом с нею, и скоро он уже громко, жизнерадостно храпел.

Вот когда настала для Гварвина пора вспомнить о пылком увлечении своей легкомысленной юности. Коль скоро Мари отказывала ему в удовлетворении естественной потребности, Гварвин не видел большого греха в том, чтобы разыскать Фаншон и предложить ей возобновление прежнего союза.

Но — увы! — за минувшие два года Красотка Фаншон превратилась в Толстуху Фаншон, так что Гварвин ограничился тем, что дал ей приданое и помог подыскать хорошего мужа.

Выполнив таким образом все обязательства по отношению к этой девушке, Гварвин остался совершенно одинок. В унынии и печали скитался он по вересковым полям, а то выходил на берег моря и часами смотрел, как волны набегают на скалы, бесславно разбиваясь об их белые бока.

Неожиданно к нему пришли воспоминания об Алисе. Гварвин не думал о своей пропавшей сестре уже очень долгое время. А тут вдруг она как живая ему представилась: круглолицая, с ясными глазками и золотыми кудряшками. Когда они оба были детьми, Алиса порой раздражала брата, и ему хотелось оттягать ее за эти глупые кудряшки или как-нибудь обидеть, чтобы она заревела, выпятив пухлые губы. Но мысль о будущем ребенке Мари все изменила. Теперь образ маленькой девочки вызывал у Гварвина лишь странное умиление. И он понял, что желал бы, чтобы первым ребенком Мари оказалась девочка.

«Я повторяю моего отца, — подумал Гварвин. — В детстве меня иногда возмущало: как можно любить дочь больше, чем сына? А теперь я и сам не прочь заиметь дочку. И уж можно сказать заранее, что дочка была бы мне куда милее, чем какой-то сорванец, похожий на меня и такой же несносный».

У него выступили слезы на глазах, но он решил, что это от ветра.

— Эй, Гварвин! Сир Гварвин! — раздались вдруг крики.

Гварвин обернулся и увидел, что его окружают всадники. Моргнув, он прогнал от себя задумчивость и сразу узнал их: то были его прежние друзья.