Заоблачная. Я, ведьма. Сказка для больших девочек - Ульяна Гринь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обратно я уже не позволила себя нести. Вышла сама, хоть и медленно на вкус Агея. И чемоданчик в цветочках у него отобрала. А то нашли, понимаешь, моду таскать моё тело! Мы вынырнули из-под прохладных сводов бурсы в жаркий воздух города, и Агей довольно пояснил специально для чайников:
– Даже лучше, что вас на лето в ДММ поселят! Не заскучаете! Там вечно кто-то толчётся, не все на каникулы уезжают.
– Что значит ДММ? – поинтересовалась я всё ещё вяло.
– Дом Магической Молодёжи, – пояснил наш спутник. – Что-то типа летнего лагеря, только в городе. Пошли быстрее!
– Как могу, так и иду! – с достоинством ответила я, пытаясь ускорить шаг. – А ты всех очаровываешь, чтобы добиться своего? Или только старых уродливых училок?
– Тоже мне, писаная красавица нашлась! – фыркнул Агей. – Веля не уродливая, видела бы ты её танцующей при луне! Ни один мужик перед ней не устоит!
– Она что, ведьма? – уточнила Дала.
– Берегиня пополам с русалкой, – коротко бросил Агей и сердито добавил: – Опоздаем на суд – обеих покусаю!
– Попробуй ухвати! – хмыкнула Дала, становясь почти совсем прозрачной, и я покачала головой – вот трусиха, чуть что сразу в кусты, то есть в меня! А я, значит, отдувайся за двоих!
Дала услышала мои мысли и обиделась. Отлетела на пару метров и теперь плелась в хвосте, лавируя между прохожих. Список недостатков близняшки постепенно пополнялся…
ДММ, оказавшийся старой кривобокой гостиницей с мутными окнами и молниеподобными зигзагами трещин на фасаде, стоял примерно в получасе ходьбы заплетающимся шагом от бурсы. Со всех сторон его окружал пустырь, а с трёх из них – глухой частокол под два метра, как в праславянских поселениях. Такому забору не страшны ни дикие звери, ни дикие же кочевники! Толку же от него было, как от козла молока, ибо ни ворот, ни калиток в нём не наблюдалось, так, видимость одна.
Мы стукнулись для приличия в дверь ДММ, и Агей с усилием потянул её на себя. Со страшным скрипом та отворилась, пропуская нас, и захлопнулась, издав грохот, который наверняка услышала вся нежить в округе. Впрочем, в этом было своё достоинство, ибо на звук выползла совершенно древняя старушка, ещё дряхлее Агаши, и уставилась на нас бельмами невидящих глаз. Меня аж передёрнуло от этого взгляда, таким он был проницательным, словно бабуся смотрела сразу вглубь души. Она скривилась, как будто съела целый лимон, и проскрипела ехидно:
– О! Эмпатка! В двух лицах! Проходите, проходите!
Мы скромно продвинулись в пыльный холл, заставленный разномастной мебелью разных стилей и эпох, а старуха прошаркала к поцарапанной консоли у стены и взяла с неё новенький, блестящий планшет. Провела рукой по гладкой поверхности и усмехнулась:
– Ягишнины внучки? Ну-ну… Идите наверх, второй этаж, комната в торце. Занимайте кровать, вам всё равно две не нужны.
Дала фыркнула, а я язвительно заметила:
– Положено две, так дайте две!
– Чтоб ты волка сюда приводила? – старуха вперила в меня свои белые глаза, и я поёжилась.
– Не волнуйтесь, баба Рая, – поспешил вставить Агей. – Я только провожатый!
– На суд пойдёшь? – хмыкнула старуха. – Всё равно оборотню казнят!
– Не дождётесь, – буркнул он и подхватил мой чемоданчик. – Пошли, девчонки!
Мы бочком проскользнули на скрипучую шаткую лестницу, поднялись на второй этаж, в коридор, где в одиноком луче из разбитого окна танцевали редкие пылинки. Агей повёл носом и чихнул:
– Совсем запустили ДММ… Бурса могла бы и позаботиться о ремонте.
Я только вздохнула. Такие общаги для меня новостью не были. В последней тоже всё разваливалось. Но мы хоть убирали немного, полы мыли…
В комнате стояло три кровати. Две у левой стены и одна у правой. Две пустые и одна застеленная кокетливой постелью с розовыми рюшечками и в цветочек. Куча подушечек, плюшевых мишек и единорожков, какие-то мисочки, флакончики и коробочки на прикроватном столике, всё окружающее пространство забито шмотками в том же розово-карамельном цвете. Девушка, обитающая здесь, явно помешана на Барби. Странно, что кукол нигде не видно.
Соседка, кстати, тоже отсутствовала. Я пощупала матрас на кровати у окна и поискала глазами постель. Ничего похожего в комнате не наблюдалось. Агей шлёпнул чемоданчик на вторую кровать и щёлкнул замочком:
– Глянь, что Агаша тебе приготовила.
В крохотном, смешном с виду баульчике обнаружилось огромное множество самых разных вещей. В том числе и две смены постели – простой, домотканой, но удивительно нежной на ощупь. Я аккуратно и быстро застлала кровати, заняв обе, как и сказала Велеслава. Даже если близняшка не спит, у неё должно быть своё пространство, чтобы она не села мне на голову окончательно.
Нашлись и нормальные вещи, в том числе джинсы и майка, за которые я схватилась с жадностью потребительницы. Выразительно глянула на Агея. Тот смущённо кашлянул, сообразив, и двинулся к двери:
– Я вас подожду снаружи. И это… Скоро суд, нам надо поторопиться!
Дала плюхнулась на кровать и заметила:
– А что, он ничего!
– Ничего особенного! – ответила я. Пыхтя, стащила жуткое платье, напялила джинсы с майкой. Подумав, продела в шлейки штанов симпатичный вышитый пояс, а ободок на волосах решила оставить – на всякий случай, да он мне и не мешал особо. Вместе с сапожками получилось довольно мило, как показало мне украшенное стразами зеркало на розовой половине комнаты. Дала же осталась в платье, может, по привычке, а может, и из вредности. Чего-чего, а этого ей было не занимать!
Мне ужасно не хватало сумки и моего телефона, но здесь никто не носил с собой ничего похожего. Во всяком случае, на улице я не заметила аксессуаров, кроме затянутых шнурками мешочков на поясе у некоторых мужчин. Придётся обходиться без.
Дала критически оглядела меня и поднялась в воздух:
– Ну, пошли, что ли? А то возлюбленный сбежит!
– Отстань! – разозлилась я. – Между нами ничего нет! И не будет!
– Ага, ага, – покладисто кивнула она. – Как скажешь, дорогая!
Мы вышли в коридор. Агей подпирал стенку, ковыряя носком сапога серый от пыли половик. Оглядел меня с ног до головы, и в его глазах появилось знакомое выражение. Переводилось оно примерно как: «А она вполне даже ничего!» Но мне было не до флирта. Со всеми событиями прошедших дней хотелось мира и покоя, а не мужского внимания. Их внимания мне хватило до скончания дней!
Я демонстративно отвернулась, направляясь к выходу. Ещё в клубе он мне не понравился, этот Агей, а первое впечатление обычно самое правильное. И если он хочет успеть на свой суд, лучше поторопиться, а не зевать по сторонам.
Мы вернулись на площадь. В центре уже стояла на возвышении гораздо большая клетка, чем раньше, и волчица Яна всё так же лежала, угрюмо ожидая казни. Со стороны бурсы появились кресла, очевидно, для судей, а толпу деликатно направляли окружить место экзекуции с остальных трёх сторон. В креслах сидели трое.
Белобородого седого старика я точно где-то видела, хотя и не могла вспомнить, где именно. Его загорелое лицо, испещрённое глубокими морщинами и обрамлённое белыми прядями, свободно падающими из-под обода, было хмурым и опечаленным. Рядом с ним сидел мужчина средних лет, черноглазый и резкий в движениях, как цыган. Он оживлённо шептался с женщиной в кресле по правую руку. Изящная и хрупкая, она озабоченно слушала, не переставая крутить в пальцах самое настоящее веретено, наматывая на него тончайшую серебристую нить. При виде её лица я ощутила непонятную грусть, а в голове сама по себе сложилась незатейливая колыбельная, которую я наверняка слышала в детстве.
– Кто это? – невольно спросила я у Агея. Тот шёпотом ответил, наклонившись к моему уху:
– Самый старый – батюшка Белобог. Рядом дядька Велес и матушка Макошь. Боги…
Боги. Макошь. «Тебя Макошь в чело поцеловала.» Так говорили мне в детстве. И я верила. А потом забыла…
Эта женщина пела мне колыбельную, качая на руках, а когда я уже почти уснула, шепнула на ухо: «Ты пройдёшь долгий путь и станешь одной из самых сильных», – и коснулась тёплыми сухими губами моего лба. Откуда такое воспоминание? Разве может ребёнок помнить? Или это моё воображение разыгралось?
Похоже, Дала чувствовала то же самое, потому что пристроилась к моему второму уху и забормотала:
– Я их знаю! Помню! В детстве… Макошь с веретеном, песенка про облака и судьбу… А ты помнишь?
Я кивнула, неотрывно глядя на богиню. Она улыбалась мимолётной улыбкой, в которой мне почудилась грусть и даже снисходительность по отношению к доказывающему свою точку зрения Велесу. Я уловила жалость к оборотне, бессильное страдание за бездарно загубленную судьбу, слабый протест… И тут Макошь подняла на меня взгляд. Я застыла, словно пойманный на краже печенья ребёнок. Богиня широко распахнула бездонные голубые очи и внезапно улыбнулась мне – так славно, добро и радостно, что я даже смутилась. А Макошь уже качала головой Велесу, возвращаясь к прерванному разговору.
