Ты веришь в судьбу? - Кэрол Мортимер

— В прошлом у каждого своя печаль, свои разочарования, от которых люди, бывает, зависят всю оставшуюся жизнь. Надо уметь быть сильнее.

— Некоторым это удается. — Джеральд говорил серьезнее обычного. — Но оставим прошлое. — Он взял Син за плечи и пристально посмотрел ей в глаза. — Повторяю, я не собираюсь сдаваться.

Син вышла из машины. Пока она махала рукой вслед отъезжавшему Джеральду, его мимолетный поцелуй стыл на ее губах, будя вовсе не те чувства, на которые был рассчитан...

Син стояла в назначенное время на условленном месте и в который уже раз спрашивала себя, что она здесь делает, верит ли в серьезность приглашения, а если нет — почему продолжает стоять и ждать, хотя часы уже отбивают восемь?

Наверное, он просто пошутил. Она была почти уверена в этом, когда минутная стрелка вздрогнула на четверти девятого. Было ужасно стоять на виду у всех и пренебрегать взглядами любопытствующих, еще ужаснее было знать, что швейцар отеля тоже глазеет на нее и завтра же секрет неудачного свидания станет всеобщим достоянием. Однако магическое почти удерживало ее на месте и заставляло не поддаваться панике...

— Слава Богу, вы не ушли! А то я боялся, что уже слишком поздно, — радостно выдохнул долгожданный голос у нее за спиной. Она тотчас обернулась на этот голос и...

Если сама она долго ломала голову над тем, как же ей следует сегодня одеться, Вульф Торнтон, судя по всему, нимало не был этим озабочен: несмотря на апрельскую прохладу, он был без пиджака, рубашка местами выбилась из потертых джинсов и была в каких-то странных пятнах и разводах, — вне всяких сомнений, выглядел он куда менее официально, чем вчера. Да еще волосы... Ветер растрепал их до неприличия. Она продолжала молча разглядывать его, и этот молчаливый взгляд, похоже, смутил его больше, чем любая истерика. Он запустил пятерню в светлую копну, пытаясь наугад исправить самоуправство ветра, но смог лишь, да и то ненадолго, убрать непокорную прядь с глаз.

— Простите, что я опоздал на наше первое свидание, Син. Мне правда очень жаль. Но, понимаете, я... ну, я так увлекся работой, что...

— Вы работаете по воскресеньям? — Удивление было сильнее обиды.

— Син, я работаю каждый день. — Его развеселила ее реакция. — Давайте-ка, если вы не передумали, отправимся ужинать, мы вполне можем продолжить разговор за едой.

Он что же, подумал, что она может отказаться от ужина с ним?.. Разумеется, ей не доставило радости столь долгое ожидание; к тому же Рон, швейцар, и так видевший больше, чем ей хотелось бы, сейчас прямо-таки остолбенел, узнав того, с кем она встретилась, а это не сулило ничего хорошего, но Син так тянуло к этому человеку, что об отмене свидания не могло быть и речи.

— Мне показалось, что вы уже ели, — говорила она, идя с Вульфом к стоянке такси.

Вульф назвал водителю адрес и присоединился к Син на заднем сиденье.

— С чего вы взяли? — Его недоумение было искренним. — Ах, это!.. — рассмеялся он, поняв наконец, что ввело ее в заблуждение. — Но это не следы трапезы, — он показал на пятна на своей рубашке. — Конечно, надо было переодеться, но я так заработался, что в половине восьмого только вспомнил о свидании, то есть... Кажется, я не слишком удачно выразился? — Он досадливо поморщился, заметив, как вскинула она брови.

Теперь засмеялась Син, легким и теплым смехом.

— Пожалуй, не слишком лестное признание. — Она с мягкой укоризной покачала головой.

Вульф взял ее руки в свои ладони.

— Когда вы узнаете меня поближе, вы поймете, что я вообще не умею льстить. — Он был очень серьезен. — Вы не возражаете, если мы заедем ко мне на квартиру? Мне действительно следует переодеться к ужину!

Син была готова ехать с ним куда угодно! Тело ее фантастическим образом откликалось на близость Вульфа: простое касание рук поднимало в ней одну жаркую волну за другой, а внезапно темнеющие глаза спутника не оставляли сомнений, что и он испытывает то же самое...

Бесшумный лифт поднял их в просторную квартиру, которая находилась, как она и ожидала, в одном из престижных лондонских районов. Как только Син вошла, то сразу почувствовала, что эта квартира не его. Да, он жил здесь, но она ему не соответствовала: ему не могло нравиться это сочетание желтого с черным, он сам ни за что не выбрал бы эту мебель, обитую коричневой кожей, — все вокруг было так не похоже на Вульфа! Син не могла объяснить, откуда такая уверенность, но знала, что не ошибается: возможно, она плохо знает Вульфа, зато слишком хорошо его чувствует!

— Барбара считает, что мой дом должен выглядеть только так, — угадал ее мысли Вульф.

Опять Барбара! И опять у Син защемило сердце...

— Я оставлю вас на несколько минут. — Вульф и не подозревал, что с ней происходит. — Вы пока плесните себе чего-нибудь, а хотите, посмотрите книги, — Вульф неопределенно взмахнул рукой — в сторону то ли бара, то ли книжных полок — и вышел из комнаты, на ходу расстегивая рубашку.

Син огляделась. Напитки ее не интересовали: она практически не пила — уж во всяком случае, на пустой желудок. Она решила взглянуть на книги. Вкусы Вульфа были весьма причудливы, на полках было все: и поэтические сборники, и автобиографические издания, и исторические хроники, во множестве — искусствоведческие труды, что-то из классики и беллетристика...

«Несколько минут» Вульфа затянулись.

— Вульф! — позвала она, но, не получив ответа, попробовала громче: — Вульф!

Безрезультатно.

Она почувствовала себя неуютно в одиночестве, еще более неуютно — от мысли, что ей, очевидно, придется заглянуть в его спальню, но иного выхода не было: а вдруг с ним что-то случилось?! Ведь не может он так долго переодеваться.

Какой сюрприз ее ждал!

Спальня была пуста, никого не было и в соседней ванной комнате, зато была приоткрыта дверь еще в одну комнату, смежную со спальней. В нее и вошла Син. Вошла тихо, осторожно и... замерла на пороге самой настоящей изостудии, где практически не было свободного пространства, так как повсюду были картины — законченные работы и наброски. Картины великолепные, это было ясно даже ее неискушенному взору. И все они — плод кисти Вульфа... Вульф Торнтон — художник! — сидел спиной к двери и что-то сосредоточенно дорисовывал на почти завершенном холсте. Син пригляделась и увидела, что на мольберте закреплен женский портрет. Женщина полулежала на серых скалах, и к ней льнуло свинцовое море, стремясь затянуть ее в свои глубины. Ветер вздымал серебристую волну волос, бледно-голубое платье облепило тело, открывая плавные изгибы миниатюрной фигурки. Лицо показалось Син смутно знакомым — фарфоровая кожа осязаемо нежна, тревожная глубина фиалковых глаз спорит с морской глубью... Господи, да ведь это она сама!..