Люди и фразы - Андрей Десницкий

Сознательный приход в Церковь – почти всегда шок. Оказывается, меня любят, меня прощают, меня принимают, меня… Да, почти исключительно все про «меня». Про «Него» и про стоящего рядом «тебя» человек тоже приучится помнить, но не сразу. Сначала он для себя ищет жизненно важного, он кричал от боли – и вот ему стало легче, жизнь обрела смысл и цель. Не случайно было сказано, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Люди с отменным душевным здоровьем и благоустроенной жизнью редко бывают глубоко религиозными натурами.

Но первое радостное изумление быстро проходит, а привычки жить по-новому, каких-то прочных навыков и умений еще нет. Старые сомнения возвращаются: действительно ли меня любят? Как мне тут быть с моим несовершенством? Простится ли мне? Да, всегда можно ответить: люди несовершенны, в том числе и в Церкви, они могут быть злыми и черствыми, но Бог любит, прощает, принимает. Все так. Но, во-первых, о Боге мы обычно судим по словам и поступкам других людей, особенно если сами не тверды в вере, – опыт личного богопознания у нас все-таки очень и очень невелик. А во-вторых, если Бог любит и принимает, а люди не очень – так не проще ли с Богом напрямую, без других людей? Многие такой выбор и делают.

Если уж встречаться со Христом, то почему обязательно в храме? – рассуждает такой человек. И ведь нельзя сказать, что он совершенно неправ. Мария Египетская бежала в пустыню и провела там долгие годы наедине со Христом, не посещая храмов, не общаясь с другими христианами, и мы чтим ее как величайшую святую. Все-таки Церковь – это встреча не только с Богом, но еще и с ближним, а главное, с самим собой. И от того, как проходят эти встречи, и зависит и во– и расцерковление.

Одному человеку удается найти свои механизмы восстановления душевного равновесия внутри церковной жизни, а другому везет меньше. И как только ему на глаза попадется нечто новое, не менее увлекательное, он с большой долей вероятности уйдет. Или уйдет, когда осознает, что исцеление не состоялось, затраченные усилия не оправдываются.

Но, впрочем, почему обязательно брать крайности? Не такой уж и редкий случай, когда человек приходит в Церковь в момент кризиса, молится и постится исступленно, ищет лекарство для своей души – и находит его. Ему становится легче, и лекарство он принимает уже не в тех дозах, что прежде. Его церковность становится некоей органичной частью жизни, а не заменой чуть ли не всего остального, как было когда-то. Это расцерковление или обретение долгожданной гармонии? Как посмотреть.

Давно уже было замечено, что, когда человек приходит в Церковь, ему очень часто начинают подробнейшим образом рассказывать… о самой Церкви. Вот такое вероучение, вот такие обряды, такие правила поведения, такой язык, и все это он должен детально изучать и неукоснительно соблюдать. Да, это нужно, это интересно, и для многих изучение этих подробностей становится основным смыслом всей последующей жизни. Но явно не для всех. Людям другого склада это быстро надоедает, особенно если подробности становятся самоцелью. Как же я встречу тут Христа, удивляется он, если мне предлагают только встречу с Типиконом? Даже не так важно, что именно встанет на первое место: уставное богослужение, религиозная философия, история Церкви, иконопись, геополитика, сладостные проповеди или же низкая проза приходской жизни; будет ли приход консервативным или либеральным, будет ли настоятель ласковым или строгим, будут ли на приходе молодые интеллектуалы или малограмотные пенсионерки, – не в том суть.

Человек, приходящий в Церковь, ждет, что она покажет ему не только себя саму, но и поможет взглянуть новыми глазами на нечто более важное и сущностное: на собственную душу, на ближнего и, наконец, на Бога. И если такая встреча состоялась, то она действительно не может надоесть.

Тем, кто приходит в Церковь, стоит помнить одно: это еще не Царствие Небесное, а сообщество грешников, которые вместе ищут пути в это Царствие и ведут себя порой очень недостойно и неумело. Не надо бояться сомнений и разочарований – они становятся поводом задуматься, что ищешь в Церкви именно ты, чего ты хочешь и ждешь от нее. И может быть, для кого-то внешний отход от церковной жизни – это всего лишь отказ от заимствованной формы, лишенной глубокого содержания. Поиски своего места в Церкви могут быть очень непростыми, но кто ищет, обязательно найдет. Нам это в Евангелии обещали.

А тем, кто уже находится в Церкви и принимает пришедших, есть о чем подумать. Эта краткая статья не охватила, да и не могла охватить всех сторон этой большой и сложной проблемы расцерковления. Но надо хотя бы задуматься о существовании этой проблемы. Надо честно признать: на самом деле люди в храме сами часто толком не знают, что делать им с новопришедшими. Без них как-то спокойнее было… У нас нет даже элементарной статистики: сколько человек состоит в каком приходе, сколько причащалось в то или это воскресение (хотя по отдельным храмам такой подсчет ведется, но взять общие данные просто негде). Сегодня все более популярны слова о миссионерстве, но нам еще только предстоит разобраться, куда именно мы приводим людей своей проповедью и что мы потом с ними собираемся делать.

Может быть, проповедь должна не только расписывать то прекрасное, что людям встретится в Церкви, но и честно предупреждать их о несовершенстве нынешнего церковного организма, о самых характерных для него настроениях. А может быть, миссионер или катехизатор должен стремиться к тому, чтобы не просто доводить людей до церковного порога, но сопровождать их в первые месяцы их церковной жизни (конечно, это колоссальное увеличение нагрузки и ответственности). Может быть, потребуется и некая перестройка приходской жизни, чтобы не только «старожилы» чувствовали себя комфортно.

Но для начала давайте просто начнем спокойно и взвешенно обсуждать эту проблему. Ценой молчания могут оказаться души людей.

Энтропия смысла

Почему у нас давно уже на прилавках стоят всякие «йогуртеры» и «йогуртные продукты»? Потому что йогуртом может называться только кисломолочный продукт, каждый грамм которого содержит не менее 10 в 7-й степени колониеобразующих единиц чистых культур Lactobacillus bulgaricus и Streptococcus thermophilus. И это государственный закон – точнее, «Технический регламент на молоко и молочную продукцию». Хочешь производить нечто вкусненькое с другими бактериями или с теми же самыми, но в меньших количествах, – пожалуйста. Но называть его йогуртом ты уже не имеешь права.

А в 2008 году Госдума приняла новую версию регламента, которая среди прочего запрещает называть молоком то, что не является им на 100 %. Разведенное водой сухое молоко теперь надлежит именовать «молочным напитком». Производители таких «напитков», конечно, очень обеспокоились и собрались вносить в Госдуму новый законопроект, который дал бы им право именовать такой продукт «молоком восстановленным питьевым пастеризованным». То есть все же пусть это будет молоко, хоть и не совсем натуральное. Ведь что характерно: потребители не так хорошо покупают «напиток», как покупали прежде тот же самый продукт под названием «молоко». И теперь их уже вряд ли обманешь…

Это забота о правах потребителя, и это совершенно правильно. В самом деле, если молоком у нас становится разведенный молочный порошок или молоко разбавленное, то можно пойти и дальше. Почему бы тогда не повесить этикетку «молоко» на жидкость, содержащую каплю настоящего молока на бочку или просто налитую в тару из-под молока, или вообще на нечто твердое и несъедобное, но зато белого цвета… Если молоком можно назвать все, что угодно, тогда ничто уже нельзя назвать молоком и слово полностью утратило свой смысл.

Но мы потребляем не только продукты – точно так же мы являемся потребителями и производителями смыслов. Они не защищены и не могут быть защищены государственными законами. Впрочем, в нашей стране существует богатый опыт подобного госрегулирования смыслов, только ни к чему хорошему он не привел. Но ведь есть еще и здравый смысл!

Взять, к примеру, слово «брак» – мы все знаем, что это такое. Но мы периодически слышим прямо противоположные, казалось бы, предложения расширить смысл этого понятия: узаконить многоженство, как в традиционном исламе, или узаконить гомосексуальные браки, как в либеральной Северной Европе. На самом деле эти предложения объединяет одно: это такие же «молочные напитки», которые хотят называться «молоком».

Государство уже давно не контролирует, кто из его граждан с кем спит и каким именно образом. Кто хочет, вступает в гомосексуальную связь или заводит себе несколько жен сразу, и не дело государства вмешиваться в интимную жизнь своих граждан, пока они обходятся без насилия и вовлечения в интимную связь несовершеннолетних. Взрослые пусть разбираются сами.

В чем же тогда смысл этих новых предложений? Только в том, чтобы впредь эти союзы назывались словом «брак». Иного практического смысла тут не видно, ведь даже вопросы завещания или совместного владения имуществом можно решать обычными юридическими способами, благо нотариальные конторы работают повсеместно. И кстати, многие вполне традиционные пары обходятся без штампа в паспорте годами и десятилетиями.