Unknown - Лена

Та, Для Которой смешала имбирь со сливочным маслом и попросила столовую ложку смородины. Я достал пакет и застыл над ним с ложкой.

– Там написано с верхом? — спросил я безо всякой иронии.

– Нет. Значит, без верха.

Жаль, потому что я люблю смородину. Однако я послушно набрал ложку смородины, и мы продолжали готовить. В другом углу кухни уже закипал соус.

– Как-то все расплывчато, — донесся до меня голос. — “Порезать петрушку, кервель, эстрагон”. А сколько — не указано.

– Типичный пример паршивого рецепта, — сочувственно вздохнул я и обратился к правилу Педанта за номером 15б. Когда количество не определено, кладите побольше того, что вам нравится, поменьше того, что вам не очень нравится, а то, чего вы терпеть не можете, вообще не кладите.

Сэндвич из лососины был сооружен, соус кипел, тесто готово было отправиться под скалку, и тут я спросил:

– А миндаль?

– Какой миндаль?

– “Столовая ложка чищеного и молотого миндаля”, — зачитал я фразу из “Английской кухни”.

– Впервые об этом слышу, — сказала она, заглянув в “Готовим рыбу”.

Мы сравнили рецепты из обеих книг и обнаружили следующие различия: в одной миндаль был, в другой — нет; в одной столовая ложка смородины, в другой — столовая ложка с верхом изюма, два куска имбиря и четыре унции сливочного масла, неопределенное количество петрушки, кервеля и эстрагона и чайная ложка петрушки вместе с чайной ложкой кервеля пополам с эстрагоном.

Я разъял сэндвич из лосося, и мы добавили миндаля, а еще, по моему педантичному настоянию, разницу между просто столовой ложкой смородины и столовой ложкой с верхом. Я также разразился тирадой про то, что теоретически мне известно: все рецепты приблизительны, кулинар всякий раз делает поправки, исходя из имеющихся продуктов, и ничто не записано на скрижалях (разве что процесс смешивания винного уксуса с кипящим сахаром), и далее в том же духе. Но я не желаю сталкиваться с этим в процессе готовки. Да, и вот еще что: знай я, что можно заменить смородину изюмом, я не взял бы смородину, которая, судя по этикетке, была куплена пол года назад.

Теперь по сути. Каково блюдо было на вкус? Потрясающее, о чем я говорю сам лишь потому, что был ответственен за наименее существенные этапы. Значит, в конце концов все это не имело значения? Вообще- то, не имело. Тогда почему столько суматохи? Да потому, что в этом и заключается суть приготовления пищи. Это почти что словарное определение. Приготовление пищи есть трансформация неопределенности (рецепт) в определенность (само блюдо) посредством суматохи.

А поскольку я не терплю никаких (даже собственных) упреков в адрес Джейн Григсон, я стал выдумывать объяснения. Это была своего рода проверка, возможно, даже шутка, во всяком случае по-григсоновски изощренная попытка преподать верным и преданным читателям урок о сути принципа неопределенности Гейзенберга. На самом деле все было моей выдумкой, и я ворчал по сему поводу еще несколько недель. Пока кто-то не указал мне, что дочитай я рецепт до конца, то узнал бы следующее: “Это — слегка измененная версия...” Том Джейн, чей отчим Джордж Перри-Смит подавал то же самое блюдо в “Дырке в стене”, прислал мне первую опубликованную версию рецепта — из “Гордости настоящей хозяйки” Томаса Доусона (1585 г.): “Как запечь голову лосося. Следует посыпать рыбу имбирем и солью, приправить, добавить немного смородины, обернуть в тесто, смазать маслом и запекать два часа, после чего подавать”.

Хорошо еще, что я ничего не готовил в 1585 году. Вот бы я переживал из-за расплывчатости указаний. Приправить? Чем? А смородины немного? Немного — это сколько? И никаких указаний про температуру духовки. Какого жребия, Педант, ты избежал!

“Помогите! — взывало пришедшее по электронной почте письмо. — Что такое “двадцатиграммовый желток”? Как его взвесить? А лишнее как убрать?”

Как вы думаете, какой из авторов кулинарных книг спровоцировал этот вопль души? Совершенно верно, мистер Хестон Блюменталь. Вы читаете его еженедельные рецепты? “Толченые меренги с фисташками под соевым майонезом”? Принимаете брошенный вызов или комплексуете по поводу своей косности? Чувствуете обильное слюноотделение и крадетесь на кухню или представляете себе призывно горящую вывеску “Пицца-экспресс”?

Только поймите меня правильно. Я благоговею перед мистером Блюменталем. Однажды я ужинал в его ресторане “Дикая утка” в Брее и, несмотря на максимально консервативный выбор, насладился дивными экзотическими блюдами. Он учился в “Эль Булли”, экстравагантном новаторском ресторане к северу от Барселоны, и нужна определенная смелость, чтобы ставить подобные эксперименты в окрестностях Лондона. Кроме того, он — один из немногих рестораторов столь высокого уровня, кто разрешает приносить свое вино и берет плату только за откупоривание бутылки. Он являет собой редчайшее сочетание повара с барочным воображением и великолепного гастротехнолога, который знает составляющие каждого продукта. Дайте ему человеческие мозги, он их проварит в корнасском вине 1978 года, а сверху зальет лакричным желе; но ему, возможно, никогда не постичь, что происходило в этих мозгах до того, как их сунули в кастрюлю.

Повторяю: поймите меня правильно. Я вполне готов приготовить что-нибудь по рецепту мистера Блюменталя, хотя, когда он заявляет, что бифштекс лучше всего жарить, переворачивая его каждые пятнадцать секунд (32 фуэте за восемь минут готовки), я склонен задуматься о том, кто будет заниматься картошкой фри и хумусом, пока я буду 128 раз переворачивать четыре бифштекса, поэтому здесь я — пас. Кстати, о картошке фри — вы читали его рецепт? Он доводит “методику паузы” (незадолго до готовности вынуть сетчатую корзину с картошкой, нагреть масло до начальной температуры, после чего снова окунуть в него картошку для окончательного подрумянивая) до логического завершения (или до крайности). По Блюменталю картошку следует обжарить и остудить в холодильнике. Через пару часов снова разогреть масло и завершить процесс. Я много размышлял об этом, но не могу вообразить, чтобы хоть кто-нибудь на это решился.

Однако его методика медленного приготовления пищи кажется мне здоровой и достойной восхищения. Его “медленно” — это очень медленно. На днях я готовил рагу из бычьих хвостов и, по обыкновению, просмотрел штук шесть рецептов — выяснял, кто сколько времени тушит хвосты. Алистер Литтл — два часа (это шутка?); Фэй Машлер — три часа; Фрэнсис Биссел — четыре часа (уже теплее). Я тушил часов пять и еще два раза подогревал по сорок пять минут, и раз от раза хвосты становились все мягче. Полагаю, по рецепту мистера Блюменталя на это требуется полный лунный цикл.

Но и здесь я столкнулся с непреодолимым препятствием. Я ознакомился с несколькими его рецептами, где температура духовки дана в градусах по Цельсию. У меня стандартная плита со шкалой на несколько отметок регулировки газа, и я понял, что речь идет об отметке 1 и ниже. Таблицы соотношения температуры по Фаренгейту и по Цельсию, приведенные в кулинарных книгах, начинаются со 110°, а мистер Блюменталь для одного из рецептов предлагает 65°. Кроме того, он утверждает, что без термометра для духовки не обойтись, более того, настаивает, что прежде чем поставить блюдо в духовку, нужно разогреть ее точно до этой температуры. На глазок — исключено.

И тут я вспомнил, что вообще-то у меня есть термометр для духовки: я купил его во время одного из тех походов в хозяйственный магазин, когда отправляешься на поиски супермодной кухонной техники, а возвращаешься с разделочным ножом и какой-нибудь сомнительной новинкой. В конце концов термометр оказывается в том ящике, где свалены в кучу ненужные и забытые вещи. Я его откопал. Шестьдесят пять градусов, мечтательно сказал я себе. Шесть часов, семь часов, двое суток, и запах, проникший из кухни в кабинет. Я вынул термометр из упаковки и обнаружил, что нижняя отметка 75°.

Идей мистера Блюменталя не улавливает ни мой внутренний радар, ни мой кухонный термометр — больше мне сказать нечего. Это кухня высокая, олимпийская, кухня пресыщенных и капризных богов, которым наскучили тысячи лет банального совершенства. Куда больше меня мучит совесть, когда дело касается кулинаров столь же возвышенных, но более доступных. Я глубоко уважаю Элизабет Дэвид, однако готовлю по ее книгам гораздо реже, чем следует, и даже реже, чем хочется. Почему? Да потому, что все время чувствую на себе ее бдительный взгляд, потому, что мне кажется — стоит мне ошибиться, и я оскорблю ее дух, витающий на моей кухне. Один небрежный жест — и я оскверню святилище, именуемое кухней.

Или возьмем, к примеру, американского кулинара Ричарда Олни. Как и миссис Дэвид, он был поборником добра, тонким и глубоким писателем, умевшим ввести пищу в широкий культурный контекст. В некрологе “Таймс” было справедливо отмечено, что “ ‘Простая французская пища’ Олни относится к тем немногим кулинарным книгам, которые должны быть в каждом доме”. Кроме того, Олни был блюстителем высочайших стандартов. Много лет назад меня в качестве ресторанного критика пригласили на день французской кухни в отель “Дорчестер”. Это был банкет человек на двести, приготовленный бригадой поваров из ресторанов с мишленовскими звездами. Среди гостей был и Олни, и позже мне рассказывали, что, когда официант налил ему бокал красного вина, Олни лишь пригубил его и тут же отправил назад. Не потому, что оно отдавало пробкой, а потому, что было на пару градусов теплее, чем следовало.