Сон Геродота - Заза Ревазович Двалишвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А где они живут?
– Вон, видишь дом у самого берега? Там они и живут. Один из них – бывший моряк со своей женой, зовут его Язон, а жену Медея. Она считалась первой красавицей в городе, кто только к ней не сватался, а она, бедная, имен¬но в Язона и влюбилась.
– Почему бедная?
– Да не любит он свою жену, и потому. Вечно грезит о каких-то привидениях. А другой – это странник, кто он – сам увидишь.
На берегу и впрямь сидело двое мужчин, рядом с которыми крутилась какая-то молодая женщина с живыми, приятными чертами лица, задорным взглядом красивых больших глаз и соблазнительным телосложением, но мужчины не обращали на нее никакого внимания, и только молча вглядывались в морскую даль.
Путники подошли поближе, и Диомед обратился к мужчине, сидящему спи¬ной к ним, с приветственными словами:
– Мир тебе, Язон, великий моряк! Что ж ты опять высматриваешь в бездонных просторах?
– Мне кажется, что скоро с кем-то встречусь, – без всякой связи ответил Язон, указав путникам на место рядом с собой, как бы приглашая их к разговору.
– А с кем ты должен встретиться? – спросил Диомед, устраиваясь поудобнее.
– Не знаю.
– Тогда почему ты так полагаешь?
– Ты знаешь, я ее люблю, – опять без всякой связи произнес моряк и блуждающим взглядом оглянулся вокруг себя.
«Еще один сумасшедший,» – невольно подумал Геродот и с сожалением посмотрел на моряка. Диомед некоторое время молчал, словно обдумывая услышанное, а потом спросил:
– Кого?
– Да я и сам не знаю, кого.
– И все-таки?
– Это было очень давно. Я тогда еще плавал на своем "Арго". И вот однажды мой корабль проплывал мимо острова Сириноз, слывущего гиблым местом для всех кораблей. Заслышав пение этих морских русалок, путешественники обо всем забывали и., направляясь к острову, разбивались о прибрежные рифы. Все, кто хоть раз слышал их колдовское пение, нашли свой конец на морском дне, все, кроме меня. Ты же знаешь, Диомед, какой я любознательный, и тогда, подплывая к острову, совсем покой потерял: все думал, как же услышать их пение и при этом остаться в живых. И придумал на свою беду. Я прика¬зал своим гребцам воском залепить себе уши, а меня крепко привязать к мачте. Приблизившись к острову, я услышал ее голос. Боги, лучше бы я никогда не слышал ее или погиб тут же, разбившись о прибрежные рифы, тогда не при¬шлось бы столько мучиться.
– Невероятно, ты слышал голос морских сирен? – переспросил Геродот.
– Я слышал голос девушки, до того прекрасный, что вмиг обо всем за¬был. Я рвал и метал, кричал, угрожал, умолял, чтобы меня развязали и от¬пустили, но никто из команды не внял моим мольбам, ведь уши их были залеплены воском. Мы стороной обошли тот остров и поплыли дальше. Таким образом, те¬ло мое уцелело, но сердце и душу свою я погубил, потому что влюбился навеки.
– В кого?
– Не знаю. В тот голос, наверное.
– А ты ее успел разглядеть, видел хоть, как она выглядит?
– Вокруг стоял такой густой туман, что и за пять шагов ничего нельзя было различить.
– Ничего подобного не слышал! – с удивлением воскликнул Геродот. – Не видел, не знаешь, и… любишь!
– Да, люблю.
– Но кого?
– Не знаю, – обреченным голосом произнес Язон.
– Может, все это тебе приснилось?
– Нет, это было наяву, я же знаю, что наяву.
Диомед задумался и, почесав родимое пятно у виска, опять спросил:
– До сих пор ее ждешь?
– Этим и живу.
– Но ты ее не видел, как же узнаешь, если даже и встретишь?
– Обязательно узнаю, быть того не может, чтобы не узнал.
– Ну, а если ты никогда ее не встретишь?
– Может быть и такое. Я ведь всегда хотел вернуться на тот остров, но так и не смог набрать себе команду: никто не желал плыть туда, все боялись. Боги, что я наделал, что натворил, зачем приказал тогда морякам привязать себя к мачте!? Был бы сейчас с ней, все равно, живой или мерт¬вый, – в сердцах произнес Язон и бросил тоскливый взгляд в бесконечную морскую даль.
– А жена? – Диомед указал рукой на молодую женщину, возившуюся у до¬ма, стряпая обед.
– А, эта? Она ведь просто жена.
– Ты бы взял ее с собой в плавание, может, и полегчало бы.
– Еще чего, она мне и здесь порядком надоела своей болтовней.
– А кто этот коротышка в треуголке? – поинтересовался Геродот.
– Это величайший воин, император Наполеон. Да, тот самый,– со сму¬щением добавил Язон. – Оно, конечно, любой дурак может нацепить треуголку, взять подзорную трубу и прикинуться Бонапартом, но этот вроде настоящий, не врет.
– А что он здесь делает?
– Говорит, что хочет вернуться на землю своих предков.
Диомед тихо присвистнул:
– Отсюда до Корсики далековато, каким ветром его сюда занесло?
– Да не Корсику он имеет ввиду.
– Ну да, я и забыл, что Бонапарты происходят из Италии и только впо¬следствии перебрались на Корсику.
– Не совсем так, – старательно начал объяснять Язон. – На самом деле, его далекие предки испокон веков жили в городе Трапезоне. В пятнадцатом столетии, когда турки захватили Трапезонскую империю, они сбежали в Италию, а уже оттуда попали на Корсику. Вот такая чехарда получается.
– Странно все это и непонятно, – повел плечами Геродот. – А что он там высматривает в свою подзорную трубу?
– Я же сказал, землю своих предков.
В это время коротышка, отведя взор от моря, сложил трубку вдвое и уве¬ренно двинулся в сторону беседующих мужчин.
– У меня отличный слух, и я прекрасно слышал ваш разговор. Что тебя интересует, парень, можешь прямо спросить меня, – обратился он к Геродоту.
Император, действительно, походил на свои многочисленные портреты, разве что был небрит, и волосы почти совсем поседели.
– Ты откуда, парень, из какого города?
– Из Галикарнаса, – со смущением ответил Геродот.
– Давно не был дома?
– Вот уже десять лет.
– Что же так долго, нехорошо это. Каждый человек должен жить на сво¬ей родине.
– Я участвовал в заговоре против правителя, но его раскрыли, а меня объявили государственным преступником и заочно приговорили к смертной каз¬ни. С тех пор домой мне путь закрыт.
