Узоры для умных и тупых - Андрей Плеханов

Ольгин выразительно посмотрел на меня.

– Естественно, – я кивнул головой.

– Дальше: поскольку дом находится в населенном районе, операцию захвата могут наблюдать немало свидетелей. А это – немедленный вызов милиции и большие неприятности. Поэтому вопросы с УВД нужно решить заранее. Получить, так сказать, негласное разрешение. Лучше даже, чтобы во время операции присутствовал наш человек из Сормовского отдела УВД. Само собой, не бесплатно, человека нужно отблагодарить.

Я снова кивнул.

– В общем, то, чего вы хотите, будет стоить приличных денег, – резюмировал подполковник.

– Сколько именно?

– Нужно посоветоваться с людьми, все обсчитать…

– Не тяните кота за хвост, – сказал я. – Вы прекрасно знаете, сколько это стоит. Говорите. Мне нужно знать, потянем ли мы такое.

– Тридцать тысяч долларов.

Ольгин назвал сумму явно наобум, завысил ее раза в два, в расчете, что я начну торговаться и снижать цену. А я едва не взвыл от восторга, едва удержался, чтоб не заорать: «Да, да!!!»

Что такое тридцатка по сравнению с двумястами тысяч? Мелочь. Зато мы будем единственными владельцами уникальной технологии, монополистами. Будущее уже рисовалось мне в виде орла с золотыми крыльями и алмазной головой, парящего в недосягаемой для простых смертных высоте.

– Это возможно, – сказал я, задумчиво почесывая подбородок. – Тридцать, конечно, много, но… скажем так, двадцать две – сумма вполне реальная.

На этот раз чуть не взвыл Ольгин. Счастливые чертики запрыгали в его глазах.

– Что ж, – произнес он не менее флегматично, чем я, – пожалуй, на такой сумме мы и остановимся. Через неделю можно будет все сделать.

– Почему через неделю? Что, раньше нельзя? Завтра-послезавтра?

– Завалить все дело хотите? Я должен как следует обследовать территорию субъекта. Пока он следит за вами, порыскать по его владениям и выяснить, что нас там может ждать. Произвести, так сказать, рекогносцировку. Со своими хлопцами, опять же, договориться, подобрать надежных ребят, оргвопросы решить.

– Три дня, – сказал я.

– Пять. Никак не меньше. И аванс. Три тысячи прямо сейчас.

На том и сошлись.

Едва мы прибыли с Хучем домой, как он бросился к своим научным брошюркам и начал их ворошить. Через пять минут издал победный клич – я едва не оглох.

– Сяганов! – вопил он. – Сяганов! Ну конечно, он самый!

– Что означают сии истошные крики? – осведомился я.

– Профессор Сяганов Федор Андреевич! Такое сочетание тебе о чем-нибудь говорит?

– Похоже, что это папаша нашего Игоря Федоровича.

– Наверняка так и есть! Сяганов – известный нейрофизиолог, он занимался исследованиями неокортекса еще в шестидесятых-семидесятых.

– Ты становишься умнее меня, Хуч, – заметил я. – Говоришь слова, которых я не знаю.

– Неокортекс – это определенные участки серого вещества головного мозга. Понятно?

– Более или менее.

– Мы найдем этого профессора! – Хуч пришел в небывалое возбуждение, скакал козлом по своей захламленной комнате и сшибал все на пол. – Мы поговорим с ним! Мы узнаем, как все это произошло.

– Хорошо, – согласился я. – Найдем, поговорим. Если он еще жив, конечно.

Честно говоря, мне было ни капли не интересно. Мой золотой орел не нуждался в подпорках. Но так желал Хуч, а желания Хуча надлежало исполнять.

Я любил Хуча как младшего братишку. Мне было приятно исполнять его детские прихоти.

Профессор жил в десяти минутах ходьбы от нас, в старом «сталинском» доме. Он сам открыл нам. Вежливо поздоровался и повел по темному коридору, пропахшему мышами и стариковским одиночеством.

Лицом старый профессор отдаленно напоминал своего непутевого сына. Возможно, что некогда Федор Андреевич тоже был рыж и крупен телом. Теперь он был сед, тощ и безнадежно стар. При ходьбе он пошатывался и опирался на палочку.

В кабинете царил полумрак, толстые зеленые шторы едва пропускали солнечный свет. Сяганов опустился в кресло, положил на стол сухие морщинистые руки.

– Вот, Федор Андреевич, – Хуч, нервно моргая, выложил перед ним рисунок «Антидури». Что вы можете об этом сказать?

Профессор уставился на картинку сквозь толстые линзы очков. Потом вытащил из кармана склянку, открыл ее, отправил под язык таблетку. Запахло валидолом.

– «Комбинация 3216 д», – тихо сказал он. Давно я ее не видел. Вам ее Игорек дал?

– Дал… – Я усмехнулся. – Ладно, можно и так сказать – дал. Лучше бы не давал.

– Когда вы видели Игорька?

– Меньше месяца назад. А вы давно его видели?

– Давно. Очень давно. В девяносто втором он вышел… – профессор кашлянул в кулак, – вышел из тюремного заключения. Вернулся домой, пожил у меня месяца два. А потом ушел.

– Как к нему попала эта дрянь? – я показал на картинку.

– Украл. Взломал мой сейф, для него это было нетрудно, он хорошо разбирался в замках… Он забрал все, включая копии.

– Он знал, какое воздействие могут оказывать эти комбинации?

– Знал, конечно знал. Игорек – очень умный, – в голосе профессора послышалась гордость.

Я уже начал догадываться, в чем дело. «Игорек – очень умный». Хорошо это звучало. Звучало так, что нетрудно было догадаться: когда-то Игорек был очень тупым.

– Федор Андреевич, кто изобрел эти комбинации? Вы?

– Я.

– Специально, чтобы излечить вашего слабоумного сына?

– Нет, не специально, – профессор махнул рукой. – Это случайность, всего лишь случайность… В семидесятых годах я занимался высшей нервной деятельностью приматов. Как бы вам объяснить суть экспериментов…

– Мы знаем, как это выглядело, – сказал Хуч. – Вы просверливали в черепе шимпанзе маленькие дырочки, вставляли тонкие проволочки-электроды в определенные участки коры головного мозга и регистрировали биотоки.

– Да, именно так оно и было, – профессор удивленно посмотрел на Хуча. – Откуда вы знаете, молодой человек?

– Я читал ваши работы. Стандартная методика.

– Да, да. Моя кафедра изучала условные рефлексы обезьян. Мы проводили серии опытов – комбинировали различные геометрические фигуры, демонстрировали их приматам, записывали кривые биотоков, делали вывод о реакции. В общем, ничего необычного. Одна докторская диссертация, три кандидатских. Потом деньги на обезьян перестали давать, они дорогие, много едят, легко простужаются. Мы перешли на кошек…

– Ближе к сути, Федор Андреевич, – нетерпеливо сказал я. – О кошках поговорим потом.

– Одна из случайно составленных комбинаций резко повысила умственные способности Герцога.

– Герцог – это обезьяна?

– Да, шимпанзе-четырехлетка. Ах, малыш Герцог, такой умничка был… – Старик прикрыл глаза, вздохнул. – Он стал лучше понимать человеческую речь… да что я лукавлю, он начал понимать русский язык не хуже нас с вами. Говорить Герцог, конечно, не научился, гортань антропоидов для этого не предназначена, но мы общались при помощи жестов. Часами с ним разговаривали. Герцог начал считать до тысячи. Решал арифметические примеры. Порой мне казалось, что он даже скрывает свои умственные способности. Он что-то замышлял…