В моей руке - гибель - Татьяна Степанова

Рядом с ними стоял и еще один совсем молодой паренек — по виду лет девятнадцати. Шатен со смуглой кожей и переизбытком геля на нарочито стильно зализанной шевелюре. Его ядовито-желтая водолазка под черной замшевой курткой так и бросалась в глаза. Катя догадалась, что это, наверное, самый младший Базаров — Иван, сын Владимира Кирилловича от второго брака, единокровный брат близнецов.

Его мать умерла несколько лет назад, и с тех пор Владимир Кириллович не вступал в брак.

Лиза, встретившись с Катей взглядом, передала свой букет Ивану и протиснулась сквозь плотное кольцо людей, окружавших могилу, поближе к приятельнице.

— Сил моих нет больше там стоять, — шепнула она. — Все пялятся, прямо дыру проглядеть готовы. Мне все кажется, что на мне что-то криво надето. Или прореха сзади, или колготки поехали.

— Все нормально, — успокоила ее Катя, покосившись на ловко сидевший на приятельнице черный костюм. Гинерозова, скованная своим „стилем“, вечно рядилась во все черное, точно галка.

— Жаль старика, конечно, но пожил, куда уж больше — восемьдесят шесть! Он ведь, Кать, последние полгода в лежку лежал. Паралич. Они сиделку нанимали — с ложки его корми, на горшок посади, — Лиза вздохнула. — Ужасно, правда? Тут по телевизору фильмы его показывали, он там в роли. Какой мужчина был, а? И вот стал — бревно бревном, все под себя… Что делается, Катька? Неужели и мы такими развалинами станем?

Катя машинально кивнула. Она наблюдала, как Кравченко подошел к отцу и они вместе затем подошли к Владимиру Кирилловичу, видимо, выражали соболезнования, о чем-то тихо и обстоятельно беседовали.

— Правда, будь на свете справедливость, старик бы дотянул до осени, донесся до нее недовольный шепот Лизы. — Мы со Степкой расписаться должны были шестого июня.

А теперь из-за траура все отложено на август. Пойдут теперь девять дней, сорок дней…

Катя промолчала. Утешить Лизу в ее печали по поводу законного штампа в паспорте она не могла.

— Да какая разница? — шепнула она, увидев, что губы приятельницы обидчиво дрогнули. — Все равно же у вас все решено. Месяцем позже, месяцем раньше. Куда он от тебя денется?

Гинерозова потупилась: Катя поняла — приятельница хочет ей что-то сказать, однако не решается.

— Он сильно изменился, Катя, — выдала Лиза наконец. — Я чувствую. Прежде я думала, это у него стресс такой после болезни, а сейчас… Знаешь, — она снизила голос совсем до шепота. — Мне иногда даже кажется, он рад, понимаешь, что все так получилось, что появился законный повод все отложить. Я уверена.

— Не выдумывай ерунды, — Катя обняла ее за плечи. — Степан тебя любит. Ведь это же он был инициатором, чтобы вы расписались. Он? Ну вот. А эти чувства… У мужчин это бывает — приливы, отливы… Да достаточно сейчас видеть, как он на тебя смотрит. Кстати, а чем это он болел, а?

По толпе прошло движение, весть о том, что долгожданная делегация наконец-то приехала, мигом облетела всю похоронную процессию.

— Ты их путаешь, Катька, — Лиза тоже несколько встрепенулась. — Смотрит он на меня, говоришь… Это Димка сюда смотрит, и кстати — на тебя. А Степочкин взгляд, жгучий и страстный, — Лиза фыркнула, — ты заметить не могла.

Он же в своих бифокалах черных. Так что не обманывай меня, подружка, не надо. Хотя и слушать мне тебя ужасно приятно.

„Ужасно приятно“ — в этом вся Лиза. Этот ее жаргон: „стильно“, „стремно“, „утробно“, „железно“ и „горестно“, употребляемый ею столь обильно, надо признаться, ее совсем не портит. Тусовочкой, конечно, попахивает. Что ж, кто сейчас не тусуется? Она чуть улыбнулась: все образуется, поженятся они с этим Степкой, нарожают детишек. А проблемы?

У кого нынче нет проблем? У нас, что ли, с Вадькой все гладко?

В этот миг она услыхала, как Кравченко вполголоса сказал Мещерскому: „Дядя Володя (имелся в виду Владимир Кириллович) как сдал, заметил? Худющий, кожа землистая. Как переживает, старик, а? Ну, такого батю потерять…“

К Базаровым начали подходить выражать соболезнования.

Первыми — члены правительственной делегации, за ними все остальные. Запел церковный хор.

И вот наконец отзвучали все скорбные речи, отгремел воинский салют, и все успокоилось. Над могилой вырос песчаный холм, в мгновение ока скрывшийся под гигантской горой гирлянд, венков, корзин с цветами и букетов.

Когда все уже было позади и народ медленно тронулся с кладбища, чтобы ехать на поминки, Кравченко подвел Катю к близнецам. Степан стоял, полуобняв Лизу за талию. Дмитрий глубоко засунул руки в карманы пиджака, мрачно взирая на памятник Андрею Миронову, видневшийся вдали аллеи.

Катя снова отметила сходство близнецов — оба плотные, круглолицые, среднего роста, хорошо сложенные. Однако у каждого имелись и недостатки: Дмитрий был, например, явно склонен к полноте. А Степан, когда он сдернул свои черные окуляры, здороваясь с Катей, оказывается, заметно косил.

— Ну что, ребята, светлая память моему дедуле. Пусть земля ему будет пухом, — сказал он. — Поехали помянем?

Тут Катя поймала взгляд Кравченко. И поняла его так: в нашей чисто мужской компании дамы нежелательны. Останься, дорогуша, и Лизку за хвост удержи.

— К сожалению, мне надо вернуться на работу, — соврала Катя, не моргнув глазом. — Я в церковь зайду у нас на Никитской, свечку за упокой поставлю. Вы езжайте, ребята, а нас подвозить не надо. Мы с Лизой… правда, Лиза?., прекрасно сами отсюда доберемся.

Степан Базаров скользнул по ней взглядом.

— Ладно, — сказал он. — Спасибо, что пришли… пришла… Если сразу на „ты“, Кать, ничего? Нет? Ну и хорошо.

Я рад Не люблю, когда женщины по пустякам возражают, — и он улыбнулся Лизе — А кто это любит? — усмехнулся Кравченко. — Но вас, девочки, мы все-таки подбросим К машинам шли молча. Солнце сильно припекало Катя щурилась. Три часа, четвертый, а какая жара! И это май. Что же летом будет?

— Иду, не подымая взора…

Она обернулась — за ней шел Дмитрий Базаров. Это произнес он вполголоса.

— Солнце, — пояснила Катя. — Яркое до слез.

— Паук.

— Что? — от неожиданности она даже остановилась.

— Говорят, как-то бог с дьяволом поспорили: кто из них создаст наипрекраснейшую вещь. Пока дьявол что-то там химичил, бог из паука создал солнце… Не смотрите на меня так.

Это не я выдумал — это Виктор Гюго.

Катя улыбнулась вопросительно.

— А я вас помню. Мне Вадька сказал — вы тоже на юрфаке учились Дмитрий полез в карман пиджака. — Жаль, Катя, что вы отказались хлопнуть в нашей теплой компании по стопарику водки. Ну да правильно сделали. А без дражайшей Лизочки, которую вы так деликатно удержали, нам будет и совсем комфортно. Вот держите.

— Что это?

— Это чтобы вам солнце в глаза не било и вы не морщились.

Он прицепил к ремешку ее сумочки очки. Точно такие же, как у брата, дорогие и модные.

— Зачем? Спасибо, не надо. Зачем мне?

— В них смело смотрите на солнце, и оно не покажется похожим на паука или какое-то другое насекомое. Это „блюблокерсы“, Катя. Да не отказывайтесь вы! Это ж не подарок, а дружеская ссуда. При следующей нашей встрече вернете. Договорились?

Когда они высадили их с Лизой у метро „Баррикадная“ и, просигналив, умчались прочь, Гинерозова заметила:

— Отрываться наши поехали. Господи, для мужиков — все повод, даже похороны — повод для этого дела. Если б ты только знала, Катька, как я устала от всего этого. Как мне все это осточертело!

По ее горькому тону, столь не похожему на ее обычную насмешливо-спокойную манеру изъясняться, Катя поняла: в этой известной семье, полноправным членом которой Лиза уже себя ощущает, существует много такого, о чем не принято говорить при посторонних. Впрочем, так же как и в других семьях.

Про себя она тут же решила, что завтра же она отдаст „блюблокерсы“ Вадьке с тем, чтобы при случае он вернул их близнецу сам. Сегодня с Кравченко, который, дай бог, только ночью вернется после этого своего траурного мальчишника, говорить будет абсолютно бесполезно.

Глава 5

СЛЕДОПЫТ

В понедельник — день тяжелый — Катя примчалась на работу в половине девятого, распахнула в кабинете окно — пусть свежий ветерок прогонит кабинетную дрему. Внизу, в Никитском переулке, шуршали по асфальту машины. У кого-то то и дело срывалась сигнализация. Но вот удивительное дело: ее визгливые трели заглушало вкрадчивое любовное воркование голубей, доносившееся с карниза. Минутами в переулке воцарялась тишина — звенящая и какая-то прозрачная, утренняя. И тогда Кате, облокотившейся на пыльный подоконник и глазевшей вниз, казалось, что она одна в этом огромном городе, словно на необитаемом острове. Над крышами синело майское небо с легкомысленными кудряшками облачков. Словом, настроение воцарялось самое антирабочее, однако Катю это сегодня никак не устраивало.