Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру - Семар Сел-Азар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отстреливаясь и закрываясь щитами от летящих стрел, оставшихся на стенах сидельцев, осаждающие приближались к воротам. Подступив, они начали крушить их заостренным в комле, стволом большого дерева уложенного на повозки. Попытки защитников, закидывать и заливать их сверху, не причиняли осаждающим, прикрываемым огромными щитами, какого-нибудь ощутимого вреда. После недолгого копошения возле ворот, щитоносцы ворвались в город. Если защитники, могли еще противостоять каламцам ворвавшимся в город со стороны валов, то после того как прорвались главные силы, возможности для долгого сопротивления не осталось. Наглухо прикрытые и ощетинившиеся и потому почти неуязвимые, щитоносцы прорезали и давили варварские боевые построения.
И все же, отчаянное сопротивление кукхулунцев, раздражало Шешу, это затягивало исход битвы, и могло привести к недопустимым потерям со стороны державников. И он прибегнул к помощи слепой веры дикарей в предзнаменования, приказав поднять над войском захваченный молот как ведущий стяг. Увидев, что их святыня теперь помогает врагам, сопротивляющиеся пали духом и потеряли волю к сопротивлению. Когда всё войско державников вошло в город, никто уже не пытался биться с пришельцами, но все его сидельцы думали лишь о своем спасении. Кишцы тоже уже не бились с его жителями, а добивали испуганных, не сопротивляющихся уже, безоружных людей. Огромной пучиной протекали они сквозь метущийся город, выискивая оставшихся в живых, чтоб, наконец, закончить начатое. Резня была безжалостной; уничтожали всех: стариков, женщин, детей. Не жалели немощных, закалывая их прямо в постелях. От ярости за свое унижение и из жажды мести за убитых воинов, военачальник, велел никого не жалеть, к тому же не хотелось взгромождать на свои плечи содержание рабов; тем более мужчин, которых и так оставалось мало, не удавалось взять живыми. Обозленные кишцы не нуждались для этого в приказах, все они, или лично знали кого-то из убитых варварами, или умерших от болезней и голода, или просто мстили за перенесенные тяготы и унижения. Впрочем, понравившихся женщин воины оставили себе, чтоб удовлетворить разгоревшуюся плоть, но наутро и их ждала участь их соплеменников. К лушару время от времени подходили с вопросами о дальнейших действиях, и о том, возможно ли что-нибудь оставить для нужд Ки-Саи в сохранности. Эти вопросы злили его: как можно оставить даже упоминания об этих молельцах смертным пращурам, не знающих жалости? И когда молодой военачальник шести сотен, не решаясь совершать святотатство, спросил о варварской кумирне, куда спасаясь от преследования, забились жители, он язвительно заметил, что видимо, поторопился, назначив его на столь важную должность, раз молодой кингаль робеет перед варварскими истуканами. Пристыженный юноша, ушел исполнять поручение. Вскоре черным дымом, взвилось пламя над средоточием безбожия.
В варварской столице, вопреки ожиданию, не оказалось столько, сколько мечтали увидеть, жаждавшие наживы воины. Поэтому, чтобы обозленные воины не шатались без дела и не расхлябались, и предупреждая опасность прибытия племен Йарима, или того хуже, наступления грозных сил Пурусханды, которые разметали бы изможденное войско, самых отчаянных отпустили порыскать по окрестностям в поисках оставшихся в живых кукхулунцев, утолить жажду мести и успокаивая чувство досады. Попытки, выловить и усмирить кукхулунских лошадей, не увенчались успехом: дикие животные, если не успевали убежать в степи, взбрыкивались и не подпускали к себе чужаков, не давая себя взнуздать, а те, что стояли уже привязанными к колесницам, как будто продолжали неоконченную битву с врагами, и дико бросались на незадачливых обуздателей. А отправляться на дальние пастбища вылавливать коней и искать скот там, не было ни времени, ни сил; да и проводник не знал ничего о том, где у кукхулунцев пасутся их стада и табуны. Особый ужас навели на них священные боевые кони Кукхулунна, с диким неистовством бросавшихся на поработителей. И были столь же смертоносны, как и их погибший ездок. Тогда, не тратя времени на лишнюю возню, лушар приказал всех оставшихся лошадей, пустить на мясо для изголодавшегося войска. Все равно съестного в городе было мало. Перед лицом наступающего врага кукхулунцы пустили под нож весь свой немногочисленный скот, остававшийся в окресностях, по обычаю варваров посвятив его богам. В итоге, из наживы, у каламцев оказалось несколько весов конины и неокрепших жеребят, да побитые и горелые колесницы. Шешу, чтоб отцепить оберег, снова взял молот и немного подержав, взглянул на него в последний раз и приказал утопить в Бурануну.
Глава 2. Истоки
1. Пир.
Победный пир длился всю ночь. Шешу, понимая нужду в этом воинов, разрешил им напиться по случаю окончания похода, приказав выдать из запасов мехи и корчаги ячменной браги, но с условием, чтоб к завтрашнему полудню все были наготове, и к приближению сумерек можно было уйти в сторону Единодержия быстрым шагом. Его все еще не оставляло беспокойство того, что йаримийцы нагрянут со всей своей силой, чтоб добить изможденные и порядком потрепанные войска обитаемых земель. Поддавшись общему порыву веселья, лушар тем не менее, не мог позволить себе позабыть о необходимой предусмотрительности, поэтому распорядился оставить бойцов на страже, посулив им в возмещение хорошую плату. Сам же, чувствуя недомогание, остался в шатре.
Отпивая небольшими глотками эштин, военачальник разговорился с молодым кингалем, который пришелся ему по душе своей беспримерной отчаянностью, напомнившей ему его молодость. Единственный сын в зажиточной семье, Далла-Дин тем не менее, как и он когда-то, оставил родительский дом и родной город, и вступил в славное воинство великого единодержца, чтобы упорством и личной храбростью завоевать положение и славу достойную благородных мужей Калама.
Со вчерашнего вечера и весь день с начала приступа Шешу чувствовал себя неважно, а сейчас то ли от усталости, то ли от выпитого ему стало хуже. Во рту навязчиво раздражал сладковатый привкус меди, который вызывал тошноту, а в низу живота, будто кто-то устраивал пляски, и при всем этом его стала томить необъяснимая тоска, и он рад был сейчас с кем-нибудь поговорить и поделитсья горем. Как же ему не хватало сейчас, утешающих слов и успокаивающего взгляда варварского колдуна. Вспомнив открытое лицо доверившегося ему человека, в Шешу на короткое мгновенье проснулось давно забытое, спрятанное где-то глубоко чувство. Засовестившись, лушар начал перебирать мысли, которые приводили к тому, что если бы он послушал
