Блуждающие огни - Збигнев Домино

— Но, пан командир, прямо сейчас, средь бела дня? — отозвался Рымша Добитко — младший из братьев, наиболее вспыльчивый.

— Что, наложил в штаны от страха? Приказ не хочешь выполнять, гнида?

— Я не гнида, я не… — Рымша не успел договорить. Сраженный выстрелом Молота, он скорчился от боли и со стоном дважды перевернулся.

С этого момента события развивались молниеносно. Выстрел Молота почти слился с прозвучавшими одновременно выстрелами Рейтана — среднего из братьев, который в отместку за своего брата короткой очередью из автомата прошил Молота. Смертельно раненный, тот зашатался, выпустил из рук парабеллум и рухнул в траву. Пеля с воплем бросилась к нему.

— Бросайте оружие, руки вверх и не шевелиться, иначе стреляю без предупреждения! — Маркос держал всех под прицелом своего автомата.

Рядом с ним с автоматом наготове стоял Рейтан, и даже стонавший от боли, раненный в живот Рымша, лежа на земле, передернул затвор своего автомата. Видя решимость разъяренных братьев, никто не сомневался, что всякое сопротивление им бесполезно. Рейтар первым отстегнул ремень с пистолетом и положил его на землю. Его примеру последовали остальные. Пока Маркос продолжал держать всех на мушке, Рейтан подвел лошадей. На одну из них он уложил стонавшего Рымшу, на другую сел сам. После этого направил автомат на Рейтара и бандитов, стоявших рядом с ним, чтобы Маркос смог, не опасаясь нападения бывших друзей, сесть на лошадь. Спустя минуту Рейтан вместе с Рымшей скрылся в одном из ближайших выступов Рудского леса. Только после этого Маркос длинной очередью из автомата заставил всех находившихся на дворе залечь и, пришпорив коня, с места рванул галопом. Первые пули засвистели над его головой, когда он уже достиг Рудского леса.

3

И все же ливень разразился. По-летнему сильный, мешающий видеть все вокруг, с пузырями на все шире разливающихся лужах, приминая своей тяжестью высокую траву и налившиеся зерном колосья ржи, мчась потоками грязной воды по придорожным канавам, превращая низкие луга в мелкие, непроходимые озера.

Бойцы Корпуса внутренней безопасности из отряда подпоручника Боровца, съежившись, закутавшись в брезентовые накидки, прижимались к скользким скамейкам и бортам грузовиков. Прикрыв от дождя оружие и боеприпасы и проклиная все на свете, они мчались на очередную операцию. Одни из них до того устали и не выспались, что, не обращая внимания на обрушившуюся на них лавину воды, пытались вздремнуть. Другие, словно наперекор разбушевавшейся стихии, подставляли под струи дождя давно не бритые, уставшие лица, чтобы хоть на мгновение отогнать отупляющее чувство сонливости. Колонна двигалась в том же направлении, откуда только сегодня на рассвете она вернулась в гарнизон. Утро было солнечным, бодрящим, и ничто не предвещало внезапно нагрянувшего ливня. Как, впрочем, ничто не предвещало и того, что, не дав им и минуты передышки, их снова подняли по тревоге. Едва они успели вернуться в Ляск после длившейся целых три дня операции, осмотреть оружие, почистить его, отдавая по солдатской привычке предпочтение этой процедуре перед всякими другими делами, пополнить запасы гранат и патронов, хлебнуть перед долгожданным сном несколько ложек горячего супа, как вдруг прозвучала боевая тревога.

И ребята торопливо хватали автоматы, винтовки, сумки с дисками и патронами. Еще не все успели добежать до автомашин, как неожиданно хлынул ливень.

— Накидки! Надеть накидки! — крикнул старший сержант Покшива уставшим, злым бойцам, как будто бы те сами не знали, что им делать.

Но бывалый солдат знал цену вовремя сказанному заботливому слову. А тут льет как из ведра, в десяти шагах света белого не видно!

— Черт побери! Этого нам только еще и не хватало!

— Если загонят в лес, то нам крышка!

— Что там опять случилось, не знаешь?

— Не волнуйся, скоро узнаешь. Наверное, снова какой-нибудь Рейтар, Лесной Кот или другой бандюга.

— Что?

— А где твой диск, растяпа?

— Боже мой!

— Хорош же из тебя второй номер!

— Товарищ капрал, я мигом!

— Дуй, только побыстрее!

— О котелке-то не забыл, уже на ходу кашу доедал.

— Может, он о добавке думал!

— Ха-ха-ха!

— А я еще собирался сегодня забежать к Марысе, поворковать немного.

— Глядите-ка, какой воркун нашелся, подвинься, что развалился, как граф!

Подпоручник Боровец выбежал из здания последним, застегивая на ходу планшет и набрасывая на голову капюшон длинной офицерской накидки. Вскочив на высокую подножку автомашины, рванул на себя дверцу, ударившись о нее локтем, сел, смачно выругался про себя и велел шоферу ехать к повятовому отделению госбезопасности. Остальные автомашины двинулись за ним. Последнюю машину едва догнал, задыхаясь от бега, малыш Копец, нагруженный двумя тяжелыми сумками с дисками к ручному пулемету. Бойцы втащили его через задний борт в кузов, шлепнули пару раз по мокрому заду, чтобы помнил на будущее, что служба — не рай.

— Тоже мне, Затопек[5] нашелся!

Не реагируя на колкости, устраиваясь между товарищами, тяжело дыша, Копец скалил в улыбке зубы:

— Но я же успел!

— Фредецкий, привяжи-ка лучше его к себе веревкой, а то вдруг во время операции вспомнит о каше, убежит, и останешься ты без боеприпасов.

— Я ему не каши, а перцу задам.

…У здания повятового отделения госбезопасности к колонне присоединились грузовая машина с сотрудниками отделения и газик Элиашевича, в который пересел подпоручник Боровец. Колонна взяла направление на Браньск. Бойцы посерьезнели. Фредецкий с ручным пулеметом переместился вперед, за ним — его второй номер рядовой Копец, паренек с варшавского Таргувка[6]. Когда газик Элиашевича свернул на проселочную дорогу, ведущую в деревню Любеще, солдаты, знавшие эту местность, поняли, что на этот раз, несмотря на непрекращавшийся ливень, им не миновать Рудского леса.

А лес, особенно в такой ливень, не обещал ничего хорошего. Словно чувствуя атмосферу неизбежного боя, бойцы крепче сжимали приклады своего оружия. Многие из них, как, впрочем, и их командир подпоручник Боровец, впервые в жизни должны были лицом к лицу столкнуться с врагом…

Ехать становилось все труднее, вокруг — ни домика, только поля ржи да перелески. Через несколько километров впереди показался подернутый дымкой зелено-серый массив Рудского леса. Они были почти на месте.

…Ехавшие в газике Элиашевич и подпоручник Боровец обсуждали различные варианты предстоящей операции, поскольку раньше на это не было времени. Элиашевич давно уже научился в таких случаях ценить каждую минуту. Поэтому, получив донесение о подозрительной стрельбе на примыкавшем к Рудскому лесу хуторе Чапле-Блото и приняв решение о проведении операции, он действовал быстро и энергично. Сразу же поднял по тревоге отряд Корпуса внутренней безопасности, дал указание поставить в известность о начатой операции повятовый комитет ППР[7] и воеводское управление госбезопасности.

Промокшего до последней нитки, бледного от усталости подпоручника Боровца он встретил без всяких объяснений. На службе Элиашевич не признавал сентиментальностей. Другое дело, если бы он догадался, в чем его в эту минуту подозревает Боровец, то, возможно, коротко и ввел бы в курс дела. Глядя на безукоризненно выглаженную, белоснежную рубашку Элиашевича, которую тот надел перед операцией, злой, невыспавшийся в Боровец решил, что капитан, без сомнения, хорошо отдохнул. А он даже побриться не успел. Подпоручник машинально провел рукой по подбородку — он болезненно реагировал на свой едва проступающий светлый юношеский пушок. Однако Элиашевич ни о чем не догадывался. Только покашлял многозначительно и слегка улыбнулся, когда Боровец, поглощенный раздумьями о человеческой несправедливости и своей бороде, во второй раз не ответил на заданный ему вопрос. Почувствовав наконец взгляд Элиашевича, подпоручник покраснел и смущенно улыбнулся.

— Чем вы, подпоручник, бреетесь?

— Лезвием безопасной бритвы, но оно ужасно дерет.

— Настоящей, опасной бритвой надо, только опасной. Если как-нибудь заглянете ко мне, я подарю вам отличную бритву — у меня их целая коллекция, еще трофейные, марки «Золинген».

— Не знаю, сумею ли. Отец-то мой только безопасной бритвой брился.

— Ничего страшного, научитесь.

Вода сплошным потоком стекала по ветровому стеклу газика, и щетки с трудом справлялись с ней. При такой плохой видимости водитель ехал осторожно, а значит, и медленно.

— Так куда же мы, собственно говоря, держим путь, товарищ капитан? После вашего звонка я объявил тревогу и так забегался, что не успел даже поставить в известность командование батальона. Наверняка получу за это по шее.