Рондо смерти - Владимир Дугин

Действительно, только в детективах и кино таможня выглядит непреодолимым барьером, оснащенным чудесами современной интроспективной техники, умнейшими, чуть ли не говорящими, собаками, и служат там гениальные ясновидцы-таможенники, которым "за державу обидно". На самом деле ежедневно тысячи людей провозят в обе стороны через границу самую различную контрабанду. Недаром выстраиваются многокилометровые очереди автобусов и частных автомобилей у пропускных пунктов, недаром «туристские» поездки в Польшу, Югославию, Румынию стали за последнее время настоящей профессией многих предприимчивых и энергичных граждан. Что там крошечный бриллиант, когда вывозят целые эшелоны танков! А сколько существует вполне легальных способов избежать досмотра! Громадные кофры цирковых артистов, желудки их четвероногих питомцев, реквизит танцевальных ансамблей, демонстрационная аппаратура научных симпозиумов… А сотни тысяч уезжающих бывших патриотов, везущих свои пожитки на новую родину? Сколько в этих контейнерах всяких закоулков и укромных мест! Да если бы поставить на границах всю многомиллионную регулярную армию, то и она не справилась бы с проверкой всего этого вдруг хлынувшего потока. Виктор Богданович был уверен, что удобный случай переправить бриллиант не преминет представиться. А уж тогда и настанет время подумать, как выгоднее и безопаснее его продать, на месте это будет виднее. Самой неотложной, животрепещущей и деликатной была оставшаяся, третья проблема.

И Виктор Богданович с блеском, как ему казалось, решил ее.

10

Дана, взята, в его ушах так и звучали.

Он взбесился,

И проиграл свой старый дом…

Хотя у Олафа Кристенсена было действительно тесновато — в небольшом доме рыбачьего поселка на острове Гадё в устье Сальтен-Фьорда жил он сам с женой, два женатых сына с женами и детьми, младший, холостяк Уде, и восемнадцатилетняя дочь Сельма — я устроился отлично. Похожая на чулан из гладко оструганных сосновых планок комнатка в мансарде выходила окнами на северо-восток, и ранние лучи солнца наполняли ее каким-то желтым, чайного оттенка светом. Первое время меня удивляло, как можно жить в деревянном доме с тонкими дощатыми стенами, с огромными окнами, делавшими некоторые комнаты похожими на застекленные веранды, в этом суровом краю, где, несмотря на то, что теплые воды Гольфстрима не давали среднеянварской температуре опуститься ниже минус восьми-двенадцати градусов по Цельсию, зимой все же часто бушуют свирепые ветры, несущие то дождь, то снег. Но потом, присмотревшись к плотно проконопаченным швам двойных стен, к тройным стеклам в металлических рамах, подогнанных с прецизионной точностью, к высокой крыше, сохраняющей воздушную подушку над жилыми помещениями, я перестал удивляться.

Я рано вставал, выходил в море на суденышке Олафа, двухмачтовом мотоботе с высокой белой рубкой и широкой белой полосой вдоль борта, которое носило звонкое имя «Кристин», терпеливо сносил подтрунивания Уде и других членов команды над "городским увальнем" и присматривался. В свободное время рыбаки поселка собирались в кабачке у самого мола, пабе, как называют подобные заведения в Англии. Пиво, рыбацкий треп, метание дротиков в раскрашенные круглые мишени, покер по маленькой — обычные развлечения в таких местах. Большинство рыбаков более-менее сносно говорили по-английски, так что языкового барьера между нами практически не было. Молодежь иногда танцевала, но я отнес себя к более взрослому поколению, а кроме того, не хотел осложнений, неизбежно возникающих в подобных местах во время танцев. Зато я часто присоединялся к игрокам, причем, некоторые из них явно стремились пощипать перышки у залетного гостя.

Шел уже третий день моих каникул, когда в пабе появился высокий, шумный Генрик. По тому, как его встретили, как каждое его слово вызывало взрыв хохота, каким бы в сущности неостроумным оно ни было, как жадно все следили за его жестами и гримасами, я понял — это записной заводила, душа местной компании. Он уходил к Лофотенам и вернулся только сегодня. После обмена рукопожатиями, новостями и остротами, после пары кружек пива составилась партия в покер.

Я уже проиграл несколько крон, когда Генрик предложил увеличить ставки. Переглянувшись, все согласились. Я почувствовал: затевается маленький заговор.

Сперва мне не везло, и это потешало моих партнеров, особенно Генрика. Постепенно у нашего столика собралась почти вся компания. Для укрепления дружбы я поставил всем по стаканчику, потом то же сделал Генрик и другие. Счастье переменчиво, и вскоре Генрик проиграл раз, потом второй. Под дружный смех он вывернул карманы, показав, что там нет ни кроны.

— А ты поставь свое кольцо! — воскликнул Уде.

Со смешной гримасой Генрик спрятал руку с кольцом на мизинце в карман.

— Нет, ребята. Это для меня, как медаль. Наградами не торгуют. Кто мне потом поверит, что я спас человека? Тебя, что ли, приглашать в свидетели?

— Рискни, Генрик, чего там! Кольцо принесет тебе счастье, — зашумели остальные.

— Ладно, — сдался Генрик. — Но только с уговором: если я его проиграю, то имею право принести завтра деньги и выкупить. Идет?

Посовещавшись для виду, мы согласились, и игра продолжалась.

— Что это за кольцо? — спросил я, пока Уде тасовал и сдавал карты. Кого спас Генрик?

— О, это чудная история! Стоит выпить еще по одной, и пусть Генрик расскажет нашему гостю, как было дело.

Я еще раз заказал всей компании по стаканчику. Лица рыбаков, обветренные, с задубевшими от соленого морского ветра глубокими складками кожи, напоминали о том, что многие поколения их предков были морскими бродягами, пиратами и китобоями. Мне вдруг показалось, что я где-то все это уже видел, что когда-то давным-давно уже сидел вот так, стуча кружкой по темным доскам залитого пивом стола, горланя лихую песню… Ну, конечно, "Остров сокровищ"! Вот что значит начитаться в детстве книжек про кораблекрушения и пиратов. Любого человека, любое событие рассматриваешь сквозь "волшебный кристалл", примеряя к какому-нибудь литературному персонажу или сюжетному повороту. Но, между прочим, пора было вспомнить, что я здесь не для романтических реминисценций, а на работе, за которую мне регулярно платят деньги, и довольно приличные.

Рубашки карт я уже успел изучить. После сдачи у меня на руках оказались три дамы, трефовая восьмерка и бубновый туз. Вполне приличная карта, чтобы торговаться, не вызывая подозрений в нахальном блефе. У Генрика было четыре короля и туз, достаточно сильная комбинация, чтобы сохранить кольцо, Уде получил четырех валетов и туза, а нашему четвертому партнеру, Сигурду, достались такие карты, что он сразу же вышел из торга за прикуп. Когда Генрик довел ставку до полутора сотен крон, я под общий смех заявил, что должен попробовать кольцо на зуб: а вдруг оно фальшивое?

Я взял кольцо со стола. Собственно, сейчас наступило то самое мгновение, ради которого я проделал опасный путь до маленького островка, зажатого между черными скалами Сальтен-Фьорда, мгновение, за которое заплатили жизнью уже десять человек, не считая собаки.

Это было тоненькое, гладкое кольцо диаметром примерно девятнадцать миллиметров, недаром здоровяк Генрик носил его на мизинце. По внутренней его поверхности шли глубоко выгравированные цифры: 2 — 5 — 4 — 3, окаймленные с начала и конца звездочками. Лишь много позже я догадался, почему это были именно такие цифры. Будь я немного проницательнее, я сэкономил бы себе и другим кучу времени, не говоря уж о многих человеческих жизнях. А ведь я когда-то увлекался задачками из "Психологического практикума", занимательной рубрики в популярном журнале, и коэффициент интеллектуального уровня у меня был почти сто семьдесят.

— …Когда я вытащил его из воды, он уже так закоченел, что не мог произнести ни слова, даже сказать, как его зовут! — закончил свой рассказ Генрик под общее одобрение присутствовавших, слыхавших этот суррогат саги, наверное, уже раз сто. Я восхищенно прищелкнул языком, изобразив изумление, хотя мог бы порассказать им такие подробности, что Генрик и его приятели сидели бы с раскрытыми ртами до следующего прилива.

Однако, нужно было закругляться. Я покрыл ставку Генрика такой суммой, от которой он перестал улыбаться и принялся недоверчиво рассматривать свои карты. Рисковать он не захотел и отдал прикуп мне. Там были дама и бубновая девятка. Даму я оставил себе, сбросив восьмерку и девятку. Набавлять больше никто не рискнул, и мы открыли карты.

Взрыв восторга, вызванный моим "проигрышем века", как назвал его Уде, был сравним разве что с ликованием по поводу окончания полярной ночи. Сияющий Генрик сгреб мои кроны, надел на мизинец свое кольцо и поставил нам по двойному виски. Притворившись огорченным, я вскоре ушел спать.