Безымянлаг - Андрей Олех

Год назад Зимонин так не думал, но за это время изменилось многое. Ему теперь меньше хотелось двигаться, ему плохо спалось, он стал мало есть. Он похудел, черные круги создавали впечатление, что глаза провалились в колодцы.

Мысли ласково, как ребенка, уводили его от работы, возвращая в лето. В полдень июля 1941 года, когда Сережа отвез его и Зою на волжский пляж. Его «ГАЗ-61» петлял среди деревьев, пропускавших косые снопы солнечного света, подпрыгивал на узкой и кривой колее, проложенной грузовиками еще с зимы. Кто-то говорил, что зимой сюда вывозят зэков добывать лед. Зачем еще в это отдаленное от города и лагеря место могут приезжать машины, никто старался не думать. Открытое ветровое не несло облегчения, мелкая пыль оседала на лице и скатывалась серыми каплями пота. Наконец машина остановилась на изъезженной шинами поляне, и остаток пути они прошли пешком, угадывая блестящую прохладу Волги через густую листву. Они вышли на небольшой каменистый пляж с древними дубами-гигантами у самой воды. В луже, заполненной темной водой, барахталась стрекоза; она еще била промокшими крыльями, но жизнь ее уже была окончена. И Зимонин улыбнулся, вспомнив, как искры солнца, игравшие на волнах Волги, отражались радостью в темных глазах Зои…

Реальность снова вырвала инженера из грез. В дверь, постучав, заглянул дежурный охранник Женя. Молодой, румяный и свежий. Вопреки всем правилам закрепленный за ТЭЦ навечно. По слухам, он исправно стучал Степану Андреевичу Серову в политотдел. Зимонин вохру не доверял, но держался с ним всегда вежливо.

– Товарищ главный инженер!

– Входи.

– Вы уже одеты, это хорошо, у проходной бригадир каменщиков с тридцать пятого завода. Хриплый. Говорит, что очень срочно. Что-то случилось у них там опять, – скороговоркой выпалил Женя. – Он вас ждет внизу.

– Ага, спасибо, передай, я уже спускаюсь. И не надо бегать ко мне наверх, когда ко мне посетители, ты можешь позвонить по телефону.

Зимонин потер глаза, резко встал, от чего у него закружилась голова, дошел до двери и вернулся обратно, забыв на столе перчатки. Спускаясь по узкой железной лестнице, он жмурился от дневного света, врывавшегося слева через окно во всю стену. Кивнув дежурному, он задержался перед выходом и, глубоко вдохнув, открыл дверь. Мороз, ветер и белизна утоптанного снега ударили одновременно, и инженеру пришлось сдержать себя, чтоб не забежать обратно.

– Гражданин начальник, гражданин начальник, – захрипел зэк-бригадир лет пятидесяти в изорванной фуфайке. – Опять то же самое, вы приказывали лично докладывать, я б не посмел оторвать…

– Что случилось?

– Доски воруют, грузят. Первый сорт, сосновая доска.

– Чтоб их мать! – выругался Зимонин и зашагал к воротам ТЭЦ.

– Я им говорил, я им говорил, гражданин начальник. Да с ними не поспоришь, гражданин начальник, перешибут. Я сразу к вам…

– Правильно сделал, – сказал инженер и замолчал, чтобы не тратить тепло.

Ветер дул Зимонину в спину, он глядел себе под ноги, и только когда снег сменился замерзшей грязью, поднял глаза.

Осторожно ступая по черной наледи, Зимонин обогнул достроенный цех и оказался на уезженной грузовиками площадке. Бригада под молчаливым взглядом двух зэков и трех вохров укладывала в кузов доски. Запах сосны чуть заметно разливался в морозном воздухе, как воспоминание о чем-то хорошем. Зимонин вдохнул как мог глубоко, дав себе время осмотреться.

В одном из зэков инженер узнал Снегиря, имени его напарника с темной мордой хорька он не помнил. Оба были из блатной бригады, получавшей от руководства третий котел как ударники. По легенде, на груди Снегиря имелся большой красный ожог, полученный на допросе от следователя, облившего его кипятком. Врач Шеин рассказывал, что на деле это просто дерматит.

– Кто велел вывезти доски?! – как можно спокойнее и строже спросил Зимонин.

– Берензон, гражданин начальник, – не торопясь, растягивая гласные, ухмыльнулся всем плоским лицом Снегирь.

– А по какому праву товарищ Берензон распоряжается строительными материалами? – Повернувшись к вохрам, Зимонин спросил: – Вы понимаете, что сейчас на ваших глазах происходит расхищение государственной собственности? Вам предъявили какие-нибудь документы, подтверждающие право перевозки досок с одного объекта на другой? Фамилии, я спрашиваю?!

– Гражданин начальник, – уже не так вальяжно пришел на выручку вохрам Снегирь. – Забыли мы документы, завтра привезем…

– Кто позволил обращаться?! – неожиданно заорал на зэка Зимонин. – Выгружайте все обратно!

Снегирь и его напарник демонстративно удалились в кабину грузовика и завели мотор. Бригада начала разгружать кузов, задыхаясь в клубах выхлопов.

– Прикажите заглушить двигатель, – распорядился вохрам Зимонин. – А почему ваша бригада таскает доски по неизвестно чьему приказу, когда вы должны класть кирпич во втором цехе? У вас в прошлый раз кривая кладка пошла, я сейчас схожу проверю, если опять накосили, заставлю разломать и заново переделать, и нормы вам не зачтут.

– Виноват, гражданин начальник, – прохрипел бригадир, помогавший своим.

Когда сосновые доски снова легли в штабель, грузовик, сделав круг, развернулся и притормозил около зэков.

– Слышь, бригадир, – приоткрыв дверь, для публики громко сказал Снегирь. – Ты из этих досок себе деревянный пиджак заказал, а ночью мы тебе к нему красный галстук подарим, усек, стукач?!

Грузовик еще раз выпустил выхлоп и уехал. По замерзшей спине Зимонина при упоминании «красного галстука» пробежало что-то холодней зимы. Бригадир сел на землю и, закрыв лицо руками, мотал головой из стороны в сторону. У инженера не хватило сил гнать его на работу.

– Я ваших фамилий так и не услышал, – как мог жестко обратился к вохрам Зимонин.

– Иванов, Петров, Сидоров, – бодро отозвались стрелки, глядя куда-то поверх головы инженера.

– Все равно не отвертитесь, думаете, тяжело вычислить, кто во втором цехе тридцать пятого завода охранял? Все равно узнаю, – пригрозил Зимонин и быстро зашагал, чтобы не слышать, как вохры будут срывать зло на бригаде.

В достроенном первом цехе на проходной имелся телефон. Закрывая левое ухо перчаткой от доносившегося шума станков, Зимонин соединился с учетно-распределительным отделом, но там ему сказали, что график дежурств охранников надо узнавать у начальства. Набрав номер ближайшей части, он попросил капитана Маркова.

– Его нет на месте, товарищ главный инженер.

– А где найти можно?

– Капитан Марков сказал, что ему с врачом надо встретиться, сказал, что к станции пойдет, там сегодня Игорь Владимирович прибывший этап будет осматривать.

– Спасибо, – повесил трубку Зимонин.

Идти до станции не хотелось, но угрозы надо было выполнять. Проверив пуговицы тулупа, натянув на лицо шарф, инженер снова шагнул на мороз. До медпункта было недалеко, но думать о том, что он все дальше отходит от ТЭЦ, а возвращаться при ветре в лицо, было невыносимо. Инженер попытался перенестись мыслями на год назад, порадоваться, сколько сделано за это время, но перед глазами стояла плоская харя Снегиря в оспинах. От всех крупных авторитетов и от большей части опасного элемента лагерю удалось избавиться в мае 41-го. Тех, кого не смогли сплавить в другие лагеря, помотали по карцерам, кто-то умер, кто-то после этого не оправился. Иногда, конечно, с новыми этапами в Безымянлаг залетали настоящие блатари, но их сравнительно быстро устраняли оперчекисты. Проблема была в том, что лагерная администрация нуждалась в них, кто-то должен был держать ночные бараки в подчинении, подавлять массу. На такое количество заключенных вохров не хватило бы. И на место матерых воров пришла шваль, переняв внешние атрибуты, язык и привычки блатного мира – они были еще трусливее, заносчивее и гаже своих предшественников. И худшими из них была бригада Берензона, питавшаяся по третьему котлу, жившая в отдельном бараке. Всегда при нужных документах, недосягаемые для инженеров строительных участков, неуязвимые для вохров. Зимонин ненавидел их, как и любой другой обитатель лагеря, за то, что сделать с ними ничего не мог.

Инженер остановился, пропуская шедший в сторону Куйбышева состав теплушек. Даже ветер и скорость не могли разогнать запах человеческой вони, пропитавшей вагоны. Заслоняясь, Зимонин поднес к лицу перчатки и почти с наслаждением вдохнул запах фабричной грязи. Мелькнул хвост состава, и инженер поднырнул под шлагбаумом, не дожидаясь, когда дежурный его поднимет. Он быстро прошел мимо низкой платформы, барака, заменявшего вокзал, бани-дезкамеры и влетел в толпу прибывших зэков, ожидавших очереди на осмотр перед бараком-больницей.

– Куда прешь не в черед? – пихнул его в грудь невысокий вохр, стоявший в тепле больницы.

– Врач у себя? – на выдохе жалко выдавил Зимонин.

– Прошу прощения, товарищ инженер. Не признал, – вытянулся по стойке смирно охранник. – Врач у себя, проводит осмотр этапа.