«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз - Алексей Николаевич Баскаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24 октября 1934 года Томасу Манну, обосновавшемуся в предместье Цюриха, нанесли визит представители Русского Зарубежья. Писательница Аля Рахманова и ее муж рассказали ему о «большом числе [его] читателей в России»[71]. Аля Рахманова, жившая с 1925 года в эмиграции в Австрии, была убежденной русской антикоммунисткой и автором нескольких впечатляющих книг о преступлениях советской власти. НКВД активно работал в среде русских эмигрантов, но все же маловероятно, чтобы она была задействована для передачи Томасу Манну каких-либо «комплиментов» из Москвы. Между Россией и Советским Союзом мэтр никогда не делал различий, поэтому можно только предполагать, шла ли речь о его поклонниках в России до 1917 года или же все-таки о читательской аудитории в СССР. Но разговор, надо думать, в любом случае доставил ему удовольствие.
Примерно через неделю Томаса Манна посетил Бехер, предложивший ему совершить поездку в Советский Союз. Официальное приглашение советского правительства будет ему, по словам Бехера, в скором времени прислано. Томас Манн написал об этом кратко и без комментария. Собирался ли он принять или отвергнуть приглашение, в дневнике также не сказано. Бехер, со своей стороны, сообщал в Москву: «В Швейцарии я смог провести длительный разговор с Томасом Манном, который настроен исключительно позитивно <…>»[72].
В это время Клаусу Манну пришлось пережить неприятности из-за его поездки в СССР. В начале ноября 1934 года он был заочно лишен германского гражданства. Проживая в эмиграции в Амстердаме, он подал ходатайство на предоставление нидерландских документов. Советская виза в его ставшем недействительным паспорте повергла в замешательство местных чиновников, и сыну Томаса Манна пришлось подвергнуться обременительной проверке на благонадежность. В связи с этим его отец раздраженно записал в дневнике 20 декабря: «Мировая фобия против коммунизма абсурдна»[73]. Клаус Манн, впрочем, пройдя проверку, через несколько дней получил нидерландский паспорт иностранца.
В письме к Бехеру от 30 декабря 1934 года Томас Манн наконец ответил на инициативу Москвы: «<…> приглашение от советских писателей еще не пришло. Но дело терпит, так как я, как я Вам уже говорил, только тогда смогу планировать русское путешествие, когда закончу свой обширный роман»[74]. Этот ответ звучал любезно-уклончиво: писатель давал понять, что якобы ничего не имеет против поездки в СССР, но не может прервать работу над библейской тетралогией. Осторожность Томаса Манна в данном случае вполне понятна. Несмотря на его статус эмигранта, его книги еще не были запрещены в нацистской Германии. Их можно было легально публиковать и приобретать на книжном рынке. Положение его берлинского издателя Готтфрида Бермана Фишера вынуждало писателя быть крайне сдержанным в вопросах политики. Поездка в Советский Союз, считавшийся «антифашистским бастионом», по всей вероятности, привела бы к запрету его книг на родине и репрессиям против издательства.
Писатель и журналист Илья Эренбург, постоянно проживавший во Франции, 13 сентября 1934 года обратился к Сталину с идеей проекта, которая и так уже витала в воздухе. Через две недели после съезда советских писателей он предложил вождю объединить «прогрессивных литераторов» на основе «антифашистской борьбы» и «поддержки Советского Союза». Сталин не возражал, и проект международного писательского конгресса начал обретать конкретную форму. Местом его проведения был назначен Париж[75].
Подготовительная работа закипела. В декабре 1934 года Бехер сообщал из Парижа о единодушном и восторженном приеме этого проекта эмигрантским Союзом защиты интересов немецких писателей[76]. Уже в январе 1935 года Эренбург докладывал в Москву функционеру Михаилу Кольцову об успехах своей агитационной деятельности: Хекслей [т. е. Олдос Хаксли. – А.Б.] «обеспечен», Честертон и Шоу – «мыслимо»; Томас Манн «тоже сдался»[77][78], что, видимо, означало его согласие на участие в конгрессе.
Соответствовало ли это действительности? Может быть, это был только слух, или Эренбург выдавал желаемое за действительное? В дневнике Томаса Манна с осени 1934 по зиму 1935 года предстоящиий в Париже конгресс не упоминается, тогда как другие подобные мероприятия с его возможным участием он, как правило, фиксировал. В январе 1935 года его проинформировали, что Комитет Лиги наций, в котором он состоял, в апреле будет заседать в Ницце. В середине марта 1935 года пришла новость из США: Томасу Манну намеревались присудить степень почетного доктора Гарвардского университета. Условием присуждения было его личное присутствие на торжественном акте 20 июня, т. е. именно в то время, на которое был запланирован Парижский писательский кон-27 гресс.
Томас Манн готовился выступить в Ницце с политической речью, но в последний момент уступил просьбе издателя Бермана Фишера и отказался от участия в заседании. Присутствием на церемонии в престижном американском университете он хотел «позлить» нацистские власти у себя на родине. Таким образом, даже если бы Томас Манн в январе 1935 года поддался на уговоры советских эмиссаров и «сдался», то дальнейшие обстоятельства все равно не позволили бы ему приехать на Парижский конгресс.
В Париж отправились Генрих Манн и Клаус Манн. Сыну мероприятие показалось в целом неудавшимся[79]. Брат, напротив, был от него в восторге. Он рассыпался в похвалах конгрессу и сообщал Томасу Манну о том, что их обоих выбрали в президиум основанного там же международного Союза писателей в защиту культуры. «Он на вид не чисто коммунистический», – добавлял Генрих Манн» с присущей ему наивностью[80].
Бехер, как и полагалось, направил деловой отчет в МОРП. «Совершенно необходимо избегать, – писал он, – чтобы как конгрессу, так и основанной [там] организации наклеили ярлык коммунистических. В некоторых случаях мы напрасно облегчили нашим противникам возможность распространять подобные кляузы и т. п.»[81]. Истинные организаторы и финансисты конгресса желали оставаться в тени.
Томас Манн находился в Америке с 19 июня по 6 июля 1935 года. Через несколько дней после торжественной церемонии в Гарварде его в Белом доме принял президент Рузвельт. На следующий день, 30 июня, писатель дал интервью газете «Вашингтон пост». В публикации
