Новый Мир ( № 5 2013) - Новый Мир Новый Мир

Когда старообрядцы уехали в США, слухи прошли, что у их пошло очень хорошо, хороши заработки, всё дёшево, и оне стали быстро богатеть. Стали заказывать занавески для икон, картины, подушки, покрывала, рубашки-косоворотки — всё вышито, и платили хорошо. За кажду занавеску 250 долларов, картины по-разному, подушки с покрывалом 500 долларов, рубахи 25 долларов, пояски 25 долларов. В Южной Америке многи стали заниматься вышивками и посылать своим родственникам, а те продавали своим и выручали своих в Южной Америке. Как-то раз маме говорю:

— Мама, научи меня ткать пояски, а может, сгодится.

Мама отвечает:

— Куда тебе, ты парнишко, ничего с тебя не будет, всё бросишь.

Но я настаивал на своём:

— Научи, мама, посмотришь, что не брошу, сама же видела: утят, гусят ростил, цветки садил и выхаживал, и ето сумею вынести.

Мама решила научить. Стала показывать, как снуют поясок.

— Мама, всё я понял.

Стала показывать, как ткут.

— Всё понял. — Дошёл до рисунка: — Мама, как? — Мама показала.

Но всё, правды, первый пояс получился не очень ровный, второй лучше, а третяй пошёл в США. Наткал двадцать поясков, и послали к знакомым, так как своёго прямого родства не было в США. Ета продажа шла очень долго, но в консы консах деньги получили и набрали матерьи на рубахи.

Григорий совсем вышел из рук, стал уходить из дому, стал знаться с аргентинсами самого нижняго уровня, стал пакостить, воровать и жить развратно, мама переживала и плакала, а тятя гнал из дому. Мама решила попросить своего брата Степана Шарыпова, чтобы он взял себе Григория, так как у его дети были ишо маленьки, а ему нужны были рабочи. Он Григория взял себе на работу.

Тимофей Корнилович Пятков, когда взял бабу Евдокею, жили оне очень дружно, Бог дал им сына, но он помер маленьким. Покамесь сводные дети были маленькие, всё было хорошо, но, когда дети выросли, пошло коса на камень. Бабины дети Степан и Марья оказались злые и жестоки, в отса Демида, а у Тимофея Корниловича дети нормальны, окромя моего крёстного Иремея Тимофеевича, он тоже был не гладкий. И вот дети их развели, но они прожили в дружбе до самый смерти. Когда баба осталась одна, ей досталось от етих семечек. Степан, бывало, даже наставлял наган бабе в голову ради денег, Марья, бывало, таскала бабу за волосы. Баба со слезами рассказывала маме, что с ней творят дети, и стала болеть сердыцем.

Марья Демидовна — тётка, ето моя крёстна. Когда ребёнка крестют, крёстный и крёстна обещаются: какого приняли, такого и представить престолу Божию. Но я от её ничего доброго не видел, окроме что научила читать и писать по-русски, а худого да больше — дальше увидим. А о крёстным Иремее ничего не могу сказать худого, а толькя хороше: всегда посоветовает чего-нибудь хорошего и приласкает.

Григорий, когда вернулся через год от Степана Шарыпова, стал ишо хуже. Степан не толькя его уговаривал, но, наоборот, разжигал против тяти, а за весь год, что он проработал, получил толькя одну куртку, и всё.

Жизнь продолжалась. Григорий по-прежнему пакостил, тятя был скуп, даже в кино деняг не давал, хоть сколь работай, но копейки не видели.

Как-то раз Григорий сманил курицу украсть, чтобы пойти в кино.  Я долго колебался, но со страхом согласился. Украли две курицы у суседа и продали: у его клиенты уже были. Мы сходили в кино — как хорошо всё обошлось, благополучно.

На следующа воскресенье Григорий уже приготовил, где украсть индюка. Ето было подальше, у аргентинсов. Он выследил, когда их не бывало дома. Мы в воскресенье украли етого индюка и унесли в город, продали и пошли в кино. Когда мы шли в город, хозяин етого индюка нас видел, но что мы несли, он не знал. Приехал домой, и, когда он хватился, что племенного индюка не хватает, он догадался, что мы похитили его, и поехал заявил в полицию. Когда мы вышли из кина, нас поджидала полиция, да так нам дала! Григорий не рассказывал и мне наказывал, чтобы не рассказывать, но я рассказал всё, нас отпустили. Когда мы пришли домой, тятя всё уже знал: полиция всё рассказала тяте. Тятя взял ремень да так нас устирохал, что я до сего дня его благодарю. И с тех пор с Григориям больше никогда и нигде не участвовал и всегда старался его избегать, а когда мне надо было деняг, всегда сверх своёй работы прирабатывал на стороне и на ето праздновал.

Григорий часто сулился убить тятю, мы всегда отвечали ему: дурак. Как-то раз он провинился, тятя его избил. Мы стояли дрова кололи, тятя шёл нимо, он взял топор и пустил его в тятю, топор пролетел каки-то шшитаны сантиметры от головы тяти. Мы напугались, все вместе связали его и увезли в полицию и всё рассказали, что получилось. Его забрали, увезли в столичной город [33] , врачи-психиятры признали: испорченная нервная система, оставили в психическим отделении и лечили. Через три месяца отпустили на побывку домой, Григорий вернулся спокойной, весёлой — мы все обрадовались. Толькя надо было продолжать лечить, но родители не позаботились, а Григорий стал с друзьями выпивать — и снова вернулся на ту же точкю.

Я со своими друзьями продолжал баловать. Уже кины не стали интересовать, а интересно было потанцевать. В кажду субботу на тансы, а там девчонки.

sub 8 /sub

В 1976 году мы коя-как выпросились поехать в Уругвай. Тятя пустил, дал на всех деняг Евдокее, и мы втроём: Степан, Евдокея и я — отправились в Уругвай. Степанида плакала просилась, но тятя её не отпустил.  С нами поехал Ванькя Вавилов.

Приезжаем на границу — нас не пускают: мы несовершеннолетни, пропускают одну Евдокею. Мы потужили, лодка отходит — мостов ишо не было, — Евдокею проводили, а потом хватились: деньги-то все у Евдокеи, что делать? Как ни говори, до дому добираться 1400 километров. Дело было летом, жарко. Перву ночь ночевали в каким-то саду, комаров ужась сколь было, промучились. Утром решили выйти на дорогу, разделились: мы со Степаном, а Ванькя один. Нас подняла грузовая машина, водитель угодил добрый, довёз нас до Буэнос-Айреса, всю дорогу кормил и напоследок дал нам на автобус доехать в центр Буэнос-Айреса. Мы добрались до Чеботарёвых — ето Вавилов зять, а Ванькя уже там, подработали неделю и поехали домой.

Степан выпросил у тяти разрешение через судью и вернулся в Уругвай. Меня не отпустили: много работы. Помидоры уродили хорошо, днём собирали, а ночью грузили, и я ехал на фабрику ставать на очередь, чтобы сдать помидоры, ето повторялось через день. Я старался, тяте ето нравилось.

Однажды пришёл с танцев усталый, голодный, но знал, что надо везти помидоры на фабрику, тятя поджидал. Прошёл большой дождь, я аккуратно вывез воз на дорогу и поехал в город. В городе мало время назадь копали канавы, проводили газ, ети канавы засыпали, но после такого дождя всё разжижа — мне ето в голову не пришло. Вижу, что несколькя тракторов спешат на фабрику, и мне тоже хочется поскорей сдать помидоры. Я ехал быстро, через канаву зарыту трактор прошёл, я почувствовал, но уже было поздно: телега первым колесом достала канаву и ушла до оси. У нас была привычкя яшшики не привязывать, тятя не давал, чтобы аккуратно возили груз. Но пять тонн помидор — ето в семь яшшиков вышины, вот как хошь, так и вези. На етот раз не повезло. Как толькя у телеги колесо ушло до оси, трактор стал намёртво, я вылетел, но ничего, телегу качнуло в одну сторону — яшшики полетели, качнуло в другу — в другу полетели, со 170 яшшиков на телеге осталось 63. Ето было в 5.30 утра, уже светало, пришлось одному собирать и грузить, подъезжал дядя Степан Шарыпов, даже не помог.  Я прогрузился до 14.00 п. м., ето было очень чижало. Как-то на самый верх загрузил яшик, и спина у меня схрустела, ето было очень больно, даже темнело в глазах. С горям пополам догрузил как мог, подъехал на очередь, очередь была большая, мне бы не сдать было в етот день. Я едва слез с трактора и едва дошёл до фабрике, объяснил свою ситуацию. Начальник фабрики пошёл на очередь, объяснил народу, чтобы пропустили меня без очереди. Народ с сожалением пропустил, я заехал на весы, свесили, доехал до платформы, а как сгружать — сам не знаю. Контролёр на платформе был чиленес [34] , имя Серене, очень строгий, но увидел меня — бледного, еле волочусь, и стал спрашивать:

— Что с тобой, русич? Всегда такой весёлый, а чичас еле жив.

Я ему рассказал, что случилось, и он не дал мне разгружать, говорит, сам разгрузит. Всё разгрузил, простых [35] яшиков загрузил и отправил, я заехал на весы свесил и отправился домой уже в 19.00 п. м.

Приезжаю домой, совсем ослаб и сляг в постель. И сэлый месяц пролежал в постели, но нихто не позаботился свозить к врачам, а спина после того время стала болеть до сего дня.

Вскоре подъехали Степан с Евдокеяй, и работа стала идти своим чередом.

Тятя был скуп и деньги любил, деньги у него всегда водились. Но мы всегда ходили почти голы, он брал само дешёвенькя, на Рожество да на Пасху, а там как хошь. На пищу он денег не жалел, продукту всегда было изобильно, был хороший охотник и рыбак, свиньей и рыбы, где мы проживали, было вдоволь. Я с малых лет привык к рыбалке и любил рыбачить.