Несостоявшаяся смерть - Исмаил Гасанбейли

Этот шаг стал первым на его пути к созданию собственной империи, государства внутри государства, службы внутри службы, впоследствии на основе именно этого шага он выстроил между собой и народом стену почище Великой китайской, хотя так и не смог избавиться от синдрома незащищенного тыла, когда о чем бы человек ни думал, как бы ни был занят, его не покидает мысль, что ему могут выстрелить или всадить нож в спину, тем более, что раны от восемнадцати пуль, как бы он ни старался их забыть, давали о себе знать, правда, не болью, а страхом. Это был особый страх, он не боялся того, что тот случай может повториться, его мучила мысль, что о произошедшем в горах в тот далекий год может кто-нибудь узнать.

Вроде бы эта мысль не имела никакой основы – во-первых, прошло слишком много времени, во-вторых, не осталось, по крайней мере, не должно было остаться, ни одного свидетеля. Да если кто и остался, кто ему поверит, – где он, а где те горы. Вообще-то, можно было бы и горы сравнять с землей, и через какое-то время все забудут, что они здесь были. Забыли же о том, что до его прихода к власти вся территория Острова была покрыта уникальными реликтовыми лесами. Всего-то понадобилась пара годков, чтобы вырубить всю эту глупую, никому не нужную красоту и засадить все к чертовой матери мандрагорой, а где не росла мандрагора – виноградниками.

Глаза его были закрыты, но он все видел отчетливо, видел то, что было, и то, что непосредственно происходило в самых разных точках земного шара, который не только мог представить как глобус, но и мысленно рассматривать во всех подробностях, слышать все звуки, которые издавала планета, различать запахи, что исходили от нее.

Кто был еще на это способен? Иногда, находясь рядом с такими же, как сам, руководителями, про себя смеялся над ними, – что за люди, что за тупицы такие, даже не знают, кто стоит с ними рядом, какое могущество скрывается во мне. Кичатся своими ядерными ракетами, космическими полетами, фундаментальной наукой своей – кому все это нужно, кому нужна ваша квантовая математика, придет время, я заставлю вас засунуть все это в одно место. Считал себя великим полководцем, хотя не выиграл ни одного сражения, наоборот, проиграл все, в которых пришлось участвовать. Если не считать первой войны, с которой дезертировал, то все последующие войны, где занимал хоть какое-то положение, к которым имел хоть малейшее отношение, были проиграны вчистую.

Еще он считал себя мастером ситуаций. Он и был мастером ситуаций. Мог, ничего не делая, создать впечатление, что все уже сделано. Не занимался пустым мечтательством. Когда его выкинули со всех постов – а выкинул человек, которого и человеком-то не считал, может, поэтому тот и смог с ним справиться, ведь он впервые в жизни недооценил противника, и в принципе у него на это были все основания: тот, который его выкинул, был всего-навсего банальным предателем, предателем по сути, но каким-то сто двадцать пятым чувством учуял в нем, в человеке абсолютно непогрешимом и бесконечно порядочном для всех патриоте родины никому не видимую слабость, и сделал то, на что бы никто не решился никогда: выбросил его из обоймы, столкнул с рельсов, отодвинул от трона, в одночасье лишил самого главного, чем он обладал, – власти, выкинул, уверенный в том, что не встретит сопротивления.

Для него так и осталось загадкой, что же тот знал, почему действовал так нагло, ведь был самый настоящий трус, еще и диареей страдал, приступы которой нападали на него, как только начинал испытывать хоть какой-то страх. В комнате отдыха, расположенной позади своего кабинета, по совету жены хранил целый шкаф сменного нижнего белья, а тут не испугался, пошел напролом, может, просто блефовал, да и, может быть, ничего личного против него не имел, всего лишь в соответствии со сложившейся традицией убирал тех, кого считал сильнее себя. Обида до сих пор жгла душу. С ним справилось ничтожество, получившее впоследствии крупнейшую международную премию за самое изощренное предательство. Человек, совершенно случайно оказавшийся на вершине власти, кого из-за шести пальцев на правой руке, каждый из которых тот использовал, чтобы указать неверный путь целому народу, называли шельмой, меченной богом, еще и поражались его глупым речам, смеясь над его умением путать ударения, когда не находилось что сказать. Но следом за ним и вся Страна путала ударения, считая, что так вернее. Значит, чем-то тот брал людей, может быть, тем, что пространно и часами рассказывал о всякой чуши, выдавая это за новое восприятие мира, люди же ничего не понимали, им было неудобно признаться в этом не только другим, но и себе, сам же болтун полагал, что несет доброе, вечное, и все сделанное, в том числе и предательство, записывал себе в заслуги. Его так никто и не смог наказать, кроме жизни, в конце концов ему пришлось уйти со всех постов, заигрался в свои игры так, что не заметил, как спилил сук, на котором сидел. Оставшись без средств к существованию, бывший Самый Большой начальник долго попрошайничал, а затем устроился сторожем в публичный дом. Там платили копейки, и тот так бы и сгинул, если бы не старые друзья из-за границы, с которыми его связывало, как они сами публично и с нескрываемой гордостью признавались, общее чувство вины, – те иногда подбрасывали приработок, вроде рекламной халтуры, правда, редко, но даже приглашали читать лекции перед студентами из стран новых демократий.

Хотя дело, конечно же, не в предательстве, он и сам мог предать, может быть, даже похлеще и поизощреннее. Да и обида жгла по причине того, что не он оказался в кресле Самого, когда наступило время предать. Мало-помалу он все-таки справился с эмоциями, задвинув воспоминания о тех событиях, из-за которых по-настоящему страдал, в глубины своей памяти, но иногда по ассоциации с чем-нибудь оттуда что-то всплывало, и он заново переживал те неприятные моменты. О мести не думал, считал, что тот уже получил по заслугам, одна та премия чего стоит, и все же злорадствовал, когда однажды увидел своего давнего врага по телевизору в качестве рекламного лица какой-то фирмы, производящей лапшу.

Так вот, когда он оказался в буквальном смысле слова на улице, ему пришлось заниматься созданием ситуаций, то есть политическими технологиями. Бояться ему было нечего – Сеть, которую он создавал в течение предыдущих двадцати лет, исправно работала. Люди – всевозможные земляки, которых он когда-то выделил из толпы, придуманные и назначенные им братья и сестры, в свое время расставленные на разные должности, продолжали служить ему верой и правдой по той простой причине, что были выбраны правильно. Каждый из них сам по себе был ничтожен, силой они были даже не вместе, а только под его началом. Им этого не нужно было понимать, это и было их могуществом, – тем, что пугало в них. Масса сама по себе не способна на организацию, но при умелом подходе можно организовать стаю обезьян. Важно лишь, чтобы произношение нужных слов совпадало с сопровождающими их жестами.

Ему было куда возвращаться, родина была готова его принять, но не та, где он занимал одну из высших государственных должностей в течение долгих лет, а та, на которой родился и вырос. Не в деревню, конечно, ее уже давно не было, – в провинцию, где она когда-то находилась. Многим казалось, что он возвращается, чтобы умереть, он и сам очень хотел, чтобы так казалось. Только самые близкие из его давних подопечных знали, что он не умрет никогда. Ему удалось надуть всю Страну, которая решила, что теперь он ни на что не претендует. Вернулся и залег на дно, оттуда подавал знаки только о том, что жив. Об остальном пусть догадываются. А догадок людям мало, им всегда хочется увидеть своими глазами. Тем временем Сеть постепенно выветривала из памяти людей все негативное, что было связано с ним, с его пребыванием у власти. Даже матери, которые всего лишь пару десятков лет тому назад повторили случай с крестьянами, только в другой форме – вместо овощей и фруктов они использовали мертвых детей, забыли, что именно из-за него они лишились столь многого, того, чего не может лишить даже война. Писатели и поэты, которым он чуть ли не буквально зашивал рты, стали находить оправдание его деяниям, все чаще прибавляя к его имени эпитет «мудрый». Контуры ситуации, которые он уже давно для себя начертил, просматривались все четче. Ничего нового во всем этом для него не было. Знал одно, и это одно очень твердо уяснил и определил для себя над тобой ничто не должно довлеть, мир состоит из тебя и создан для тебя, все остальное – мишура.

Он как-то слышал забавную народную пословицу, которая относила к неприемлемым для общения, попросту к изгоям тех, кто «совесть выбросил, а честь обернул вокруг себя», то есть тех, кто, не имея совести, ссылается на честь. В то же время, по его наблюдениям, автор пословицы – народ противоречил сам себе, причисляя к уважаемым людей, лишенных чести и совести, но при этом богатых и облеченных властью. Значит, именно богатство и власть и есть то самое главное, к чему нужно стремиться, – к этому выводу он пришел еще в подростковом возрасте, что было предметом гордости в его долгих размышлениях и внутренних разговорах с самим собой. Лишь с масштабами он определился значительно позднее, будучи взрослым.