Прыжок в прошлое 1-2 - Александр Сапаров

И вот я в который раз складываю свои скудные пожитки в мешок. И тут в мою

скромную комнатку зашел воевода.

– Ну, гуляй лекарь, согласился, наконец, отец твой на тебя посмотреть. Ох, и долго он упирался, я же ему описал, и откуда тебя привезли и про пятно родовое упомянул, нету говорит у меня такого сына и не было. Но видно сомнение его взяло и начал он розыск свой проводить у него ведь шесть лет назад пропал, его полюбовницы мальчик, вроде гулять пошел, и нету. Ох, и искали его тогда, с горя он, сколько душ погубил, что не уберегли мальчонку. А сейчас вроде выяснил он, парня то не убили, побоялись кровь пресечь, а где-то в лесах в люди отдали, тут ему мои новости к месту пришлись. Так что дам я тебе подорожную к твоему отцу предполагаемому, поедешь вроде, как гонец мой, ну а там уж смотри. Но вот совсем не сомневаюсь, признает от тебя, как есть признает.

– Да Поликарп Кузьмич, скажите хоть сейчас, кто же будет отец мой родимый?

Воевода уставился на меня в удивлении:

– А я что же тебе не говорил? Да это Князь Дмитрий Иванович Хворостинин, мой друг давний, сколько мы с ним в походы переходили. В прошлом годе что-то гневался на него великий государь, но сейчас гроза минула и можно тебе к нему ехать спокойно. Вот он мне поведал как-то, что был у него от девы любимой сынок, да сгубили вороги, а может, и дед подстроил, и про пятно родовое мне рассказывал, да еще у себя показал. Я тебе бумаги выправил ты теперь человек посадский и Антошку я тебе отдам. Пусть Ставр теперь вас поищет, а ваши то сказки у меня давно записаны и видоками подтверждены.

И вот настал день отъезда, к моему удивлению, пришло много людей, некоторые женщины даже вытирали слезы. Я сходил в собор и попрощался с отцом Павлом, и отдал в дар храму икону божьей матери, у отца Павла она давно была примечена. Растроганный Павел надел мне на шею второй крестик.

– Один крестик у тебя крестильный, а этот, если будут трудности, покажешь ближайшему попу, и тебе обязательно помогут.

Антохина мать вся в слезах прощалась с сыном, и на коленях просила меня быть осторожнее и сохранить ее кровинушку.

Воевода был необычно хмур, кивнув на рыдающую мать, он сказал:

– Данила, вот когда будешь водить полки, помни, что у каждого твоего воя мать есть и также убиваться будет, так, что давай, передавай поклон своему отцу будущему от меня и не забывай.

И вот снова мы в пути. Вроде и недалеко всего в Москву. Но это всего то будет через 440 лет. А сейчас зима зимой. Мы с Антохой прибились к купеческому обозу. Хорошо купцы свои из Торжка, меня сразу в свою кампанию приняли и Данилой Прохоровичем величали. Сразу ведь просекли прохиндеи, не зря я в Москву собрался. По сынка то Ставра похоже все уже слышали, хотя никто про него не жалел, уж очень он паскудный был парень. Разговор, как обычно, сразу зашел о болезнях, и все начали приставать ко мне с просьбами, вылечить какую-нибудь болячку. А один молодой купчик Протас, так тот поймал меня в лесу, куда я забежал по ходу обоза отлить и пристал, как банный лист к заднице:

– Данила Прохорович, слушай, продай секрет водки, которой ты больных потчуешь, что они спать заваливаются. С этого дела можно большие деньги поиметь.

– Так Протас, ты сам говорить, что большие деньги, а зачем мне самому тебе в руки такое богатство отдавать?

– Так Данила Прохорович, ты ведь человек родовитый, тебе не к лицу с таким делом возится. А я заводик поставлю, всем лекарям буду продавать, и тебе от дохода копеечка будет.

– Так откуда ты Протас такое дело взял, что родовитый я.

– Данила Прохорович, так ведь не слепые же вокруг. Ухватки у тебя больно приметные, как не стараешься под простой люд встать, ничего не получается. Да и с чего это наш воевода Поликарп Кузьмич так к тебе отнесся, он мужик прижимистый, лишнюю копейку не упустит, а тут снарядил, как боярина. И вон клевец у тебя висит, а кто такие чеканы носит, полки водят.

И действительно экипирован нас Поликарп Кузьмич неплохо. При конях, окольчуженные, мы с Антохой совсем неплохо смотрелись среди вооруженной охраны купеческого обоза.

– Ну Протас это дело серьезное, так с кондачка решать.

На этом наш разговор закончился, но бутыль с эфиром я на всякий случай упрятал поглубже в поклажу. Обоз шел не спеша, возчики, обряженные в тулупы, вели вялые разговоры, а замерзшая охрана горячила коней, проверяя путь впереди и возвращаясь назад. По пути нам несколько раз встречались печальные останки деревень. Купцы проезжая мимо крестились и угрюмо молчали. Только Антоха, увидев мое недоумевающее лицо, на ухо пояснил:

– Опричники постарались вот уж года три прошло, опричнина ужо кончилась, а народу тут нет.

Да уж опричники постарались хорошо, в дальнейшем картины покинутых деревень иногда встречались на нашем пути.

Но вот понесло дымком, где-то залаяли собаки, а потом вдруг пахнуло таким запахом готовящейся еды, что в животе заерзал желудок. Все сразу оживились, и даже усталые лошади прибавили шаг. Вскоре мы выехали к большому селу. Звон колокола с высокой колокольни созывал уже на вечернюю молитву, когда мы подъехали к постоялому двору. Ворота его были распахнуты настежь, снег внутри утоптан и превращен в смесь снега и конского навоза. И сейчас его выскребали два заморенных мальчишки.

Заехав внутрь, мы спешились, я отдал лошадей конюху и кинул ему мелкую монетку, пообещав еще утром за старание. Купцы и их люди были заняты своими обозами, и прочими делами. Нас же с Антохой ничего не держало, и мы пошли поскорее вовнутрь, отогреться и поесть.

Когда мы зашли нас, обдало теплом, и мы одновременно распахнули свою одежду, расстегивая ремни, навстречу нам уже несся молодой парень, который усадил нас за стол и через минуту тащил нам бараний бок и горшок с квасом. Первые минуты я насыщался едой, не обращая внимания на окружающее, но когда первый голод прошел, то я ел уже попристойней, и разглядывал соседей. Их было немного, но мое внимания привлек сидевший напротив меня тип с орлиным носом и взглядом киллера из голливудского фильма, а два мужика сидевшие с ним были типичными бандитами. Они о чем-то тихо разговаривали. Но мое внимание было отвлечено женскими рыданиями за стеной. Я спросил подавальщика, что произошло, и может чем-то помочь

– Да чем вы боярин поможете, – отвечал, махнув рукой парень, – Лизка себе харю в сеннике в темноте серпом разрезала, даже нос пополам. Хорошо глаза не выколола. Теперь в невестах будет вековать, хотя за такое наследство, – и он обвел рукой окружающее, – может женихов и будет.

Я расплатился и сказал ему:

– Передай хозяину, что я могу помочь его горю, только мне надо посмотреть девчонку.

Тот выпучил на меня глаза и исчез. Через десять минут из-за занавески вышел кряжистый здоровый мужик, и подошел ко мне, оглядев меня с головы до ног, он с подозрением спросил:

– Что же у тебя боярин за заботы такие девкам лица исправлять?

– Да лекарь я Данила Прохорович, слышал небось, это я архимандриту Мисаилу зуб драл.

Выражение лица у хозяина вмиг переменилось, он упал на колени и заголосил:

Данила Прохорович! отец родной, да мне вас бог послал! Сделайте милость, посмотрите Лизку, пропадет ведь девка, единственная у меня осталась, всех Господь прибрал!

Когда я зашел на хозяйскую половину, там собрались все домочадцы, на кровати полулежала девочка лет шестнадцати, рана на ее лице была закрыта тряпкой. Когда я снял тряпку, то невольно присвистнул. Огромная резаная рана шла наискосок через все лицо, начиналась она под левым глазом, разрезала нос, так, что его нижняя часть висела на верней губе и заканчивалась на правой щеке, разрезав ее так, что было видно зубы верхней челюсти. Когда я обернулся, то на коленях стояли уже все и заклинали меня помочь. Я вздохнул и приказал позвать Антоху и принести мою поклажу.

Через час все было готово к операции. В женской половине остались только мы с Антохой и хозяйка, Торжественно прочитав символ Веры, я сказал:

– Антоха давай.

На испуганное, изуродованное лицо девочки была наложена маска и начал отсчет.

Я вытащил из спирта две иголочки, сделанные златокузнецом, нити шелка и приступил к работе. Не знаю, на что уж там натолкнулась Лиза, но это явно был не серп, края раны были, как рассечены бритвой. Сшивать левую щеку, где был неглубокий порез, было просто. Когда же я перешел на нос стало сложней, потому, что ассистента у меня не было, Антоха, забрызганный кровью, вылетающей из разреза носа был занят наркозом, Хозяйка, похоже, вообще была без сознания. И я, держа одной рукой кончик носа, аккуратно пришивал его к месту среза. На правой щеке сначала пришлось зашивать кетгутом слизистую щеки, и лишь затем саму кожу. Все это дело заняло около двух часов. Надышались мы эфира, в тесной комнатенке по самое не хочу, так что нас лежа качало. В конце я протер семидесятиградусным спиртом шов, и лицо девочки приобрело почти нормальный вид.