Броня генетической памяти - Татьяна Миронова

Каков же наш национальный образ времени? Русское время воплощено в образе воды, недаром о настоящем мы говорим, что «время течет быстро», а о прошлом «много с тех пор воды утекло», «было, да сплыло», «что прошло, то в воду ушло». По реке времени русские мыслят себя плывущими по течению – вперед, в будущее, подгоняемые им, увлекаемые его неумолимой силой. Не случайно слово берег родственно глаголу беречь. Берег – место, где можно уберечься от бурь, водоворотов, омутов и стремнин быстротекущей жизни, передохнуть прежде чем пускаться дальше в путь. Вперед, в будущее устремляемся мы по дороге жизни. На нашем русском жизненном пути прошлое, как и у англичан, остается позади, за спиной. И нам понятно выражение «у него за плечами долгая жизнь, большой опыт».

Русский архетип прошлого отличен от других народов. Да, к прошлому русские относятся уважительно: «Как отцы и деды наши, так и мы», «Не нами установлено, не нами и переставится». Но наша родовая память измеряется лишь тремя поколениями предков, что отразилось в русских именах, состоящих из трех частей – собственного имени, отчества – имени отца и фамилии – исконно имени прадеда или его прозвища.

Однако уважение к прошлому прочно соединяется у нас с мыслью о том, что его не вернуть: «Было, да быльем поросло», «Прошлого не воротишь, вчера не догонишь», «Что с возу упало, то пропало». О невозможности вернуть ушедшее напоминают насмешливые поговорки: «Были кости, да легли на погосте», «Был пан, да пропал», «Был мужичок, да помер», «Была кляча да изъездилась». В прошлом мы оставляем не только события, людей, вещи, легко с ними расставаясь, особо не печалясь о потерях. Заповедано же русским обычаем, выходя в путь, не возвращаться вспять, не то удачи не видать.

Примечательно, что русские оставляют в прошлом и память о причиненном им зле, тем самым освобождаясь от греха и тяготы злопамятства. Мы привычно повторяем зарок «Кто старое вспомянет, тому глаз вон». Мы с готовностью выставляем упрек «Что прошло – поминать на что?». Нам по сердцу призыв «Не поминай лихом!». Так что с прошлым, оставленным за плечами, русские не сентиментальничают, покидают в нем злобу, погребают отживших свое стариков, не дорожат и имуществом, пуская его даже в пожар и разруху, как в лихолетье, что в 1812 году, что в последнюю войну. И когда наступает нужда покинуть близких, рискнуть самой жизнью ради высокой цели, сверкнувшей призывной звездой на жизненном пути, русский человек безоглядно молвит: «Эх, была не была!». И убедив себя этим крылатым словом, что всего прошлого словно и не бывало, жертвенно кидается в неведомую или заведомую опасность. А бывает, является необходимость бросить нажитое, отказаться от наработанного и накопленного, и тогда русский способен сказать: «Пропади все пропадом! Гори все огнем!». Ради высокой мечты или светлой надежды.

Именно наш исконный архетип прошлого породил особые черты русского характера – с одной стороны, нестяжательность, незлобивость, умение забывать обиды, а с другой – национальное беспамятство и пренебрежение наследием предков.

Столь же своеобычен и русский взгляд на время настоящее. Рассматривая факты нашей истории и быта, поражаешься тому, что в них словно и места нет настоящему, ровно по премудрости, услышанной Владимиром Далем в русской деревне «Время за нами, время перед нами, а при нас его нет». И правда, вспомним свой опыт жизни и обнаружим, что не чтим, не любим текущей действительности, а все ждем-пождем того, что будет вскорости. Взять, к примеру, воспитание детей в русской семье. Жизнь ребенка от рождения – сплошные ожидания матери: сначала – когда ходить начнет да заговорит, потом – когда в школу пойдет, затем ожидание взросления, армии, завершения учебы в институте. Все радости взрастания ребенка растворяются в напряженном ожидании, и будущее дитятки для матери всегда важнее настоящего.

Точно такая же установка на ожидание видна и в русских праздниках. К ним долго готовятся, припасают угощение, стряпают, жарят-парят, закупают подарки и гостинцы. А придет праздник и сверкнет молнией – не заметим его, ибо уже хлопочем о том, что будет завтра, и готовимся к новым семейным событиям, по русскому присловью «У завтра нет конца». Точно так же тягостна русским работа. Не труд, понимаемый как необходимое, полезное и полное испытаний преодоление тягот, не дело, которое русские мыслят непременно делом жизни, а именно работа – выматывающая, бесконечная, рабски бессмысленная, бесцельная. Почему и бытуют у трудолюбивого и дельного русского народа поговорки о том, что «Дураков работа любит» и что «Работа не волк, в лес не убежит».

И в праздниках, и в воспитании детей, и в труде мы непременно торопим настоящее, с неприязнью к нему повторяем «Ждать и догонять – хуже некуда». И вправду, нам бы поскорее бы достичь будущего, того самого утра, что мудренее вечера, и эта наша черта, что становится поперек насущной радости, спасительна для русских как раз тем, что позволяет ютиться в стесненных клетушках квартир, не тяготиться «удобствами во дворе», а главное, с надеждой переносить тяготы войн и лишений, словом, терпеть настоящее в надежде на лучшее будущее. Мы стремимся к будущему, как в русской прибаутке: «Долго ль до вечера?» – кричала квакушка. «Далеко ль до зореньки?» – тосковал соловушка».

Возможно, в таком пренебрежении настоящим коренится одна из причин великого русского долготерпения «перемелется все – мука будет»– присловье как раз о настоящем, что так трудно и мучительно достается русскому народу на протяжении многих столетий. Но мы знаем, что все до поры до времени, и тяготы проходят, преодолеваются. «И горе – не море, выпьешь до дна».

Поскольку в нашем отношении к настоящему есть доля пренебрежения им, нам, русским, свойственны качества, удивляющие другие народы, – бесконечное русское терпение, немыслимая неприхотливость в быту и, к сожалению, разгильдяйство и беспорядочность, которые у русских преодолеваются только строгим воспитанием.

Повторю еще раз: на дороге жизни мы всегда обращены лицом в будущее, ради него готовы жертвовать прошедшим и настоящим. «Дней много, а все впереди». Будущее для нас много дороже и важнее прошлого и настоящего – вот о чем сложена поговорка «Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее».

В нашем русском времени даже сутки не измеряются астрономическими часами, как у англичан, где жизнь течет до полудня, а затем до полуночи. В английских сутках и минуты дробятся – до и после назначенного часа, строго сверяясь с циферблатом часов. Русский час иной. В нем неудержимая погоня за будущим. Ведь что такое половина пятого? Это загляд в дневной пятый час, который еще не наступил. А без четверти семь – это когда мы уже обживаем час седьмой, еще его не достигнув. Наши сутки тоже особенные, с русским пренебрежением к точному времени. У англичан утро – время до полудня. У нас же утро настает только в момент пробуждения, пусть это будет даже полдень. Зато длится наше утро лишь до начала работы. Когда мы приступаем к работе, тогда по-русски начинается день. Но тянется «рабочий день» хоть до полуночи, хоть до утра, если работа заставляет и ночью бодрствовать. И вечер для русских – это не время до полуночи, как у англичан, а срок, отведенный на отдых после работы вплоть до сна. Так что русский день не измеряется часами, и русский час не дробится на минуты. Не зря говорят, что русский час долог, и в нашем наречии сейчас заключено исполнение обещанного именно в будущем.

Но что замечательно в русском взгляде в будущее: мы надеемся на лучшее, но оно зависит не от нас, а от Бога. Потому и говорим мы, что «День на день не приходится», потому и не любим загадывать и мечтать, а осторожненько так приговариваем: «Будь что будет» и еще суеверно прибавляем, что-де «Загад не бывает богат, даст Бог, доживем, так увидим», «Не угадаешь, где найдешь, где потеряешь».

Итак, будущее непредсказуемо, а значит, к неожиданностям и невзгодам надо всегда быть готовым. Создание запасов – отличительная черта русских, думающих о будущем. Над этим смеются, к примеру, тувинцы, которые никогда не создают запасов, зато у них, по свидетельству этнографов, существует обычай воровства, если требуется необходимое. Земледельцы и кочевники тем и различаются – одни запасаются, готовясь к невзгодам будущего, и для земледельца иного пути выжить нет, где взять еду завтра, как не у себя самого, ведь воровство для земледельческих народов – преступление. Другие же народы – исконные кочевники – в силу особенностей своего языка и культуры не думают о будущем, а по мере оскудения живут чужими запасами, для них набеги – национальная доблесть.