Мир на взводе: пружина разжимается - Федор Лукьянов

Так почему же Россия, с одной стороны, развивается в русле общего тренда на «секьюритизацию», а с другой – не создает механизмов компенсации «морального ущерба»? Представляется, что здесь имеют значение три момента.

Во-первых, необходимость ужесточения контроля воспринимается обществом как объективная необходимость и не вызывает публичного порицания, поскольку Россия уже более 15 лет находится в состоянии контртеррористической операции на Кавказе, и общество периодически испытывает глубокий шок от жестокости совершаемых терактов. Во-вторых, российское общество действительно весьма консервативно: оно приемлет дискурс о необходимости «сильного государства», гарантирующего «порядок», и действительно разделяет традиционные ценности. В-третьих, российское общество считает по-прежнему справедливой поговорку «Суровость законов в России компенсируется необязательностью их исполнения». Введение высоких штрафов зачастую не вызывает возмущения, поскольку все понимают, что отследить нарушения в российских условиях, при высокой степени неэффективности таких ведомств, как МВД и ГИБДД, и наличии механизмов коррупции, реально невозможно. Бытует понимание того, что наказание не является неотвратимым и является «компенсационным» механизмом – в прочих послаблениях просто нет необходимости.

Назад в Средневековье: конец глобализации с человеческим лицом

Как борьба за права меньшинств связана с системой ужесточения наказаний и общим трендом к «дисциплинированию» общества? Судя по всему, дело здесь даже не в смене ценностей, а скорее в глубинном онтологическом сдвиге, происходящем в умах людей. Общество согласно[17] на дополнительные ограничения, на упразднение или ослабление некоторых свобод взамен на бо́льшую безопасность, причем эта безопасность распространяется равно на всех членов общества при условии послушания и неагрессивного поведения. В случае агрессии же следует суровое наказание.

На практике такая политика была впервые опробована в Сингапуре, где за брошенную на улицу сигарету следовал штраф в несколько сотен долларов. Ясно, что для реализации такой практики необходимо непрерывное наблюдение за каждым членом общества, что значительно сужает право на частную жизнь. Но такое общество предельно «секьюритизированно», и постепенно такая «секьюритизация» становится мировым трендом.

Необходимо отдавать себе отчет в глубинных последствиях подобной «секьюритизации». Общество «абсолютной безопасности» напоминает муравейник. Иными словами, обеспечение равной безопасности для всех влечет за собой привычку к отказу от риска для большинства его членов (за исключением, конечно, тех, кто эту безопасность призван обеспечивать). В результате падает креативность большинства его членов, а само общество преобразуется в жесткую авторитарную структуру.

Следует заметить, что не случайно в последние два десятилетия на экранах кино и телевидения появилось множество «антиутопий» такого сорта. Черты описанных в этих средствах массового воздействия историй очень напоминают опыт сингапурской автократии с общепринятыми для художественных произведений преувеличениями.

Естественно, такое общество очень далеко от «либеральных идеалов», но в известном смысле оно является примером доведения этих идеалов до абсурда. Дело в том, что «либеральные идеалы» внутренне противоречивы. С одной стороны, они предполагают свободу выражения убеждений, с другой – максимальную безопасность для общества. Граница между свободой выражения и нанесением ущерба общественной морали очень зыбкая, что неоднократно демонстрировалось в последние годы.

Но в целом общая тенденция, рассмотренная в настоящей работе, не может не тревожить. Довольно легко представить себе, как она отразится на структуре международных отношений. В принципе это не будет означать, как некоторые аналитики предполагают, конца глобализации, но на самом процессе глобализации это, несомненно, скажется.

В частности, развитие «секьюритизации» в мире будет означать конец глобализации с человеческим лицом, т. е. глобализация повернется к человеку самыми негативными своими сторонами. Всеобщая секьюритизация приведет к появлению множества враждебных друг другу закрытых «осадных крепостей», внутри которых гражданам будет гарантирована безопасность в обмен на свободу и неприкосновенность частной жизни.

Человечество может войти в эпоху нового средневековья, и тренд к этому состоянию достаточно хорошо просматривается в таких явлениях, как «исламский халифат», идеи которого привлекают не только выходцев из традиционных исламских регионов, но и представителей коренного населения европейских стран. «Халифат» вполне может претендовать на новый тип общества – с архаическими и жестокими порядками, иерархией и контролем. И этот контроль будет откровенным и открытым, оправданным религиозными и этическими нормами. Как только в современных светских обществах контроль перестанет давать значимые блага для общества, средневековая модель халифата станет крайне притягательной доктриной.

Многополярный мир

Оливер Я. Стункель, профессор международных отношений в Институте Getъlio Vargas (FGV) в Сан-Паулу, Бразилия; иностранный научный сотрудник в Институте мировой и общественной политики (GPPi) в Берлине; член Ассоциации быстроразвивающихся демократий Фонда Карнеги.

Б.Ю. Кагарлицкий, социолог, кандидат политических наук, директор Института глобализации и социальных движений (ИГСО), Россия.

Филип И. Леви, старший научный сотрудник по направлению «мировая экономика», Чикагский совет по глобальным проблемам; адъюнкт-профессор Школы управления Келлога, Северо-Западный университет, США.

Стюарт Патрик, старший научный сотрудник и директор программы «Международные институты и глобальное управление» Совета по международным отношениям, Вашингтон, США.

Радика Десаи, профессор факультета политических исследований, директор Группы по изучению геополитической экономии, Университет Манитобы, Виннипег, Канада.

Оливер Стункель

«Большая семерка» и БРИКС после Крыма

Под воздействием политических событий 2014 года на первый план вышла проблема расхождения позиций России и Запада в вопросах европейской безопасности и баланса сил вблизи российских границ. Но политические последствия этого дискурса куда серьезнее, и ощущаться они будут многие годы. Ведь именно эта ситуация подтолкнула Россию к сближению с такими быстроразвивающимися экономиками, как Китай, Индия и Бразилия.

Можно было бы выдвинуть гипотезу о возможном противостоянии между «семеркой» и БРИКС, но в реальности все опять же сложнее. С одной стороны, обе группы недостаточно сплочены. С другой – страны БРИКС будут защищать Россию только до тех пор, пока это не начнет отрицательно сказываться на их отношениях с Западом.

И тем не менее саммит G7 «большой семерки» в Германии в начале июня 2015 года и саммит БРИКС в России в начале июля того же года прошли под знаком разрыва между Россией и Западом.

Принимая в июне 2009 года в России первый саммит лидеров БРИК, в котором участвовали президент Бразилии Лула да Сильва, президент России Дмитрий Медведев, премьер Индии Манмохан Сингх и председатель КНР Ху Цзиньтао, президент России назвал Екатеринбург, где проходило мероприятие, «эпицентром мировой политики». Необходимость новых форматов взаимодействия ведущих развивающихся стран очевидна, сказал Медведев[18]. За день до этого в Екатеринбурге состоялся IX саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) с участием стран-наблюдателей, на полях которого состоялся короткий визит Махмуда Ахмадинежада, который тогда был только-только провозглашен победителем весьма спорных президентских выборов в Иране.

Реакция западных СМИ была скептической. Вот что написал по этому поводу The Economist:

«Как экономический форум этот квартет явно не смог составить конкуренцию G7… Что действительно поражает, так это то, что четыре страны из аббревиатуры, придуманной главным экономистом Goldman Sachs, вообще решили встретиться, и то, что встреча прошла на таком высоком уровне»[19].

Те же, кто со вниманием отнесся к этому событию, заняли более критическую позицию и заговорили о том, что от объединения БРИК можно потенциально «ждать проблем». За месяц до встречи в России министров иностранных дел стран БРИК профессор Принстонского университета Гарольд Джеймс сделал следующий прогноз:

«Страны БРИК будут пытаться использовать демонстрацию силы, военного и стратегического влияния и авторитета для решения внутренних проблем. 1990-е годы, когда в течение непродолжительного периода сразу после завершения холодной войны казалось, что мир будет вечным, а вопросы власти канули в Лету, остались далеко позади. Эти надежды оказались не более чем иллюзией. Многие обозреватели были поражены тем, насколько быстро трения в системе международных отношений возобновились. Хотя многие обвиняют в этом США, на самом деле эти трения связаны с формированием в международной политике новой логики»[20].