Шторм - Эйнар Карасон

Потом от Иси пришло второе письмо. Классные рассказы о друзьях и знакомых. И небольшое поручение в придачу. Он писал, что в Дании, в особых магазинах, продают журналы «Wonderboy», и «Gayboy»[16], и прочее в том же духе; просил купить и переслать ему несколько номеров (к письму прилагались сто датских крон).

Я знал, где продаются подобные журналы. В центре было два-три магазинчика, торговавших непристойной прессой, прямо за железнодорожным вокзалом. И как отказать старому доброму другу в такой простой просьбе. Но чтобы я пошел в такой магазин с этими непристойностями, подошел бы к гомикам и выбрал себе пару журналов с мужиками, их эрегированными членами и голыми жопами, а потом бы оплатил такой товар в кассе, — нет, об этом и речи быть не могло. Чтобы я такое сделал — ни за что на свете. Я послал Стеффу. Мы с ней оказались в центре, я потащил ее на нужную улицу, указал на магазин и объяснил, что нужно сделать. Протянул сто крон. Сначала она заупрямилась. Наотрез отказалась. Но я объяснил, что она должна это сделать ради меня. Она должна понимать, что иначе никак. Не пойду же я сам туда за журналами для педиков? И Стеффа согласилась. Охая и причитая. А я ждал на углу и курил. Озираясь, как заговорщик. Потом вернулась Стеффа, мне показалось, что ее не было целую вечность, на углу-то стоять никакого удовольствия — вот-вот кто-нибудь увидит и подумает, что я специально пришел в этот магазинчик за журналами с голыми мужиками. Но распекать Стеффу за нерасторопность я не стал. Увидел, что она просто в бешенстве, чуть не швырнула в меня пакет. Вот твои чертовы журналы. Р-р-р-р! Больше не втягивай меня в подобную мерзость! Но потом пришло еще одно письмо от Иси, на этот раз ему понадобились журналы для каких-то знакомых. Двести крон. И Стеффе снова пришлось идти в этот магазинчик, а я курил на углу.

СИГУРБЬЁРН ЭЙНАРССОН

Не буду отрицать, я провел в гостиной у Эйвинда и Стеффы немало приятных часов, особенно в начале, когда мне было одиноко в этом городе на чужбине; в те дни я без радости ждал выходных, когда не было занятий, на которые хоть как-то можно отвлечься, я и в самой школе не особенно уютно себя ощущал, хотя и познакомился уже с Карстеном Люнгвадом — он был худой, поэтому с легкой руки Шторма я стал звать его Бони Морони[17], — все равно я больше боялся выходных, потому что придется сидеть в комнате или шататься по пабам, где меня никто не ждал и не понимал; например, однажды я отправился в гриль-бар и попросил гамбургер, и все сразу разволновались, посетители прекратили жевать, чтобы получше разглядеть, что это за чудо тут шляется с такими неслыханными желаниями, я смутился, но указал на пластмассовый щит с изображением сочных и красивых гамбургеров, на что официанты с презрением и отвращением сказали: «Oh, det her er en bøf sandwich!»[18] Не гамбургер, учтите, и упаси нас боже от такого недоразумения. Потом мне все-таки дали говяжий сэндвич, и это действительно оказался не гамбургер, а какая-то мясная тефтеля с ремуладом и жареным луком, и от этого я еще больше помрачнел, выпил за вечер несколько кружек пива, только чтобы спалось получше, но и из этого ничего не вышло…

Поэтому поначалу великодушные приглашения Шторма меня просто спасали, теплая домашняя атмосфера, детишки топают; заходи просто в пятницу после школы, сказал он, и едва я входил, он тут же открывал балкон, доставал запотевшее албанское пиво, я устраивался в удобном кресле, он ставил «Кинкс» или еще чего-то, потом предлагал сходить за едой, иногда брали с собой детей, там гигантский торговый центр, в котором есть все, что нужно, даже церковь; ее построили где-то в начале семидесятых, и это прямо часть этого бетонного дворца, к которому ведут все дороги из округи, из любой многоэтажки можно пешком дойти, там сделаны удобные лестницы; школа с детским садом тоже часть этого комплекса, — словом, всю жизнь в нем можно прожить, от колыбели до могилы, — там тебе и дом престарелых, и похоронное бюро, хорошо хоть не кладбище. Народ в округе жил разный, кое-кто прямо совсем экзотика, понаехали отовсюду, среда получилась интернациональная; в торговом центре две-три пивнушки, у каждой этнической группы своя; у датчан, разумеется, самая лучшая, настоящий кабак, у других — забегаловки типа кафетерия или просто несколько скамеек в коридоре, на них сидели турки, пакистанцы или кто там еще. Датская забегаловка была устроена в виде портового кабака, хоть она и стояла совсем не на побережье, было очень похоже, везде, конечно, один пластик и подделка, но уютно, мы часто там сидели, прежде чем взять тележки и отправиться за покупками, а дети, получив мелочь, играли в космонавтов в автомате. С посетителями кабака мы обычно не общались, Шторм не жаловал датский, хотя помню один случай, дело было около полуночи, мы купили днем ящик пива, но оказалось мало, а поскольку нам хотелось еще, мы отправились в паб, вдрызг пьяный Шторм оккупировал музыкальный автомат и хриплым голосом пел все песни, которые там только были, он взгромоздился на стул и, как мне казалось, почти отключился, но вдруг подошел какой-то простой и вполне дружелюбный датчанин с редкими усиками и заговорил с нами, поинтересовался, откуда мы, я объяснил, Шторм же явно не проявлял к парню никакого интереса, пока тот не спросил, что привело нас в Данию, и тогда на лице Эйвинда появилась злобная усмешка, и он сказал на удивительно хорошем датском: «Det er fordi at det er penge at hente i Danmark!»[19] Здесь можно получать деньги. Социальные пособия, естественно, из средств датских налогоплательщиков, таких, как этот парень с соседнего столика, после чего тот быстро свернул разговор и вернулся к своим, они сидели и разговаривали вполголоса, метая в нашу сторону недобрые взгляды, а Шторм смеялся себе под нос, негромко, но долго и визгливо, как животное, — и мне казалось, что впредь нам сюда дорога закрыта.

Мы ходили в торговый центр и покупали продукты по сниженным ценам; говяжий фарш или курицу, иногда даже копченую грудинку — все, что можно было съесть, ну и, конечно, ящик пива. В датском ящике тридцать бутылок. Может показаться, всей семье хватит на целые выходные, даже если пить довольно много. А потом мы направлялись домой прямо с магазинной тележкой (хотя это было запрещено), чтобы не тащить ящик на себе, готовили, ели, пили пиво, иногда смотрели телевизор в гостиной или слушали музыку, а ящик с пивом стоял на балконе, там была раздвижная дверь, широкая такая стеклянная ширма высотой во всю стену, она плавно скользила в сторону, и когда нужна была следующая бутылка, кто-нибудь говорил: «Не забудь и про меня», возможно, это было излишество, но все же мило, мы хорошо проводили время, где-то около полуночи врубали какой-то рок на полную катушку, Стеффа и дети уже давно спали, а мы умудрялись еще переорать эту гремящую музыку, соседи стучали в стены, по потолку и батареям, когда же ящик подходил к концу, мы заваливались спать, часто прямо в одежде. Но похмелье наутро было вполне сносное, ведь так уютно проснуться в доме, когда ты часть чего-то целого, поклевать что-нибудь на завтрак, посидеть на балконе, если позволяла погода, подставив лицо солнечным лучам, Шторм ставил на магнитофоне что-то тихое и теплое, а потом к вечеру мы выбирались с пустым ящиком в торговый центр и повторяли весь ритуал заново…

В субботу вечером часто шли прямые трансляции футбольных матчей из Англии, и было в кайф спокойно смотреть игру, сидя в большой гостиной с холодным пивом. Мы чему-то улыбались и постепенно выпивали весь ящик, второй за выходные, и поэтому по субботам мы оказывались еще пьянее и неспокойнее, отправлялись шататься по городу в поисках паба или какой-нибудь исландской тусовки. Это могло быть чревато, поскольку Шторм заражал меня своими речами о том, что все вокруг дураки, убогие идиоты, — была у него такая способность загонять людей в рамки, навешивать на них ярлыки; был, например, в городе один парень, который учился на специалиста молочной промышленности и рекомендовал всем пить молоко, он был родом с севера Исландии, хотя и приехал сюда из Сельфоса, больше о нем и говорить-то нечего; он пьет «моло-ко-о-о!», передразнил Шторм, выделяя последнее слово и произнося его на северный манер, а как-то еще добавил: «Очень даже может быть, что он слушает рок-музыку, но это все равно в первую очередь вульгарный тип, который пьет моло-ко-о-о». И теперь, когда мы по ночам встречали подобных личностей, я — пьяный, агрессивный и насквозь зараженный оценками Шторма, этим его презрением к людям — уже просто не мог быть вежливым и беспристрастным и позволял себе странные выходки, сыпал насмешками, вот, например, приходит этот парень с севера и пытается что-то сказать, а я ору ему в лицо: «Слушай, приятель, пей свое моло-ко-о-о!» — другому досталось: «Ты бы зубы почистил да пивка попил!», а третьему: «Дружище, тебе подтяжка лица совсем не повредит!» — или: «А чего ты рожей как толстоморд, а походка чего утиная?» — и, конечно, меня быстро невзлюбили, стали гнать отовсюду, и зачастую я, к своему удивлению, замечал под конец добродушную улыбку Шторма, он сидел и спокойно беседовал со всеми этими простаками, в адрес которых буквально только что отпускал унизительнейшие комментарии…